Оглавление
Введение
Глава. I. Теоретическое обоснование понятия империя
1.1 Понятие империи
1.2 Функциональный анализ имперских систем
1.3 Условия формирования империй
1.4 Исчезновение империй
Глава. II. История развития крупнейших империй.
2.1 Империя Габсбургов
2.2 Российская империя
2.3 Перспективы мировой империи
Заключение
Список источников и литературы
Введение
Актуальность данной темы состоит в том, что понятие империи, являясь одним из наиболее употребимых в современной российской общественно-политической и отчасти научной лексике, тем не менее, до настоящего времени остается нечетко концептуализированным не только в отечественной, но и мировой социальной науке. Империя, в отличие от некоторых других разновидностей социально-политических систем (например, нации-государства), не получала в науке достаточного эксплицированного, формализованного теоретического описания.
Данная курсовая работа написана по следующим литературным источникам:
1. Алаев Л.Б. статья Империя: феномен или этап развития?; хорошо описана специфика имперской идеологии и имперского сознания.
2. Исламов Т.М. Империя Габсбургов. Становление и развитие. XVI-XIX вв. В этой статье описывается становление и развитие империи Габсбургов.
3. Каспэ С.И. Империи: генезис, структура, функции. В этой статье рассмотрены понятия империи, условия формирования империй, функциональный анализ имперских систем и условия крушения империй.
4. Феоклистов Г.Г. Империя как тип структурного деления мира: Опыт классификации. В этой статье описаны типологии империй и перспективы развития мировой империи.
Объектом нашего исследования является изучение империй прошлого и современности.
Предмет исследования является специфика функционирования имперских систем, условия их формирования и перспективы развития.
Целью исследования является изучить империи прошлого и современности.
Для достижения данной цели необходимо решить следующие задачи:
1. Рассмотреть определения империй, выявить основные этапы становления и крушения империй.
2. Изучить империи прошлого и современности.
3. Проанализировать дальнейшее развитие империй.
Данная курсовая работа состоит из II глав, первая глава состоит из 4 параграфов, вторая из 3 параграфов.
Глава. I. Теоретическое обоснование понятия империя
1.1 Понятие империи.
Классическая для западной науки дефиниция империи, принадлежит С.Н. Айзенштадту. "Термин "империя", — пишет Айзенштадт, — обычно используется для обозначения политической системы, охватывающей большие, относительно сильно централизованные территории, в которых центр, воплощенный как в личности императора, так и центральных политических институтах, образовывал автономную единицу. Хотя империи обычно основывались на традиционной легитимации, они часто использовали некоторые более широкие, потенциально универсальные политические и культурные ориентации, выходившие за пределы того, что было свойственно любой из составляющих империю частей".
В своем определении империи Айзенштадт основывается на предложенной им в более ранних трудах типологии политических систем. Три из семи выделенных в рамках этой типологии разновидностей квалифицируются ученым как империи. К империям, таким образом, относятся патримониальные империи (держава Карла Великого), империи кочевников и "централизованные исторические бюрократические империи". К числу последних он относит древние Египет и Вавилон, с оговорками — державы инков и ацтеков, Китай природа династий Цинь и Хань, персидское государство Сасанидов и в меньшей степени Ахеменидов, эллинистические царства, Рим, Византию, Индию времен Маурьев, Гуптов и Моголов, арабский халифат при Аббасидах и Фатимидах, Оттоманскую империю, наконец, европейские колониальные государства эпохи абсолютизма (в том случае, если их политическая практика: предполагала прямое расширение государственного патримония, не ограничивающееся торговой колонизацией и созданием на иной территории отдельных поселений).
Отнести столь разнородные государственные системы к единому типу "централизованно-бюрократических империй", по мнению Айзенштадта, можно по причине частичной автономизации в них сферы политического. При переходе в стадию централизованно-бюрократической империи власть оказывается "связана с харизматической личностью или группой, чьи основные устремления традиционны в смысле поддержания освященного традицией "данного" порядка, но не в смысле... принятия традиционных организационных ограничений данного порядка".
Политическая сфера и иерархия в империях, с одной стороны, оказываются в гораздо большей степени автономны от социально-экономических, религиозных и других сфер и иерархий, чем в феодальных, патримониальных племенных или полисных системах. Однако, с другой стороны, в империях гораздо глубже внутренняя дифференциация сферы политического .
А. Шопар-Ле Бра выделяет следующие признаки империи:
1). Территория империи должна быть существенно больше, чем средняя, для данной эпохи и данного региона, территория государства;
2). Империя всегда этнически неоднородна;
3). Империя имеет относительно большую продолжительность существования;
4). Власть в империи монолитна и находится в руках одного лица или одной партии;
5). Империи свойственно стремление к неограниченной гегемонии.
Г.С. Кнабе выделяет следующие признаки империи:
1). Возникновение в результате военного покорения и/или экономического или политического подчинения одним народом других;
2). Включение покоренных (подчиненных) народов и территорий в государственную структуру, единую с народом, вокруг которого и под чьей эгидой эта структура образуется;
3). Иерархический принцип организации возникшей таким образом структуры — дифференциация ее населения с точки зрения права, гражданства, доступа к военной добыче, льготам и преимуществам, направленная на достижение основной цели всякой империи — извлечение выгод для народа, ее создавшего, за счет народов, в нее включенных;
4). Высокая роль армии, вообще военного элемента, с одной стороны, обусловленная необходимостью обеспечить принудительное осуществление обозначенной выше основной цели империи, а с другой — создающая особую эстетику, особый идеологический имидж имперской государственности;
5). Этническая, национальная, историческая разнородность составных частей империи в сочетании с иерархическим принципом и с эстетизацией военного господства обычно вызывает обострение национальных чувств, а в тенденции — придание им агрессивного или виндикативного характера, развитие комплексов национальной неполноценности или, напротив того, национального величия и исключительности;
6). Тяготение империи к личной власти, завершение иерархии, образующей как бы пирамиду с венчающим эту пирамиду Правителем, который воплощает в их взаимодействии военную власть и сакральную идеологическую санкцию иерархического, но также и правового бытия империи".
Признаками империи, по мнению Л.С. Гатаговой, являются:
1) Сакральный характер власти, обычно осуществляемой без посредничества промежуточных — между правителем и народом — органов и учреждений.
