Аскетическое богословие VI–VIII веков / на примере прп. Иоанна Лествичника, аввы Дорофея и прп. Исаака Сирина

Аскетическое отграничение подвижника христианского благочестия от мирских ценностей в пользу сотериологической альтернативы выглядит актом добровольного самопожертвования, возвышающего личность над профанным в направление сакрального измерения. В этом проявляются две стороны аскетической жертвенности — конструктивная и охранительная. Конструктивность жертвенного служения Богу заключается в создании идеального типа освященной и обоженной личности, охранительная сторона — в ограждении личности от «соблазнов мира».
В свою очередь аскетика как инструмент заботы о священном сама является объектом заботы о чистоте собственного пространства. Чтобы аскетический механизм в осуществлении смысла жизненной стратегии человеческого существования регулярно оказывался эффективным, необходимо ограждать ег ...

Введение 2
1. Аскетическое богословие аввы Дорофея 3
2.Аскетическое учение о чистоте и странничестве в «лествице» Иоанна Лествичника 7
3. Аскетическое богословие Исаака Сирина 16
Заключение 17
Список литературы 18

Существенным измерением христианской культуры выступает аскетическая ее константа, которая трактуется в качестве «деятельного осуществления религиозно-нравственного совершенства путем напряжения всех душевных и телесных сил христианина». Аскетизм правомерно рассматривать специфической тактикой жизни, нацеленной на осуществление определенной смысложизненной стратегии, каковой в христианстве утверждается теозис, или состояние святости. Нацеленность аскезы на спасение человека придает христианской аскетической культуре сотериологический характер. Другой существенной чертой христианской аскетики служит ее христоцентричность, что обусловливается взглядом на тактику жизни христианина как на неукоснительное подражание Христу и духовное соединение с Христом.
В Евангелии от Иоанна Иисус Христос выр ажает апостолам Свою готовность приготовить им место в обители Бога Отца, чтобы взять их туда к Себе (Ин. 14: 2-3). На желание апостола Фомы прояснить вопрос о характере пути Христова следует ответ: «Я есмь и путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Ин. 14: 6). В другом фрагменте Иисус называет себя «дверью овцам» (Ин. 14:7) и гарантирует вечную жизнь тем, кто этой дверью пойдет (Ин. 10: 9-10). Следование путем Христа рассматривается посредством метафоры крестоношения, и это предусматривает отрешение от всего, чем человек обладает (Лк. 14:33) — не только от материальных, но и социальных благ, включая семейное положение. Мало того, призыв Иисуса Христа взять крест и следовать за Ним сопровождается призывом к Своим последователям переориентировать их самость и жизненную позицию в направлении заботы о спасении. В Евангелии от Матфея подчеркивается: «Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее» (Мф. 10: 39). Поскольку Иисус Христос усматривал основной смысл Своей миссии в исполнении воли Отца Небесного, смысл жертвы как Христа, так и Его последователей полагается в служении Богу. Упомянутое выше наставление Иисуса о потере ради Него души представляет собой идею жертвенного служения как аскетического усилия. Жертвенность как требование соблюдения жизненной позиции подражания Христу и единения с Христом выглядит третьей существенной чертой христианской аскезы.

