Мы ищем пути возрождения Отечества. Ищем достойный истинный фундамент национальной идеи, чтобы не возводить в очередной раз наш общий дом на песке или на лагерной пыли. Необходимо обрести и утвердить подлинное национальное начало и приоритеты. Этим началом, причем, началом в значительной степени нерукотворным, является наш русский язык.
Наиболее действенной и соприродной человеку формой обретения, освоения и развития языка у всех народов мира была песенная поэзия. Все дописменные и допечатанные культуры были песенными: Илиада, Одиссея, Махабхарата, Саги, Слово о Полку, Былины и т.д.
Сегодняшнее влияние песни на формирование языка происходит еще более активно, поскольку песня стала жанром тотального присутствия: TV, радио, магнитофоны, диски... Песня стала, фактически, частью экологии и нарастание этого “вторжения” - очевидно. Влияние языка на человека и на общество – неоценимо. Потому и служение словесности расценивалось у нас как служение Отечеству. Отсюда и культ русских поэтов, бардов, писателей. Это наши национальные пророки и учителя. Ни в одном государстве, ни у какого народа слово не занимало такого положения.
Исследования последних двух веков показали, что язык и мышление явления тождественные. Организация и стиль процессов мышления, возможности духовных и аналитических постижений есть функция языка и напрямую связаны и предопределены особенностями и возможностями данного языка. Феномен “загадочной русской души и русского сознания” есть феномен и загадка “великого и могучего” русского слова.
Высшая форма существования и развития языка- есть поэзия. Феномен русской поэзии в дополнительных представлениях не нуждается. Современная наука констатирует, что принципы организации поэтического мышления напрямую соотнесены с принципами и организацией научного мышления, его характером. Отечественная научная мысль - прямое тому подтверждение.
Причем, поэзия явлена через песню. Песня - это дописменная и допечатная форма “печати”, “трансляции” и памяти (т.е. хранения). Секрет этих возможностей у данной формы искусства очевидно в том, что песня - это возможность говорения (и думанья) одновременно несколькими текстами: поэтическим, музыкальным и интонационным (эмоциональным). Это одновременное обращение к нескольким каналам восприятия, причем в очень органичной, соприродной человеку форме. И взаимодействие этих текстов помогает воспринять и усвоить всю полноту информации. Это значит, что помимо усвоения языка, песня дает возможность непосредственного усвоения эмоционального, переживательного опыта, опыта состояния, культуру чувств, т.е. как бы сам жизненный опыт. Песня - самая активная и убедительная форма переживания, обращения в свое состояние, в свои чувства, в свой язык, в свою веру. Не случайно у всех народов мира религиозные службы построены на песнопениях. Силу песенного воздействия прекрасно понимали идеологи всех тоталитарных государств и использовали песню как основной инструмент идеологии.
Русская Авторская Песня (АП) явила собою “благую весть” о живой человеческой душе, заставила по новому ощутить, воспринять себя и окружающие реалии.
Имена основоположников жанра АП - Окуджавы, Высоцкого, Галича, Городницкого, Кима, Визбора - стали паролевыми, тестовыми, на принадлежность к общности нового самосознания. Эти авторы дали нам возможность пережить и почувствовать, что у нас внутри не “пламенный мотор”, а живое человеческое сердце, что в каждом из нас - живая душа и мы несем за нее ответственность. Эти песни совершили наше внутренне преображение. Они стали как бы нашей мирской, гражданской “литургией” атеистического общества. И они обратили нас в свою веру, в центре которой была человеческая личность, ее живая, мыслящая душа, исповедующая ценности вполне христианского характера.
Песня была и остается начальной матрицей культуры и языка. И в контексте сегодняшней песенной экспансии и всех перечисленных ее свойств, она уже стала самой влиятельной силой несущей диктат языка, ценностных установок, культуры переживания, культуры чувств.
Песня - наиболее органичная, исторически и генетически предопределенная форма и инструмент обретения языка. Разумеется, если это песня, в которой язык представлен во всем многообразии поэтических форм.
В этом смысле у АП накоплен значительный потенциал и опыт приобщения к слову. Ведь основная функция песни и есть сделать ее язык - языком каждого. Обретая язык, мы обретаем настоящее и будущее, культуру и науку, человека и нацию.