2) Экспансия, как неизменная интенция и как modus vivendi, и ее следствие — размеры, масштабы территории (при этом ядро государства может быть совсем небольшим, приращение обеспечит экспансия).
3) Наличие центра и периферии, окраин, провинций, либо метрополии колоний.
4) Полиэтничность и доминирующий этнос или группа этносов.
5) Общая идеология (ею может быть и религия, не обязательно исповедуемая большинством населения).
6) Претензии на мировое значение, а то и на мировое господство".
Отнесение некоторых из названных признаков именно к империям вызывает сомнения. Например, относительно большая временная протяженное фигурирующая в определении Шопар-Ле Бра, вряд ли может быть сочтена достаточным основанием для того, чтобы назвать то или иное государство империей. Такой признак, как выделенное Кнабе включение этносов и территорий в структуру одного, государствообразующего, народа также характеризует слишком широкий круг исторических явлений. В то же время сочетание этнокультурной разнородности в структуре империй и универсализма в политической практике единодушно отмечается всеми исследователям представляя, таким образом, своего рода "критический" признак империи. Вторым "критическим" признаком можно, считать значительные территориальные размеры империи, ибо в обыденном сознании (которое нельзя не учитывать при дефиниции того или иного явления) империя — это в первую очередь большое в пространственном отношении государство (не случайно, если империей именует себя маленькое государство, это чаще все: воспринимается как необоснованная претензия). Поэтому критерий величина, территории (при, естественно, наличии тех или иных форм внешней экспансии), несмотря на его явную нечеткость, видимо, сохраняет свое значение в отличие от аналогичного критерия временной протяженности.
От масштабов имперской территории зависит не только объем подконтрольных государству материальных и людских ресурсов, но и характер выстраиваемой в рамках империи структуры как институциональных, так культурно-ментальных социальных связей и взаимодействий. Этот аспект проблемы империи рассмотрен в очень содержательной статье А.Ф.Филиппова "Наблюдатель империи", анализирующей процесс "наложения смысла на фактическую географию", который осуществляет имперское пространство. Величина пространства и тип его организации, по мнению Филиппова, задают смысловой горизонт социальной коммуникации, будучи тесно связанными, со свойственным имперской культурной и политической практикам универсализмом. "Большое пространство почти непременно оказывается анизотропным, неоднородным. Чистое количество этой неоднородности не предполагает. Но имперское пространство — это не чистое количество, это политическое определение большой территории, каковая, в свою очередь, не есть просто сетка координат, но нечто, объемлющее уникальные, квазисамостоятельные социальные образования. Наложение социального и географического смыслов обусловливают специфическое значение как первого, так и второго в этом сочетании". Организационно-политическая, экстравертированная реализация универсалистских принципов и ориентации — в отличие от их реализации индивидуальной, интравертированной, — требует в качестве первого условия достаточного пространства, причем и в чисто географическом плане.
Именно это обстоятельство имел в виду Дж. Мэрриотт, связывая размеры империи с грандиозностью ее миссии: "...В само понятие империи входит представление об ответственности перед входящими в нее народами и долге перед человечеством в целом — и необходимо признать, что возможность исполнения этого долга прямо связана с расширением территории и укреплением господства. Нельзя, разумеется, ставить величие в прямую зависимость от величины. Тем не менее, величина территории — неотъемлемый элемент идеи империи. Государство может быть маленьким, например, не больше Гамбурга; но "маленькая империя" есть терминологическое противоречие".
Нетрудно заметить, что общим знаменателем для всех "критических" признаков империи является их локализация на пересечении сфер культуры и политики. Разнообразие, которое постоянно включается в смысловую структуру империи, есть в первую очередь разнообразие помещенных в большое имперское пространство культурных матриц, выступающих в том числе и как набор стереотипов, определяющих все типы социального действия — экономический, политический, религиозный и т. д. Политическое бытие конкретной империи также должно обладать глубинным культурным смыслом, хотя лишь в редких случаях формализованной экспликацией этого смысла. Таким образом, имперская идентичность тех или иных политических систем определяется не столько характером политических институтов, сколько содержанием формирующейся в них неоднородной политической культуры.
Имперские системы представляют собой форму разрешения конфликтных напряжений, возникающих при столкновении (в конкретном геополитическом пространстве) универсалистских ориентации с изначально дисгармоничным разнообразием этнических культур. Соответственно, отдельные компоненты имперской структуры следует анализировать с точки зрения того, какими методами и насколько успешно обеспечивают они культурно-политическую интеграцию пространства империи .
Идеология.
В чем же специфика имперской идеологии и имперского сознания? Имперская идеология — это комплекс идейных концепций, выдвигаемых правящим слоем государства для обоснования своей политики — удержания или расширения собственной власти. Обычно он включает идеи избранности данного этноса или государства, его всемирной «миссии», утверждения, что данное политическое образование «несет» народам либо «истинную религию», либо порядок и право, либо «цивилизацию», либо права человека и свободу личности. Д. А. Александров рассматривает роль европейской науки в качестве идейной опоры колониализма в XIX— первой половине XX века. Секуляризовавшаяся европейская мысль в этот период отказалась от идеи распространения «истинной религии», но зато увидела цивилизаторскую роль Европы в заморских странах в распространении другой ценности, представлявшейся в то время абсолютной, — современной науки. Такая постановка вопроса представляется вполне здравой. Этот же автор обратил внимание на связь развития европейских наук с колониализмом. География получила огромный толчок с Великими географическими открытиями. Этнография, тропическая медицина, ботаника, зоология, геология — их связь с освоением европейцами новых земель также вполне понятна. Косвенно это оказало влияние и на естественные науки. Да и сама наука была одним из факторов колонизации. Изучение заморских стран приобрело характер символической их колонизации иными — не военными, не политическими и не экономическими средствами.
Имперская идеология отличается неким сочетанием представлений об универсализме и замкнутости. Эта проблема рассмотрена С. В. Лурье («Традиции Рима: трансляция империи. Римская, Византийская, Российская империи»). По ее мнению, для Римской империи был характерен универсализм, то есть представление, что она— единственная в мире и предопределена к мировому господству. В Византийской империи, наряду с представлениями о собственном универсализме, развивались идеи замкнутости, направленные на сохранение истинного православия и противостояния агрессии неправедных учений. Российская империя, не отказываясь совсем от универсализма, еще более замкнулась, ощущая себя окруженной «неверными» и «отступниками». Эти наблюдения достойны дальнейших размышлений. Во всяком случае, сознание единственности, по нашему мнению, действительно очень характерное состояние имперского сознания.
