Феноменология совести. Диплом на "отл", 2016

Дипломная работа по теме "Феноменология совести в русской культуре: история, философия, текстовая репрезентация". Оценка "Отлично". ...

Феноменология совести в русской культуре: история, философия, текстовая репрезентация


Теоретическая часть

§ 1 Понятие совести в этике, философии и религиозных системах

а) Определения совести в этике как философской дисциплине
б) Совесть как компонента религиозной системы (на примере Ветхого Завета)

§ 2. Различные взгляды на понятие совести в мировой культуре (Древний Египет, Античность, Средние века)

а) Тема совести в древнеегипетских текстах
б) Феноменология совести в античной культуре
в) Совесть как этическая категория в Средние века

§ 3. Феноменология совести в русской культуре

а) Совесть как тема и как проблема в русской литературе
б) Феномен совести в русской философии


практическая часть

5) текстовая репрезентация (книги, журналы, учебники)
6) методика преподавания этического понятия совести в рамках школьного курса

Тема дипломной работы является сегодня крайне актуальной и с теоретической точки зрения, и с практической. Как ни странно, но в современной отечественной науке не так много работ, посвященных рассмотрению феномена совести. Следует сказать, что и сама современная жизнь также страдает от недостатка этого нравственного органа. Поэтому избранная нами тема вдвойне актуальна. Именно практическая актуальность, возможно, обуславливает актуальность в теоретическом плане, поскольку именно современность, которая бросает вызов духовно-нравственному бытию человека, вообще человеческому бытию как таковому, требует вместе с тем осмысления основных категорий этики в контексте отечественной культуры. Русская же культура всегда была этикоцентрична, поэтому обращение к тем интеллектуальным и нравственным рес урсам, накопленным в русской культуре, может помочь нам справиться с современными вызовами, встающими перед нами.
Сегодня очевиден запрос на фундаментальные исследования в области культурологии, философии, этики. Причем от этих исследований ожидаются конкретные практические выводы. Однако необходимо признать, что ..