Чем он интересен и знаменит, этот Шаов
"Скажи мне, кто твой кумир, и я скажу, кто ты", - перефразируем известную поговорку. Кумиры Тимура Шаова - Высоцкий (первые песни Шаова во многом были подражанием ему), Окуджава, Мирзаян, а "номер один" для него Галич. В общем, выяснилось, наш герой - бард: "один из первых бардов сегодняшней России, - как пишут о нем рецензенты, - причем он вполне достоин стоять в одном ряду со своими знаменитыми предшественниками".
По признанию Шаова, специально он в авторскую песню не уходил, "она очень постепенно влезала в мою жизнь. И теперь уже влезла настолько, что пришлось заняться ею профессионально".
Широкой публике творчество Тимура Шаова стало известно в 1996-1997 годах, хотя с гитарой он дружит лет с тринадцати, а в 1995 стал лауреатом Грушинского фестиваля.
О творчестве Шаова говорят, что он, как никто, умеет смешно писать на социально-политические темы - у других авторов песни получаются "или гневные, или слезливые". Этот оптимизм отличает его от Галича, в творчестве которого постоянно присутствуют трагические нотки.
Сам Шаов не ограничивает себя рамками авторской песни, не стремится придерживаться какой-то одной стилистики в творчестве. К примеру, рок очень уважает, считает, что в роке и авторской песне много общего: "те же Макаревич, Цой, Гребенщиков, Шевчук интересны, конечно, и своей энергетикой, но в первую очередь - своими текстами". Может, поэтому на концертах Шаова собирается разнородная публика, которая слушает и рок-музыку, и авторские песни. "Меня это радует", - комментирует он.
Сейчас у певца напряженный гастрольный график. В октябре кроме Уфы, где он выступит в ДК "Юбилейный" с программой "Выбери меня", у него концерт в Москве, Нижнем Новгороде, Самаре, в ноябре - Донецк, Киев...
Его поколение – то самое, что рождается в послесталинское, полное перемен десятилетие, из детсадовского в школьный возраст переходит на рубеже 60-х и 70-х годов, когда всенародное по замыслу столетие Ленина коварнейшим образом оборачивается его всенародным же осмеянием в анекдотах, и этот яд впитывается в подсознание будущих «детей и внуков» Перестройки, когда же эта Перестройка падает на них официально объявленным решением, они – уже переходя от юношеского максимализма к осознанному выбору позиции, - объявляют на фоне рушащейся страны и кувыркающейся власти, что выбирают – пепси!
Внутри «поколения пепси» возникают, правда, свои партии, связанные с этикетками напитков. Шаов, например, адресует своим оппонентам следующую инвективу: «Нас не понять тинэйджерам сопливым, их поколенье выбирает лимонад. Но мы с тобой пойдем, браток, на пиво. На пиво, брат!..» Тинэйджеры (между прочим, термин извлечен из Сэлинджера моими сверстниками лет за пятнадцать до того времени, когда сверстники Шаова впервые заглянули в бутылку)… так вот: эти последние, продолжая дегустацию, действительно переходят с лимонада на пиво, с пива на самогонную спираль… но не будем забегать вперед по этапам лирической биографии барда, вернемся к истокам.
Колхозные недоеные буренки и пьяные трактористы – не единственный, да и не главный круг исходных впечатлений.
Главный круг – история Отечества, данная нам в анекдотах. Шумит камыш, деревья гнутся, - а «самураи канают на границу у реки». Из подвала неотремонтированной пятиэтажки несет гнилью, и именно «в такую ночь, чтоб сказку сделать былью, был Зимний на гоп-стоп братвою взят». Герой, рассыпавший соль, боится: плохая примета, – и приводит следующие ассоциации: «в такую ночь Ван-Гог отрезал ухо, а Грозный треснул сына по балде».
Круг видений, сопровождающих современную жизнь, не ограничивается историей отечественной, но включает историю всемирную, а также всю толщу изящных искусств на востоке и на западе во все времена:
Я шел за ней, как шел Петрарка за Лаурой
И как Орфей за Эвридикойшел,
И вдруг она – о, чудо! - обернулась
И ласково сказала: «Слышь, козел!..»
Козел возвращает нас под родные осины, а вот овцы божьи, бредущие по пустыне, заставляют оценить ориентированность автора в мифологических миражах. Процитирую блестящее четверостишие Шаова исключительно ради этой осведомленности:
Двадцатый век прошел, пора умнеть, Расея.