Столь же интересна мифологема империи, вычленяемая из русской культуры П. Е. Бухаркиным:
1) «Империя может быть только одна»;
2) «Империя истинна, вокруг нее царит хаос»;
3) «являясь подобием... царства небесного, империя неизбежно стремится к расширению».
Логическим следствием такой мифологемы является стремление к мировому господству. Она оказывает мощное влияние на культуру народа.
Характерен пример Советского Союза. В его идеологии присутствовали элементы изоляционизма: представления о враждебном «капиталистическом окружении», об отсталости всего остального мира, о вредоносности всего иностранного. Но идеи универсализма преобладали. Советский Союз возник именно как всемирное государство, к которому должны постепенно присоединиться все страны. И позже, когда он все более отказывался от приоритета интересов мировой революции в пользу национальных (в смысле государственных) интересов СССР, мировое коммунистическое движение оставалось прообразом будущего единства мира под руководством российских коммунистов.
О. Б. Подвинцев, рассматривая тему «Распад империй нового времени: общее и особенное», предлагает структуру имперского сознания несколько в ином ключе. Он выделяет следующие черты:
1) представление о добровольном или, по крайней мере, мирном присоединении народов и территорий к метрополии;
2) идея об изначальной исторической и геополитической общности населяющих империю народов (здесь нельзя не вспомнить евразийцев 20—30-х годов, убежденных в «естественности» границ Российской империи);
3) представление о цивилизаторской миссии метрополии.
Представляет интерес проблема имперского искусства. На размышления в этом направлении наталкивают соображения А. В. Соколовой («Наполеон: имперская концепция искусства»). Сразу вспоминаются родовые черты и искусства Третьего рейха, и сталинское искусство «социалистического реализма». Стремление к монументализму, «реализм», склонность к грандиозным проектам, желание «увековечить» свою эпоху, парадность и возведение на пьедестал лидера, олицетворяющего государственность, — прослеживаются везде, где возникает имперская государственность.
Проблему науки в имперском государстве рассматривает Н. Ю. Балошина («Имперское мышление и становление науки в России XVIII в.» ), которая утверждает, что Петр I наукой как таковой не интересовался, ему нужны были лишь практические знания. Основанная им Академия наук служила первоначально лишь «украшением фасада». Советская система, как представляется, тоже не ставила перед собой цель всестороннего развития личности. Наука как одно из проявлений творческой личности не интересовала власти. Но известно, что на науку отпускались средства, может быть и не столь большие, но все же значительные для того, чтобы она развивалась экстенсивно, а в некоторых областях— весьма интенсивно. Пользовались всеобъемлющей поддержкой и неограниченным финансированием прикладные отрасли, связанные с производством вооружений. История создания атомной бомбы убедила власти в том, что и фундаментальная наука, не имеющая как будто бы практического выхода, может оказаться полезной для «обороны», то есть для войны, поэтому «на всякий случай» ее следует финансировать. Необходимо было идеологическое обоснование политики «партии и правительства», то есть поддержка отдельных направлений гуманитарных наук. Поддерживалось изучение зарубежных стран, чтобы впоследствии «помочь» им построить социализм. Наконец, некоторые отрасли науки необходимо было поддерживать или, по крайней мере, сохранять, чтобы украшать фасад государства как покровителя наук вообще.
Все это создавало иллюзию поддержки Советским правительством «науки вообще». Но даже прикладные исследования, не имевшие военного применения, оставались в забвении. Достаточно упомянуть мытарства советских изобретателёй, отставание медицины или уничтожение генетики. Ненужными считались все науки, направленные на изучение человека, общества, особенно советского общества— психология, социология, политология. Все вопросы в этих областях считались решенными марксистско-ленинской философией.
Имперское сознание мы понимаем как укоренившиеся в имперском народе представления о своих исключительных качествах. Известная згоцентричность присуща любому народу. Но у имперского она выражена в превосходной степени. Такой народ, по его представлениям, самый «православный» (в широком значении этого слова, не обязательно конфессиональном), самый сильный, благородный, цивилизованный, одним словом — «богоизбранный». Это может проявляться в самых экзотических формах. Подобное представление, конечно, возникает и под влиянием пропаганды, направляемой политической элитой, и потому служит как бы проекцией имперской идеологии. Но все же это отдельная проблема: имперская идеология не всегда адекватно транслируется в имперское самосознание масс .
С проблемой массового имперского сознания связан вопрос о степени участия большинства народа в строительстве империи. Имеется в виду, конечно, не реальное участие, которое, без сомнения, всегда максимальное (мобилизационное), а желание участвовать, принятие имперских целей как своих. Энтузиазм французского народа в период Наполеона, массовый энтузиазм советского народа в годы первых пятилеток, массовая поддержка Гитлера в течение почти всего его правления — явления достаточно яркие и бесспорные. Без такого взрыва «пассионарности», возникновение перечисленных империй было бы невозможным. Можно ли из этого заключить, что и другие, более ранние и более «настоящие» империи, о внутренней эмоциональной жизни которых известно значительно меньше, возникали тоже в условиях массового душевного подъема, держались на энтузиазме масс и падали, когда этот энтузиазм иссякал?
Выработка и пестование массового имперского сознания необходимы для того, чтобы империя состоялась. Но подобное сознание играет роль и созидательную, и разрушительную, вступая нередко в противоречие с имперской политикой. Исторически отмечены две стратегии сплочения народов империи, которые можно обозначить как ассирийская и ахеменидская. Ассирийский вариант— попытка сплотить население, создав единый народ, Один царь, один бог (Ашшур), один народ. Весьма характерны для этой стратегии переселения и перемешивания этносов, попытки ликвидации этнических идентичностей. «Ахеменидская» модель строительства империи противоположна — каждый народ имеет свою культуру, своих богов, но шахиншах — один, потому что ему покровительствуют все боги, а он, в свою очередь, приносит жертвы всем им .
Типология империй.