Но и даже этого не позволяют ей страсти».И того это поучение смутило, но очень похожее поучение, выражение, что действительно человек может настолько изнемогать, когда страсти, скорби, обиды так сильно на него напали, что он видит, что нехорошо поступил, и его обидели, и ему что-то так плохо, что вроде он теоретически понимает, что нужно вспомнить, утешиться о Боге, но на практике это сложно ему сделать. Почему – потому что эта буря, мятеж настолько разрывают человека, что ему сложно просто сосредоточиться. И, как ни странно, сосредоточиться, хотя бы самую малость, он может тогда, когда дает (конечно, в меру) некоторое отдохновение своей душе через то, что он выпил чашку чая, съел бутерброд с маслом или даже с колбасой, через то, что он махнул рукой и сказал: «Ладно, утро вечера мудренее!» – и завалился спать. Через то, что он побеседовал с каким-то другом своим, даже не по своей проблеме, а просто поговорил по-человечески, не по злобе.2.Аскетическое учение о чистоте и странничестве в «лествице» Иоанна ЛествичникаПоследовательная реализация новозаветных аскетических ценностей была предпринята многочисленными ревнителями религиозно-нравственного благочестия, украсивших христианскую культуру «венцами монашеского подвижничества». Со временем возникла потребность в обобщении аскетического опыта, его трансляции и распространении среди подвижников. Ответом послужила «Лестви- ца», написанная игуменом Синайского монастыря Иоанном (525-602 или 649 гг.), получившим за свой труд имя Иоанна Лествичника.Еще 16-летним юношей Иоанн отправился на Синайскую гору, где вскоре был пострижен в монашество. После 19 лет послушания он удалился в пустынное место, называемое Фола, в котором провел уединенную сорокалетнюю жизнь. В возрасте 75 лет отшельник был приглашен стать игуменом Синайского монастыря, однако через четыре года он вновь удалился в уединение. Будучи игуменом, Иоанн написал свою «Лествицу».Согласно оценке ученика Иоанна Лествичника монаха Даниила, написавшего житие своего учителя, «Иоанн, ради своего невещественного блаженства, трудился в вещественном теле»; «тело свое вознес он на Синайскую гору, а душу — на гору Небесную». По всей видимости, авторитет синайского подвижника получил распространение за территорией данного монастыря, так что игумен Раифской обители Иоанн от имени своих насельников обратился к настоятелю Синайской горы с просьбой написать для них руководство к духовной подвижнической жизни.Как отмечают исследователи христианской аскетической мысли, Иоанн в своей «Лествице» не только опирался на личный опыт подвижнической жизни, но и на учение отцов христианской Церкви, а также на опыт восточного и западного христианского монашества, систематизатором которого он признается наряду с Иоанном Кассианом.Образ лествицы заимствован Иоанном из ветхозаветной книги «Бытие», повествующей о видении Иаковом во сне лестницы, соединяющей землю с небом, по которой восходили и нисходили ангелы (см.: Быт. 28: 12). «Лествица» синайского подвижника соединяет 30 назидательных «слов» — ступеней, пройдя которыми человеку открываются «небесные врата».Однако в истории с Иаковом обращает на себя внимание место, где произошло указанное выше видение. Это место названо Иаковым Вефиль, т.е. Дом Бога с «вратами небесными». В этом месте Иаков осознал присутствие Бога. Наиболее значимым образом священного Вефиля выступает камень, на котором Иаков, приклонив голову, видел во сне лестницу, соединяющую землю с Небом и Бога. Этот камень Иаков поставил памятником, возливши на него елей (см.: Быт. 28: 16-19). Образы Дома Божьего, «небесных врат», освященного камня и невещественного Божественного присутствия составляют символическое пространство Церкви, смысл которой также раскрывается посредством символов моста или корабля, которые, наподобие лестницы, осуществляют восхождение от земного бытия в Царство Небесное. Поэтому в контексте христианской символики лестница выглядит функциональным атрибутом Церкви, воздвигнутой Христом на прочном камне, так что «врата ада не одолеют ее» (Мф. 16: 18). Можно предположить, что Иоанн, игумен Синайской горы, будучи христианским писателем, знакомым со святоотеческой литературой, тесно увязывал лестницу Иакова со спасательным образом христианской Церкви.