Мы не рабы, братва, и бедность не порок.
Голосуйте за пророка Моисея
В очередной сорокалетний срок!
Что мы не рабы, знают все. Что «срок» – термин не только зоны, но и электората, теперь тоже все знают. Но все ли знают, сколько лет Моисей водил евреев по пустыне и зачем так долго?
Тимур Шаов знает.
Первое качество, которое я отмечаю как причину его феноменального успеха при появлении на бардовской сцене в 80-е годы, – помимо врожденного артистизма и владения гитарой, отточенного в вокально-инструментальных ансамблях, – набор ассоциаций, «большой джентльменский набор», годящийся не только для подворотен забулдыжного братства, но и для интеллигентских кухонь, где принято изъясняться намеками и скрытыми цитатами, при случае и с фигой в кармане.
Шаов – виртуозный пародист этого парадиза.
По Библии мы уже прошлись. Идем по родной классике. «Мотайте к нам! Карету вам, карету!» - зовет он деревенских корешей, которые вряд ли знают, какое горе бывает от большого ума. И им же: «мы вырастаем из навоза, как цветы, как Лев Толстой из гогольской «Шинели». Тут Толстой косит под Достоевского, но Ахматова их примиряет: когда б вы знали, из какого сора… О том, что в каждой шарашке гуляет толстовский герой (другого Толстого) по имени Карабас-Барабас, я и не говорю, это нормально, но там же лает чудище обло, огромно и стозевно, а это уже прикол. Не только школьно-вузовские программы освоены, но и новейшие постмодернистские парадигмы и дискурсы в ходу, пылинки в складках бытия, центоны и штампы, клейма и ярлыки. Рубинштейн отдыхает, Хлебников в гробу переворачивается. «Типа: эмоция, фрустрация, новация, фелляция, читали вы Лукрекция? А как у вас с потенцией? Шепчу себе: «Горацио, такая экзальтация не снилась нашим мудрецам». Прочтешь и подхватишь пушкинскими словами: ай да
Шаов, ай да…
Шекспир, понятно, как и Пушкин, – печка общетанцевальная: «грипп на оба ваши дома!» Есть вещи потоньше. «Помираю здесь, как Митька без ухи». Тут и Фурманов, и братья Васильевы, и сам дядька Шкурат должны снять фуражки и папахи. Тихонов висит в воздухе классическим рубилом, с помощью которого мы режем свою правду: «Деньги бы делать из этих людей». Михалков, втемяшенный когда-то в детские головы, помогает найти национальную идею: «Ищут писатели, ищут политики, и политологи, и аналитики, ищут упорно, не могут найти путь, по которому надо идти». Но Агния Барто! «Банкиры тоже плачут, но есть из блюдца не хотят». Если скажете, что тут больше от мексиканского сериала, чем от болтуньи Лиды, мол, – вас прихлопнет резолюция: «Кто против? Кто? Да дед Пихто и Агния Барто». Магическое имя!
Попробуем все-таки распределить это мерцание культурных знаков и авторитетов повседневной цивилизации по более или менее ясным графам.
Граф Сен-Симон. «Предприниматель хочет спать, но надо, блин, предпринимать… Вставайте, граф! Вас ждет метла! Вас ждут великие дела!». Кант. «Отвали! Я – вещь в себе». В качестве третьего источника не хватает какого-нибудь английского политэконома, но его успешно заменяет Ильич: «Треснешь кислого вина и вздохнёшь: какая гадость! Объективная реальность в ощущеньях нам дана».
Марксизм, коммунизм и прочие призраки, вдоволь побродившие по Европе («по Элладе», – лукаво комментирует Шаов) – законные действующие лица в поэзии «внука Перестройки», который Октябрьскому перевороту приходится чуть не праправнуком.
Октябрьский переворот мы уже осознали. Следующий штрих: «я в детстве был юннатом». При всей малозначимости этого автобиографического пункта, коим мечено детство миллионов советских поколений, усыновленных Агнией Барто, он, этот пункт, по существу очень здесь важен. Ибо не исключено, что именно в кружке юннатов впервые почувствовал свою профессиональную стезю будущий студент Ставропольского мединститута, а потом доктор районной больницы поселка Нижний Архыз. Так что вроде бы нет у него особых причин обижаться на Советскую систему с ее бесплатным образованием и социальными гарантиями…