Понятие империи, по-видимому, является одним из наиболее спорных в современных общественных науках. Было очевидно, что империя - государственное образование достаточно большого размера, включающее в себя в качестве составных частей территории и народы, присоединенные, как правило, военным путем и удерживаемые в рамках полного или частичного подчинения силой. В качестве доминирующего, структуроформирующего при этом выступает политический фактор (если война - политика, только продол¬жаемая специфическими средствами). Предполагается, что после образования империя пребывает в состоянии неизменности своего устройства или по крайней мере стремится к поддержанию такого состояния. Можно выделить два основных имперских типа зависимости (государственности).
К первому можно отнести империю-конгломерат - политическое объединение разнородных этносов (государств), не связанных между собой общностью экономических, культурных (в том числе религиозных) зависимостей. Такие империи создаются, как правило, военным путем и их целостность поддерживается прямым использованием военной силы. Наиболее яркими представителями этого типа империй могут служить державы Александра Македонского, Карла Великого, Наполеона Бонапарта. Они характеризуются лишь политическим (военным) центром притяжения, причем его пространственное расположение по существу определяется местопребыванием главы империи, а не историческими, экономическими и иными реалиями (Вавилон для Александра Македонского, Аахен для Карла Великого и т.д.). Возникнув, такие империи, как правило, не обладают внутренними структурными связями, очень непрочны и легко распадаются, часто едва пережив своих создателей. Но тем не менее этап существования в виде империи-конгломерата характерен для всех имперских образований. Собственно, это предельный, наиболее "чистый" тип воплощения идеи империи.
Ко второму типу можно отнести империю-иерархию, под которой подразумевается объединение народов (государств) с разным уровнем подчиненности и вовлеченности в общую структуру политического, экономического, социального, культурного пространств, составляющих единое целое или, точнее, систему взаимодействующих частей этого целого. Как правило, здесь можно выделить доминирующую нацию и ясно выраженный центр притяжения – метрополию. Особенность положения центра помимо политического фактора определяется его экономической, культурной, исторической или иной ролью. Религиозный фактор обычно не имеет решающего значения. Такие империи обладают достаточно ясно выраженными уровнями структурной иерархичности как в сфере политической подчиненности, так и по связанности с другими составляющими имперского пространства (экономическими, культурными и т.д.). Классическими примерами такого типа могут выступать колониальные империи Запада (английская, французская). Из европейских к ним может быть отнесена Австро-Венгерская, в Индии - возможно, государство Великих Моголов.
Империи-иерархии, как правило, достаточно долговечны. Время их существования - порядка столетия и более. Дестабилизирующим их фактором являются негативные последствия политического подчинения для социально-экономического и культурного развития того или иного региона империи. Однако негативная роль центра в ходе политической борьбы часто преувеличивается. Об этом свидетельствует весь опыт распада колониальных империй Запада. После завоевания политической независимости бывшие колонии долгое время остаются в сфере притяжения прежнего центра - метрополии как экономически, так и в культурном плане. Не столь уж далекая история начального этапа развития Соединенных Штатов говорит о том же: основная часть внешней торговли США в конце ХУШ - первой половине XIX века была ориентирована на Англию. Индия, несмотря на мощь своей культурной традиции, к моменту завоевания политической независимости оказалась страной, во многом "культурно зависимой" он англосаксонского мира, особенно это касалось ее политической и культурной элиты.
Империя-иерархия может возникнуть как при трансформации империи-конгломерата, так и самостоятельно. В первом случае после достаточно длительного периода более или менее стабильных внешних и внутренних условий существования постепенно образуются взаимозависимые структуры иерархического типа с обязательным выделением центра притяжения во всех элементах имперского пространства при доминировании политического начала. Во втором случае политической стадии оформления империи обычно предшествует стадия экономического и культурного влияния (а часто и приоритета), которая создает предпосылки для окончательного (военного) решения вопроса. Примером может служить история формирования британских колоний в Индии, Африке и т.д. Политическое присоединение не является единственной перспективой. Абсолютное доминирование Англии в Южном и Центральном Китае после "опиумных войн" XIX века не предполагало организацию политических структур управления (в отличие от Индии). Аналогичным путем пошли и Соединенные Штаты в своих отношениях с Латинской Америкой в конце XIX и особенно в XX веке.
Такие империи наиболее разнообразны и гибки в своих проявлениях. Элементы их пространства входят в общее измерение в качестве достаточно независимых взаимодополняющих составляющих, причем выделение доминирующей компоненты определяется потребностями конкретного момента истории.
Империя-иерархия реализуется в разных формах: от достаточно неопределенных структур типа "сфер влияния" (экономического, культурного, военного) до колониальных систем с прямым включением периферии в единую систему управления и хозяйствования. Именно поэтому она послужила образцом для формирования имперских структур новейшего типа .
Промежуточным вариантом является империя смешанного типа, включающая элементы, как империи-конгломерата, так и империи-иерархии. Обычно такие империи представляют собой переходную ступень либо от первого ко второму типу империи, либо от империи к моноэтническому государству. Такой путь в конечном итоге проделал Китай: от военной деспотии Циньской империи, включавшей в себя достаточно разнородные по многим характеристикам государства, до национального государства в период династии Мин. К смешанным вариантам можно отнести Римскую империю, которая хотя и подошла к этапу формирования империи-иерархии, все же в него не вступила, сохранив в своем составе элементы конгломерата (Галлия, Британия, Дакия и т.д.) наряду с достаточно развитой иерархией политического управления.
В истории империй смешанного типа можно выделить две ветви структурного развития:
1) объединяющую, элиминирующую различия между входящими территориальными образованиями, которая приводит к образованию либо однонационального, однокультурного государства со связной, неразрывной экономикой, либо империи-иерархии, которая, впрочем, может рассматриваться как своеобразный промежуточный этап к созданию того же национального государства;
2) деструктивную, подчеркивающую непримиримость входящих в общую систему империи образований. Последнему способствуют как чисто формальные причины - отсутствие (или невозможность образования) единых центров притяжения, а следовательно, конкуренция нескольких равноправных претендентов на эту роль без решающего выигрыша одного из них, так и субъективные в виде политических и национальных движений с программами, основанными на приоритете региональных отличий и ценностей. Обе тенденции являются постоянно действующими, но если первая из них реализуется весьма медленно и всегда эволюционным путем, требует для достижения заметных результатов времени жизни нескольких поколений, то вторая тяготеет к взрывному проявлению и может продемонстрировать свои разрушительные способности за весьма непродолжительное время. Попытки ускорить ход объединения частей государства известны в истории, но решающего успеха не приносили. Вспомним хотя бы массовые браки греков с персиянками, устраиваемые Александром Македонским, или аналогичные явления в СССР (хотя и более продолжительные по времени, порядка 50-60 лет), перемещения значительных групп населения из одного региона в другой в тех же империях .