А из этого понятно, что и благоразумие, и ум к людям перешли от богов». По всей видимости, Цицерон представлял разум частью или способностью души, как это делал еще Платон. Римский оратор считал разум даром богов, тем, что делает человека сходным с ними, подобным им. Однако божественное происхождение разума не предопределяет его этического вектора. По мысли Цицерона, человек наделен от богов рациональной способностью различать добро и зло, но не наделен сознанием необходимости быть благодетельным: «От бога мы только получаем рассудок (если только получаем), а будет ли он употреблен на благо или во зло, это зависит от нас». Чуть позже он говорит о роли совести, которая «безо всякого божественного разума способна взвешивать добродетели и пороки. Не будь ее – все бы пропало». Таким образом,Цицерон, судя по всему, отождествлял совесть с разумом. Получается, что совесть, отождествляемая с разумом, пользуется критериями, заложенными в саму природу в виде естественного закона. Кроме проблемы автономности совести и ее связи с божественным миром, Цицерон упоминает ее традиционную для античности функцию – свидетельствовать о вине человека: «Велика сила совести, судьи, и велика она в двояком смысле: ничего не боятся те, которые ничего преступного не совершили; те же, которые погрешили, всегда думают, что наказание вот-вот постигнет их». Кроме традиционных функций совести – карать за грех и предупреждать о возможном грехе, – у Цицерона присутствует видение совести как законодателя, что является значительным изменением в представлениях о совести. Необходимо также остановиться на философии совести стоика первого века н.э. Луция Аннея Сенеки. Эта необходимость объясняется тем, что, во-первых, многие считают его тем, кто более других повлиял на этику апостола Павла, во-вторых, потому что он наиболее подробно раскрыл стоическое представление о природе совести. Говоря о человеческой нравственности, он замечает: «Природа не навязывает нам ни одного порока, она производит нас на свет незапятнанными и свободными». Однако человек не просто является нравственно нейтральным существом. Продолжая прежнюю традицию, Сенека свидетельствует о присутствии в человеке божественной части: так, он говорит о душе, что она «непреклонная, благородная, высокая. Можно ли назвать ее иначе, как богом, нашедшим приют в теле человека?». Есть у него утверждения даже более радикальные: «Бог приходит к людям и даже — чего уж больше? — входит в людей. Нет благомыслия без бога» . Наиболее же часто цитируемое его высказывание, которое, впрочем, сам Сенека по традиции приписывает древним мудрецам, гласит: «Следуй Богу». При этом он видит присутствие Бога в человеке только как семя, которое необходимо вырастить. В одном из писем Луцилию он описывает, как душа мужа добродетельного и правильно воспринимающего жизненные невзгоды возвысилась до предела, «так что выше нее был только дух бога, частица которого и излилась в эту смертную грудь». Он называет этот «божественный дух» «наблюдателем и стражем всего хорошего и дурного», который дает «благородные и правдивые советы». Однако иногда он пишет о совести иначе: «О добре и зле не чувству судить: что полезно, что бесполезно, оно не ведает. <…> Разум – вот судья добра и зла…». Кроме природы совести, Сенека говорит также о ее воздействии: человек живет при закрытых дверях, потому что боится быть обличенным в нечестии; преступники «трепещут, сделав зло, и не могут ничего другого делать, удерживаемые совестью, принуждающей их держать перед нею ответ». Знает Сенека и радость чистой совести, в которой он видит главное условие счастья, и призывает не делать ничего «ради мнения окружающих, но лишь ради собственной совести». Призывая следить за чистотой совести, Сенека, тем не менее, не считает, что человек способен это сделать самостоятельно. Он предлагает молодому человеку, не достигшему еще умения «стесняться самого себя», представить, что рядом с ним все время находится провожатый – тот, «в чьем присутствии даже совсем погибшие люди обуздывали свои пороки». Он называет такого человека «…опекун, который и за ухо дернет, и даст отпор людским толкам, и окриком заглушит похвалы толпы».В философии Эпикурейцев. Термин «совесть» в текстах, приписываемых Эпикуру, не встречается, однако это не означает, что он не говорит о феномене совести. В отличие от стоиков, Эпикура в большей степени интересовала природа «нечистой совести», а также проблема основы нравственности. О нечистой совести он говорит описательно. Диоген Лаэртский передает его выражение: «Кто праведен, в том меньше всего тревоги, кто неправеден, тот полон самой великой тревоги». Особое внимание Эпикура к этой проблеме связано с тем, что грех для него есть зло только в силу возможного позора. Классическое рассуждение Эпикура звучит так: «Несправедливость не есть зло сама по себе; это страх от подозрения, что человек не остается скрытым от тех, кто карает за такие его действия». Судя по всему, признавая в совести только страх быть опозоренным, Эпикур принижал саму идею совести, не только лишая ее роли нравственного руководителя, но и сводя всю ее работу к устрашению позором.Отказавшись от религиозных оснований нравственности и отрицая за ней объективный характер, эпикурейцы все же искали для нее субъективные основания не только в страхе. Например, Лукреций предполагал, что «укорять и бранить нас вправе природа», в чем сближался со стоиками. В то же время Лукреций знает о существовании угрызений совести у преступников, но не говорит, как именно совесть узнает, за какой поступок человек должен быть наказываем. В философии Эпиктета. Эпиктет – автор новозаветного периода. Он был невероятно популярен среди христианских книжников.В беседах Эпиктета ярко выражена идея, отчасти схожая с представлением Сократа о духе, наставляющем человека. Стоики, как было показано, могли с одной стороны ассоциировать этот дух с сознанием самого человека, с другой – с самим Зевсом, как это делал Сенека. Эпиктет говорит об этом не столь определенно: «Он <Зевс> попечителем к каждому приставил божество каждого, поручив ему хранить его…». Это «божество» представляется ему «неусыпным и неподдающимся обману», то есть оно не просто присутствует, но непрестанно контролирует человека, так что «нельзя говорить, что вы одни: не одни вы, но бог внутри и ваше божество. И к чему им свет на то, чтобы видеть, что вы делаете?» Несколько позже эта мысль повторяется: «Ты – осколок бога, ты содержишь в себе некоторую частицу его. <…> Бога носишь ты повсюду, несчастный, и не ведаешь. Думаешь, я говорю о каком-то серебряном или золотом, снаружи? В себе носишь ты его и не осознаешь, что оскверняешь его нечистыми мыслями, грязными действиями». Однако боги не только контролируют дела и мысли: по мнению Эпиктета (который, впрочем, повторяет мысль стоиков), Зевс дал человеку знание должного: «Какие могу я дать тебе указания? Разве Зевс не дал тебе указания?». Из приведенных текстов становится очевидным, что Эпиктет продолжил основные идеи о совести предшествующей философской (в основном стоической) традиции. Подводя итог обзору феноменологии совести в Античности, отметим тот факт, что ощущение совести существовало в человеке задолго до его вербализации; с другой стороны – с определенными оговорками признать и справедливость мнения А.А. Столярова, который предполагает, что «может существовать столько типов совести, сколько существовало типов морального закона». в) Совесть как этическая категория в Средние векаВ средневековой мысли утверждается греховность, падшесть человека. Человек испорчен онтологически в результате грехопадения. Человек не просто ничтожен, он абсолютно ничтожен перед могуществом Бога. Соответственно в средневековой философии, которая была сосредоточена на фигуре Абсолюта, немного внимания уделяется человеку и этическим проблемам, связанным с автономным моральным сознанием человека. Разработку проблематики, связанной с понятием совести, мы находим у одного из самых ярких христианских мыслителей - Августина Блаженного. Конечно, и у него понятие совести раскрывается через призму религиозности, и постепенно понятие совести Августин заменяет Богом. Эта его мысль высказывается им в полемике с Пелагием и пелагианцами, которые как раз стояли на том, что совесть не зависит от фигуры Бога и является совершенно самостоятельной ценностью, которую должен принимать даже сам Бог. Под влиянием Августина понятие "совесть" в поздней религиозной философии приобретает значение божьего голоса. Совесть, по Августину, есть то, что исповедуется перед Богом. Но, замечает Августин, Богу заведомо известно содержание совести человека.В схоластической философии, и конкретно в философской системе Фомы Аквинского совесть понимается как способность различать добро и зло на интуитивном уровне, совесть в томизме - это врожденный орган моральных ценностей, на который опирается всякое нравственное суждение. Отсюда проистекают принципы человеческой деятельности. Проявлениями совести являются переживание и предрасположенность к добру. Когда человек судит свои намерения и поступки, то главным свидетелем и, одновременно с этим, судьёй выступает совесть. Для Аквината, таким образом, совесть есть высший критерий поступков. Даже если поступок пойдёт на пользу вере, но расходится с голосом совести, нельзя его совершать. Очевидно, что в этике Аквината торжествует пелагианство, с которым воевал Августин, поскольку если Августин на место совести в человеке ставит авторитет Абсолюта, то пелагианство и Аквинат ставят авторитет совести как автономного морального сознания отдельно от Божества. § 3. Феноменология совести в русской культуреа) Совесть как тема и как проблема в русской литературеКак пишет Г.