1.2 Функциональный анализ имперских систем.
Функциональный анализ позволяет установить механизмы, с помощью которых империя поддерживает свое существование и преодолевает действие неблагоприятных факторов. Так, если территориальная экспансия является обязательным условием генезиса империи и, соответственно, необходимой составляющей ее генетического определения, то продолжение экспансии — как по экономическим, так и по символически-религиозным причинам — оказывается, согласно функциональному подходу, фактором укрепления имперского, универсального, статуса государства и в силу этого сохранения стабильности социальной системы в целом.
Экспансию — наиболее заметный внешний признак имперских систем — можно интерпретировать как способ обеспечения двух фундаментальных потребностей империи:
1) экспоненциального роста объема доступных и контролируемых ресурсов;
2) подтверждения претензии на имперский 'космический суверенитет". Успешное осуществление экспансионистских акций позволяет включить материальные и человеческие ресурсы присоединяемых территорий в общий для всей империи оборот, при этом значительная их часть попадает под прямой контроль верховной власти либо непосредственно вследствие военного захвата, либо в ходе последующей долгосрочной организации покоренных земель ("императорские провинции" Рима). Таким путем возникают описанные Айзенштадтом "плавающие ресурсы", т. е. ресурсы, выведенные из-под контроля традиционных групп, определенным образом упорядоченные и свободно мобилизуемые в целях реализации политической программы суверена. Однако каждый новый успех экспансии затрагивает наряду с хозяйственной также и идеологическую сферу, ибо любая победа предстает в мифологической картине мира, свойственной традиционным обществам, следствием не только экономического и военно-политического, но и онтологического, мистического превосходства государства.
Таким образом, на стадии складывания империи в отношениях имперского центра и периферии формируется специфическая асимметрия. Ресурсы, сложенные в первоначальный импульс расширения, компенсируются за счет ресурсов периферии (причем с избытком, поскольку за этот же счет создаются "плавающие ресурсы", гарантирующие, в свою очередь, дальнейшее расширение); эксплуатация периферии обосновывается религиозными и мифологическими представлениями об универсальной миссии империи и ведущей роли имперского ядра в ее реализации.
Восприятие и принятие экспансии не как средства утверждения каких-либо сакральных ценностей, а всего лишь как способа привлечения дополнительных ресурсов характерно для неимперских систем, которые в своей политике чаще всего руководствуются стратегией минимакса, принципом “минимизации издержек при максимизации выгод”. Использование подобной стратегии закономерно влечет за собой прекращение экспансии при утрате ею прямого экономического либо политического смысла. Напротив, имперская логика превращает экспансию в самоценное и сверхценное предприятие, способное компенсировать любые возможные материальные издержки культурно-символическими достижениями. Возникновение естественных препятствий к расширению территории (природных - вторжение в неблагоприятную климатическую зону, либо антропогенных — столкновение с неуступающим по силе политическим конкурентом) ведет не к свертыванию интервенционистской активности, но к ее предельному наращиванию — поскольку любая преграда дискредитирует вселенские притязания государства. Используя термины социологии М. Вебера, неимперский тип экспансии можно квалифицировать как целерациональное, а имперский — как ценностно-национальное социальное действие, мотивированное верой в "безусловную эстетическую, религиозную или любую другую — самодовлеющую ценность определенного поведения как такового, независимо от того, к чему оно приведет".
Однако экспансия может иметь и в имперской системе не только ценностный, но и целерациональный смысл, оказываясь, необходимым условием для поддержания свойственной традиционному обществу экстенсивной формы экономики, тем самым благоприятствуя мобилизационному типу развития, наиболее важными признаками которого, по Фонотову, являются "строгая определенность целей, высокая интенсивность функционирования для скорейшего выполнения поставленных задач, жесткая, как правило, высокоцентрализованная система управления" (18, с. 101). Экономика, соответствующая такому типу развития, ради избежания возможного коллапса "должна дополняться мощной компенсационной системой представляющей из себя совокупность таких средств и ресурсов, которые включаясь в хозяйственную жизнь, в необходимые моменты препятствуют блокировке каналов экономического оборота ресурсов" (18, с.125). Можно предположить, что в системах имперского типа функцию компенсаторного механизма осуществляет именно непрерывная экспансия, а также возникающая в результате нее система неэквивалентного обмена “центр-периферия” При осуществлении какой-либо экстренной или, напротив, долгосрочной планомерной деятельности, не сулящей немедленного эффекта (например, создание качественной инфраструктуры, подобной персидским и римским дорогам и т. д.) империей могут использоваться и другие компенсаторные механизмы, в том числе выделяемые Фонотовым массированный экспорт сырья и различные формы принуждения к труду.
В ситуации объективной невозможности для империи непосредственно территориальной экспансии, ее в определенном смысле начинает замещать экспансия империи в пространстве политической символики. Имперская мифологема, конечно, способствует и военно-политическим успехам государства, однако в полной мере ее значение раскрывается в тот момент, когда расширение империи прекращается и стабилизируется положение на -ее границах. Как я уже говорил, эксплуатация имперского мифа может оказаться своеобразным компенсаторным механизмом военной экспансии, обеспечивающим продолжительное существование имперской системы даже при видимом отсутствии у нее всяких положительных оснований для претензий вселенскую миссию .