М. Прохоров, слово «совесть», возможно, существовалоуже при Кирилле и Мефодии, а может быть, даже «при Кирилле Каппадокийском в VII в. или при блаженном Иерониме в IVв., – при первых переводах на славянский язык греческого церковных текстов». Довольно быстро слово совесть попадает в древнерусский, а за ним и в современный литературный язык из старославянского. В русском языке, как указывают исследователи, слово «совесть» приобретает глубоко нравственные коннотации, которые впоследствии еще более углубляются в русской литературе и в русской философии.Известна тесная связь русской литературы с русской философией. Русская литература справедливо считается предшественницей русской философии, поскольку темы, которые явились центральными для последней, в первой решались на примерах конкретных персонажей и через конкретные сюжеты. По мысли современного отечественного философа В.В. Варавы, «человек, будучи средоточием духовно-интеллектуальных исканий русской мысли, предстает в качестве глубочайшей бытийной загадки и проблемы». Именно поэтому проблемы совести как средоточия нравственной жизни человека глубоко исследовались в русской литературе.Слово «совесть» довольно часто употребляется в произведениях художественной литературы уже в XVIII веке – Ломоносовым, Кантемиром, Тредиаковским, Фонвизиным и др. Однако одним из первых, кто выразил нравственные проблемы со всей сложностью и неоднозначностью, был А.С. Пушкин. Ю.И. Айхенвальд говорил о великом поэте, что «в упоительные звуки своих песен влил он содержание моральное и только освободил его от угрюмой тяжести принуждения и проклятия» и «ей <совести> Пушкин посвятил особенно много внимания, много незабвенных стихов». Основной темой, связанной с совестью в литературе, всегда бывает тема совестных мучений. С.Л. Франк один из первых попытался показать, что мир Пушкинского творчества не исчерпывается жизнерадостностью, в нем есть место мудрому «пессимизму». В глубине души человек оказывается одиноким и подверженным мятежу собственных страстей. Франк пишет: «Пушкин не имеет соперников в русской литературе в описании угрызений совести, раскаяния». В многочисленных стихах, в таких произведениях, как «Борис Годунов», «Евгений Онегин», цикл «Маленькие трагедии», он изображает «живого цельного человека, хотя и подвергнутого какой-нибудь страсти, а иногда и подавленного ею, но все-таки в ней не исчерпывающегося, желающего с нею бороться, и, во всяком случае, испытывающего тяжкие мучения совести». Мучения совести испытывают герои, пошедшие на нравственное преступление. Тема совестных угрызений появляется в творчестве Пушкина довольно рано. Так, уже в поэме «Братья – разбойники» он пишет:И согласились меж собойМы жребий испытать иной;В товарищи себе мы взялиБулатный нож да темну ночь;Забыли робость и печали,А совесть отогнали прочь.С удивительной силой мучения совести описываются Пушкиным в драме «Борис Годунов». Исходя из текста, Борис Годунов – самозванец, получивший трон после убийства царевича Дмитрия. По мысли Ю.Айхенвальда, «совесть Годунова облеклась в страшное имя царевича Димитрия, и вся жизненная драма Бориса зиждется на этой потрясенной совести, которая молотком стучит в ушах упреком и наливает сердце ядом. «Мирские печали», окружающие человека, могут быть успокоены только совестью, однако, если человек сознательно живет во лжи,Тогда беда: как язвой моровойДуша сгорит, нальется сердце ядом,Как молотком стучит в ушах упрек,И все тошнит, и голова кружится,И мальчики кровавые в глазах…И рад бежать, да некуда… ужасно!Да, жалок тот, в ком совесть нечиста!Все движение сюжета показывает нам развитие этой трагической борьбы между человеческой волей и совестью. Здесь необходимо указать на то, что совесть самым тесным образом связана с памятью, с напоминанием о содеянном недолжном поступке. Однако важно отметить и то, что совесть не всегда есть мерило, ибо она сама может быть больной и искаженной.Мучение совести показано в другом пушкинском тексте - в простонародной сказке «Утопленник». Здесь Пушкин покажет плоды проснувшейся совести в образе утопленника, являющегося крестьянину по ночам.В повести «Барышня-крестьянка» совесть Лизы мучает ее после разговора с молодым охотником. Рассказчик передает ее разговор с совестью так: «Напрасно возражала она самой себе, что беседа их не выходила из границ благопристойности, что эта шалость не могла иметь никакого последствия, совесть ее роптала громче ее разума». Необходимо отметить, что совесть находится в диалоге именно с разумом, спорит с ним, и иногда ее голос оказывается громче. Наиболее развернутое описание мучающей совести дано в пьесе «Скупой рыцарь»:… совесть,Когтистый зверь, скребущий сердце, совесть,Незваный гость, докучный собеседник,Заимодавец грубый, эта ведьма,От коей меркнет месяц и могилыСмущаются и мертвых высылают…Здесь во всей полноте показаны проблемы искаженной, больной совести, которые можно встретить в «Евгении Онегине», герой которого – «лишний человек», не находящий смысла жизни. Он убивает своего друга Ленского, по мысли Достоевского, «просто из-за хандры», а по сюжету оправдывает убийство формальной справедливостью ситуации. Он пускается в путешествие, потому как не может пересилить мук совести:Оставил он свое селенье,Лесов и нив уединенье,Где окровавленная теньЕму являлась каждый день.