Таким образом, культурно-ментальная, символически-смысловая экспансия империи не только является продуктом экспансии военно-политической и ее идейным обоснованием и катализатором — при определенных условиях она выступает как субститут последней, обеспечивая тем самым "спасение" имперской государственности от катастрофичной для нее стабилизации. Иногда символическим выходом для империи может оказаться и изоляция ее сакрального, мистически значимого пространства от "профанной" территории, занимаемой варварами. "Неспособность продвинуть идеал влиятельным действием, — пишет Казарян, — заставляет ее обособляться, отчуждая прочее как варварское, т.е. политически неосмысленное и таким образом могущее быть преданным презрению — за Китайской стеной, за валом Адриана, ограждающими цивилизацию. Стены и валы не просто обозначают пределы обороняемого от вторжения извне, но разделяют содержательное пространство от предаваемого забвению" .
Функцией империи (и вместе с тем условием ее возникновения) является и интеграция различных включенных в ее состав в процессе расширения социумов в общегосударственный организм. Откровенная дисфункциональность предельных вариантов (ассимиляции, истребления) интеграции делает необходимым поиск путей взаимодействия центральной имперской элиты с элитами местными. Можно предположить, что именно особый характер внутриимперской элитной динамики в первую очередь определяет степень устойчивости и специфику имперского строения.
Процесс создания имперской структуры зависит от двух обстоятельств. С одной стороны, от осуществления отмеченного Айзенштадтом стремления суверенов империй "царствовать в более централизованной стране, где они могли бы монополизировать право на принятие политических решений и единолично определять политические цели, не считаясь с различными традиционными группами — аристократией, племенными вождями или патриция ми". Суверен империи, "всегда настаивал на том, что должностные лица служат лично ему или той политической организации, которую он хочет дать стране, но не являются представителями никакой определенной социальной категории". В конечном счете усилия имперских властителей завершались возникновением центральной или, скорее, общеимперской (не обязательно сосредоточенной только в центре) элиты (необходимо дополняемой бюрократией), утратившей или только в очень слабой степени сохранившей связь с традиционными элитными группами. Легитимация этой элиты основывалась на приверженности фундаментальной, абсолютной имперской идее. Примечательно, что для центральной власти часто оказываются неприемлемыми партикуляристские претензии традиционных элит и институтов не только провинции, но и имперского ядра, стремящегося в лице своих, условно говоря, "патрициев" сохранить в многонациональной империи как свою социально-политическую, так и, зачастую, культурную гегемонию.
С другой стороны, унификация властного пространства империи не может быть всецелой и абсолютной. Полное устранение традиционных элит, как правило, весьма слабо работает на пользу центральной власти, ибо оставляет ее без своеобразного буфера между имперской элитой и принадлежащими к иной политической культуре подданными. Наличие такого буфера позволяет переводить требования центральной власти на понятный и не вызывающий отторжения или протеста язык социальной интеракции, что в свою очередь обеспечивает необходимую для политических задач империи мобилизацию периферийных ресурсов. При этом конкретные варианты распределения полномочий центральных и местных элит меняются не только от империи к империи, но могут различаться и в пределах одной из них, как в синхронном, так и в диахронном измерении, соответствуя местной специфике.
Превращение традиционных местных элит в эффективный транслятор имперской политики оказывается возможным в том случае, если наряду с другими привилегиями им дается и право доступа в элиту центральную. Подобное рекрутирование функционально с общесистемной точки зрения, поскольку способствует поддержанию стабильности, снижению стремлений местных элит к автономизации, а также расширению потенциального элитного резерва. Поэтому характерной чертой имперских систем, как отмечает Ж. Лагруа, оказывается колебание между двумя политическими стратегиями: "открытости местным элитам и знати... и созданием новых элит, обязанных только своему воспитанию и включенности в состав армии или бюрократии своим статусом и легитимностью. Вторая политика быстрее ведет к слиянию, но она провоцирует изоляцию и социальную дисквалификацию старых элит, рискуя превратить их в мощную оппозицию".
Стабильность империи, таким образом, непосредственно зависит от того, в какой мере и каким способом различные элитные группы отождествляют свои частные интересы с интересами всей империи, и поэтому именно поведением элит — как центральных, так и периферийных — определяется в конечном счете прочность единой имперской политической культуры. Можно согласиться с утверждениями Филиппова: "Центральная элита обычно без затруднений справляется с парадоксом, суть которого в том, что отдельная группа отождествляет себя со всеобщим. Этому способствует господство иерархической модели дифференциации общества. Периферийные элиты могут либо отождествлять себя полностью с империей, либо, напротив, отчетливо тематизировать свою особость и особость своей обозримой социальной области. Империя устойчива, покуда гармонизированы отношения центральной и периферийной элит и периферийные элиты балансируют между этими крайними возможностями".
Основных функций империи: 1) поддерживать устойчивый рост объема и доступности ресурсов; 2) подтверждать универсалистские притязания; 3) способствовать интеграции гетерогенного в этнокультурном отношении имперского пространства в единый социально-политический организм; 4) обеспечивать эффективное взаимодействие центральной и периферийных элит (последняя функция может рассматриваться и как компонент третьей — в виде основного способа ее осуществления) .
1.3 Условия формирования империй
Условиями формирования империи, являются:
1) наличие в системе политической легитимации государства некоего указания на его абсолютное, универсальное значение;
2) присутствие в политической практике государства устойчивой тенденции к территориальному расширению;
3) отсутствие либо ограниченность ассимиляции народов вновь включаемых в состав государства территорий, сохранение ими своих этнокультурных особенностей.
Что касается первого условия, то обычно — а на протяжении большей части человеческой истории исключительно — оно проявляется в виде различных форм сакрализации власти. При этом сакральный смысл может приписываться как непосредственно персоне властителя, так и, при наличии достаточно развитых деперсонифицированных представлений о государстве, самому государству, отдельным его институтам и представителям.
Мистический ореол власти колоссально усиливает ее авторитет и возможности, в том числе и экспансионистские. Рубежи потенциальной экспансии находятся в прямой зависимости от пределов трансляции имперского мифа там, где кончается власть одних богов, начинается власть других, т.е., соответственно, другой империи и другого правителя .
Сакрализация государственной власти, наделение ее абсолютным, вселенским смыслом, транслируемым на весь обозримый круг земель, обнаруживается как тенденция уже в эпоху политеизма с характерной для нее крайней этнополитической мозаичностью. Попытки снятия напряжения между тенденцией к универсализму и политеистической религиозной традицией предпринимались неоднократно (например, в державе Ахеменидов или империи Александра Македонского), но лишь Рим смог стать своего рода символом сакральной, вселенской миссии государства .