В «Пиковой даме», которую по праву признают в некотором смысле прототипом «Преступления и наказания» Ф.М. Достоевского, совесть не явлена как данность, она изменяется во времени, живет вместе с героем. Впервые «в сердце его отозвалось нечто похожее на угрызение совести» еще до преступления. Позже, уже после убийства, по словам автора, он не чувствовал никаких угрызений, его беспокоило только то, что была утеряна тайна старухи. Основания, которые он привел для возможности убить, срабатывали, поэтому он был спокоен. Однако со временем совесть берет свое, т.к. «не чувствуя раскаяния, он не мог однако совершенно заглушить голос совести, твердивший ему: ты убийца старухи!».Однако, несмотря на всю сложность и трагичность нравственной проблематики в произведениях Пушкина, есть в них уверенность в том, что совесть может восстановить цельность мирового добра. Не случайно исследователи указывали на известную черту его элегий, которые «не тонут в беспросветной тоске, а завершаются любовью и надеждой». Видя трагизм человеческого существования, Пушкин в то же время «ведает и такой глубинный слой духовной жизни, который уже выходит за пределы трагизма и по самому своему существу исполнен покоя и светлой радости».Действительно, несколько по иному акценты расставлены в «Капитанской дочке», так как совесть здесь в большинстве случаев упоминается не в связи с угрызениями, а в связи с уверенностью в собственной чистоте и чистоте своих убеждений. Герои не боятся суда, чувствуя себя по совести чистыми; более того, они способны умереть за «святыню собственной совести». При этом важно, что поступок против совести не является для них простым нарушением правил, так как она ассоциируется для них с честью. В этом ключе становится понятен эпиграф ко всему произведению: «Береги честь смолоду» – не поступай против совести. Это было понятно еще Борису Годунову, по словам которого…ничто не может насСреди мирских печалей успокоить;Ничто, ничто… едина разве совесть!Так, здравая, она восторжествуетНад злобою, над темной клеветою…В стихотворении 1830 года «В часы забав иль праздной скуки…» поэт говорит:…Я лил потоки слез нежданных,И ранам совести моейТвоих речей благоуханныхОтраден чистый был елей…Эти строки являются результатом диалога между ним и митр. Филаретом (Дроздовым). Последние слова указывают на то, что духовный кризис есть плод больной совести, нечистого сердца. Об этом говорит сам поэт, который в приведенном выше четверостишии указывает не только на слезы покаяния, но и на исцеленные раны. Здесь он свидетельствует о новом для себя опыте, который утверждает, что духовное состояние напрямую зависит от состояния совести. М.Ю. Лермонтов совершенно иначе подходит к нравственным вопросам. Его отношения с Богом и совестью сокрыты, он пишет:Я не хочу, чтоб свет узналМою таинственную повесть;Как я любил, за что страдал,Тому судья лишь Бог да совесть!Им сердце в чувствах даст отчет;У них попросит сожаленья…Поставив проблему добра и зла, Лермонтов первый потребовал ее разрешения как неотложной, «сделал дело поэзии делом совести».Особенно остро нравственные проблемы ставятся Лермонтовым в романе «Герой нашего времени». На его страницах мы видим беспощадный самоанализ, нелицемерный отчет перед лицом совести.Совесть появляется уже в дневнике Печорина, который «не имеет… на совести никакого благодеяния». В то же время нельзя сказать, что герой лишен нравственности совершенно: сознание его нравственно чутко, хотя искажено; не имея воли к добру, он все же знает, что такое «совестно» и как надо поступать в сложной ситуации, чтобы не отяготить совести. Наиболее нагружена совестными мотивами история дуэли с Грушницким. Даже начало ссоры представляет собой довольно сложную нравственную коллизию: Грушницкий обвиняет Печорина в поступке, который тот действительно совершил, но доподлинно ему (Грушницкому) известно об этом не было. И хотя фактически Грушницкий прав, Печорин утверждает, что тот поступает против совести, так как не имеет доказательств. Печорин придумывает такие условия дуэли, при которых, с одной стороны, Грушницкий мог ранить его, «не отягощая совести», с другой стороны – сам герой, «договорившись с совестью», получил право (!) «не щадить» бывшего друга. Перед самой дуэлью Печорин призывает Грушницкого обратиться к своей совести, услышать ее голос, однако создается впечатление, что он обращается не только к Грушницкому, но и к самому себе. Он выстроил все обстоятельства так, что уверил себя в возможности легкого самооправдания. Однако нравственная ложь внесла в душу героя «глубинный, безысходный скепсис, всеобщее и полное отрицание, разъедающее сомнение в истинности добра». Но в этом скепсисе нет самодовольства, он страдает о высоком назначении человека, жаждет выхода, ищет идеала, но не находит. Выбор пути определяет и полную моральную ответственность, которая проявляется в мучениях совести. После дуэли с Грушницким он признается: «У меня на сердце был камень.