Устойчивая тенденция государственного образования к территориальному расширению, выступающая в качестве второго условия формирования империи, может быть интерпретирована по-разному. Наиболее простое объяснение этой тенденции предлагает системный подход, согласно которому стремление к самосохранению представляет собой предельную функцию любой, в т. ч. социальной, системы. "Чем сложнее организован тот или иной... объект, тем менее он стабилен, тем более он сам и слагающие его элементы подвержены опасности разрушения". Для стабильного существования системы необходима, следовательно, хотя бы ограниченная "независимость от постоянных колебаний внешних условий", причем простейшим способом ее обеспечения является достижение "относительной автономности системы благодаря ее способности к накоплению внутренних энергетических и вещественных резервов". Поэтому любой системе, стремящейся к достижению равновесия в отношениях с внешней средой, присуще стремление к поддержанию определенного объема материальных и энергетических ресурсов.
Как показано Р. Адамсом, процессы роста масштабов, усложнения внутренней структуры именно социальных систем и увеличения объемов, контролируемых ими материальных и энергетических ресурсов взаимно обусловливают и усиливают действие друг друга. Иными словами, для социальных систем территориальное расширение, способствующее максимизации объема контролируемых ресурсов, является более или менее универсальным способом адаптации. Впрочем, степень реального проявления этой тенденции ограничена действием ряда объективных факторов: наличием соседних социумов с аналогичными амбициями, недостатком людских ресурсов, чрезмерно неблагоприятными природными условиями, сохраняющимися в некоторых случаях в социокультурной матрице нормативно-ценностными ограничениями. Использование известной дихотомии интенсивного/экстенсивного путей экономического развития при объяснении феномена империи приводит, кстати, к аналогичным выводам. Применение интенсивных экономических технологий имеет, как часто подчеркивается, вынужденный характер, оно обусловлено прежде всего дефицитом основных экономических ресурсов (в первую очередь земли) и объективной невозможностью расширения ареала их утилизации. Экстенсивный путь экономического развития является наиболее простым и естественным. Обычно это происходит с помощью дальнейшего освоения собственной территории, тогда как к территориальной экспансии государство обращается при воздействии каких-либо экстремальных факторов. А.Г. Фонотов, разработавший на основе упомянутой дихотомии концепцию мобилизационного и инновационного типов общественного развития, отмечает, что "в кризисной ситуации, острота которой проявляется в чрезвычайных формах, у системы нет времени на постепенное, мучительное, связанное с риском совершенствование технологии. Но при неизменной или недостаточно быстро прогрессирующей технологии наличные ресурсы природы и труда довольно скоро (т.е. в исторически обозримые сроки) начинают истощаться. Чтобы восполнить их выбытие в рамках мобилизационного типа, необходимо вовлекать дополнительные источники. Однако новые запасы однотипных ресурсов находятся на новых территориях. Система оказывается перед выбором: кардинально усовершенствовать или полностью сменить технологию, чтобы с помощью усовершенствованных способов переработки отодвинуть предел исчерпаемости наличных ресурсов, или же приобрести их новые источники. Тем самым система вступает в конкурентную борьбу за ресурсы, и одной из форм последней может быть война".
Успешная внешняя экспансия, однако, приводит в действие новый фактор. Включение в состав государства новых территорий с их зачастую иноэтническим и инорелигиозным населением практически неизбежно ставит вопросы о методах их эффективной интеграции и управления. Острота этих вопросов находится в прямой зависимости от размера сделанных приобретений: как правило, степень культурных различий возрастает пропорционально географической удаленности, а возможности централизованного контроля и управления сокращаются в связи с недостаточной развитостью инфраструктуры и средств коммуникации. "Всякое новое завоевание и территориальное приобретение, — по мнению Фонотова, — одновременно означает и возникновение нового источника культурного, религиозного и прочего влияния. В любом случае, инкорпорируется ли правящая элита завоеванных территорий в состав старой правящей элиты государства-завоевателя или же сохраняет свою автономность, факт ее существования создает трения внутри правящего класса и в кризисных ситуациях лишает его монолитности и устойчивости". Угроза стабильности империи возникает, однако, не только в силу неоднородности правящего класса, но и — на более глубоком уровне — в силу неоднородности и внутренней противоречивости того феномена, который можно назвать политической культурой общества.
У исследователей существуют разные мнения относительно устойчивости обществ с неоднородной политической культурой. Так, В. Розенбаум, различавший интегрированные и фрагментированные политические культуры ("фрагментированная политическая культура есть такая культура, в рамках которой у населения отсутствует прочное согласие относительно путей развития общества", подчеркивает конфликтогенный характер последних, обусловленный невозможностью для них реализации общепринятых методов снятия социальных напряжений. Другие ученые не склонны переоценивать этот фактор, полагая, что порождаемая им угроза стабильности империи не столь велика и во всяком случае вполне преодолима. В частности, по мнению Я Э. Геллнера, в обществах традиционного типа "факторы, определяющие политические границы, не имеют ничего общего с факторами, определяющими пределы культуры", поэтому для них "гораздо существеннее подчеркивание культурной дифференциации, нежели общности. Чем больше отличаются друг от друга во всех отношениях разные слои, тем меньше трений недоразумений возникает между ними. Система в целом благоприятствует культурному расслоению по горизонтали и может создавать и поддерживать это расслоение даже в случае его изначального отсутствия". Отсутствие в традиционных обществах функциональной и жесткой связи между сферами политики и культуры, на которое обращает внимание Геллнер, смягчает дестабилизирующее для государства действие фактора культурного плюрализма.
Наиболее простые методы решения данной проблемы, такие как тотальное уничтожение либо ассимиляция представителей иных культур, как правило не реализуются по причинам, сходными с теми, которые сдерживают государство в его экспансионистских устремлениях. Во-первых, в доиндустриальную эпоху крайние формы этнокультурной унификации нереализуемы технически, и они осуществимы тем менее, чем крупнее масштабы государства. Во-вторых, представители господствующего народа обычно скованы в своих действиях определенными культурными табу, воспрещающими либо физическое истребление иных народов (нравственные, религиозные нормы), либо ассимиляцию с ними (запрет на установление брачных отношений с иноверцами и т. д.). Если с усилением культурных различий ограничения на геноцид могут ослабевать, то при этом соответственно возрастают ограничения на ассимиляцию.
Третье условие генезиса имперской системы — социокультурная мозаичность территории государства, образующаяся в силу сохранения включаемыми в его состав сообществами своих этнокультурных особенностей. Важнейшей социальной проблемой становится с этого момента долговременное поддержание стабильности внутри государственного пространства и на его рубежах и разработка для этой цели принципиально новых социальных механизмов. В том случае, если эта проблема оказывается успешно разрешенной, возникает империя .
1.4 Исчезновение империй.
Исчерпанность империи как исторического явления, прежде всего обусловлена введением в действие новых, неимперских, механизмов мондиализации, наиболее адекватно описываемых теорией модернизации. В эпоху, когда эти механизмы начинают определять государственную политику, имперская система перестает быть основным "орудием" созидания мировой истории, что последовательно приводит любую империю к кризису идентичности, а затем к неминуемому распаду. Воздействие модернизационных процессов на имперскую систему целесообразно, рассмотреть отдельно. Нужно кратко коснуться тех причин, которые еще в домодернизацационную эпоху приводят империю к распаду. Имеется в виду только внутренние факторы гибели империй, а не бедствия и несчастия, которые могут выпасть на долю любому государству в любое время (вроде военного поражения). Следует выделить две такие причины: одну, связанную с культурно-политической спецификой империи и другую — с социально-экономическими ее характеристиками.
Важнейшим свойством имперской системы является безграничность, связанная не столько с протяженностью ее пространств, сколько с силой имперской универсальной идеи, постоянно подкрепляемой пространственной экспансией и военной мощью. Империя существует в условиях противоречивого наложения тенденции (вызванной естественным стремлением к стабильности) к фиксации себя как определенного геополитического образования и тенденции к универсализации и глобализации. "Напряжение, рождаемое этими ориентациями, — пишет Бади, — определяет основные имперские характеристики: милитаризм, неопределенность территории, двусмысленность границ, воспаленный прозелитизм, слабая институционализация".
Кроме внешней универсализации империи, связанной с расширением ее географического и смыслового горизонтов, имеет место, внутренняя универсализация. Внутри самого имперского пространства можно выделить зону максимального распространения унифицированных институтов и стандартов. Коммуникация в пределах этой зоны осуществляется только на высокоформализованном имперском языке социального взаимодействия, соотнесенном с универсальной идеей, что подразумевает также единство и высокую степень абстрактной детализации ценностных ориентации, мыслительных и поведенческих стереотипов ее участников. Данный тип универсализации возникает непроизвольно, в силу объективных закономерностей становления империи, однако со временем он превращается в эффективный инструмент поддержания этнополитической стабильности. В зону универсализованной и стандартизованной коммуникации вовлекаются элиты и властные институты, в том числе местные. Наличие универсального общепонятного языка резко упрощает взаимодействие между ними, облегчает взаимопонимание и снимает возможные поводы к возникновению этнических конфликтов. Еще более снижает их вероятность происходящее благодаря использованию этого языка, подключение к общеимперской системе ценностей. Пределы зоны действия универсальных и унифицированных социокультурных стандартов могут смещаться, различные каналы социализации (религия, образование, армия и др.) позволяют включать в нее все новые социальные и культурные группы, включая те, которые в силу своей особости представляют для империи потенциальную опасность.
Сохраняющаяся, тем не менее, перспектива выпадения местных элит за символические границы отмеченной зоны, как правило, является непременным условием развала империи. Одной из причин такого выпадения может стать закрытие для представителей периферийных элит канала доступа в состав центральной, что, однако, полностью нарушает основополагающий принцип имперской системы, ее универсализм, не предполагающий каких-либо ограничений для приема в элиту по этническому (не культурному!) признаку и, напротив, допускающий наряду с необходимой приверженностью абсолютным имперским ценностям равное для всех этносов право участвовать в политической коммуникации.
Другой фактор распада имперской системы обусловлен основной ее динамической характеристикой — постепенным выравниванием центра и периферии. По мнению Кнабе, экономический аспект этой проблемы заключается в противоречии "между основной целью империи, состоящей в эксплуатации провинций в интересах господствующего народа, следовательно, в недопущении их самостоятельного развития сверх определенных границ, и реализацией этой цели, которая предполагает прогрессивное развитие производительных сил провинций, иначе неспособных быть экономическим и военным резервом империи". Рано или поздно развитие провинциальной экономики (и неизбежное при этом формирование новых групп интеллектуальной, культурной, профессиональной и экономической провинциальной элиты) приводит к гомогенизации экономического пространства империи, к выравниванию провинций и центра, вследствие чего неэквивалентный обмен между ними "становится невозможен, части превращаются в соперников, империя распадается"
Распад империи может быть вызван как изоляцией местных элит от центральной, так и их слиянием, ибо в политической сфере выравнивание периферии и центра выражается в описанном процессе взаимопроникновения и в конечном счете смешения различных элит. Имперский центр оказывает столь же сильное воздействие на культурные традиции провинций, результатом чего, по мнению Кнабе, становится происходящая со временем "реабилитация местных национальных традиций и способов жизни, акцент на народной культуре и ее прогрессивном развитии, выработка национального литературного языка на основе живого языка народа".
Наличие слишком серьезных различий в одной сфере препятствует выравниванию в другой: так, по мнению Лагруа, "чем сильнее различия в экономическом развитии, тем менее способна имперская бюрократия открыться для пополнения представителями элит завоеванных территорий". И наоборот, гомогенизация экономической либо культурной сфер подталкивает политическую. Благодаря этой общей уравнительной тенденции исчезает, как отмечает Кнабе, "главная структурная оппозиция империи — оппозиция подчиняющего и подчиненных... распространяются мировые религии, космополитическое сознание и пр., империя как форма государства утрачивает внутреннюю необходимость и оправдывает свое бытие необходимостью чисто внешней — руководством аппаратом и армией".
Таким образом, имперская система сохраняет свою идентичность и существует до тех пор, пока существует имперский центр (культурный, политический, экономический — системный), задающий смысловой горизонт несимметричных социальных интеракций. Деструкция этого центра, вызванная как логикой саморазвития империи, так и внешними воздействиями (впрочем, гораздо менее значимыми) и приводит империю к краху .