Существенное звено «Лествицы» Иоанна составляет учение о нетленной чистоте и странничестве. Несмотря на то что в указанном произведении названные ценности непосредственно соотносятся с конкретными ступенями «лествицы восхождения» (третьей и пятнадцатой), обе они выглядят путеводной нитью на всем протяжении описания Методологический базис настоящего исследования составляет взаимодействие двух подходов к изучению религиозной культуры — аксиологического и феноменолого-религиоведческого. Аксиологический анализ аскетического учения Иоанна Лествичника позволит эксплицировать ценностное его содержание. Другой подход предлагаемой методологии опирается на творческое наследие Р. Отто и М. Эллиаде, что позволит осмыслить христианские ценности «Лествицы» в контексте соотношения священного и мирского.В «Лествице» чистота определяется как усвоение человеком бестелесного естества, «вожделенный дом Христов» и «земное небо сердца». В таком случае чистота тесно увязывается с нуменозным и отделяется в качестве священного пространства от мирского с характерными для последнего свойствами естественной телесности, обустроенности дома повседневного человеческого существования на земле. Однако в аскетической мысли Иоанна Лествичника отделение священной чистоты от мирской повседневности радикализируется посредством требования «отречения от естества». Такой радикализм прослеживается в Новом Завете, где в одном из посланий апостола Иоанна содержится призыв не любить мира, ни того, что в мире (1Ин. 2: 15).В христианской аскетике «отречение от естества» не рассматривается самоцелью, но ставится в неукоснительную зависимость от безусловных ценностей. «Отречение от мира, — подчеркивал Иоанн Лествичник, — есть произвольная ненависть к веществу, похваляемому мирскими, и отвержение естества, для получения тех благ, которые превыше естества» (с. 17). К таковым благам православный мыслитель относил спасение — наследование царства Божия и обретение божественной любви. Он считал безрассудным удаление от мира в том случае, если отвергший мир инок не ставит названные блага высшими жизненными намерениями.В «Лествице» непременным условием достижения «небесного чертога» выдвигаются три вектора отречения: 1) отречение от внешнего мира — вещей, людей, включая родителей; 2) отречение от своей воли; 3) отвержение тщеславия, которое сопутствует добродетели послушания. Соблюдение трех названных условий, ведущих к уклонению от мира, сравнивается со странничеством.Странничество определяется Иоанном Лествич- ником как «невозвратное оставление всего, что сопротивляется нам в стремлении к благочестию» (с. 29). Осознавши привязанность к внешним телесным ценностям (вещам и людям) в качестве препятствия для достижения «бестелесного естества», подвижник благочестия оставляет их и отправляется в странствие. Этим самым совершается акт «первого отречения» из трех вышеназванных векторов. При этом мыслитель проводил существенное различие между отношением к миру вещей и миру людей. «Мы удаляемся от близких наших или от мест, — пояснялось в «Лествице», — не по ненависти к ним (да не будет этого), но избегая вреда, который можем от них получить» (с. 31). Вред, который может нанести подвижнику общение с мирскими людьми, состоит в реальной возможности осквернения сердца помыслами о непристойных делах мира. Осквернение сердца происходит даже в случае осуждения оскверняющихся людей, хотя сам обличитель не оскверняется их делами. В другом месте игумен Иоанн остерегал монахов от пристрастия к возлюбленным родственникам «чтобы ты не погиб в потопе миролюбия» (с. 32). «Пристрастие к какому-либо из родственников или из посторонних весьма вредно: оно может мало-помалу привлечь нас к миру и совершенно погасить огонь нашего умиления», — предупреждал старец (с. 33).В качестве эталона для страннического подражания Иоанн Лествичник приводил Иисуса Христа, Который назвал своей подлинной матерью и подлинными братьями тех, кто творит волю Отца небесного (см.: Мф. 12: 49). Исходя из приведенной евангельской позиции, Иоанн предлагал именовать отцом того человека, «кто может и хочет потрудиться с тобой для свержения бремени твоих грехов», матерью — «умиление, которое может омыть тебя от скверны», братом — «сотрудника и соревнователя в стремлении к горнему», любимыми детьми — «сердечные воздыхания», друзьями — «небесные силы, которые во время исхода души могут быть полезными для тебя». Согласно «Лествице» отречение от мирских родственных связей компенсируется приобретением новых связей — «рода ищущих Господа» (с. 31-32).Согласно Иоанну Лествичнику, не всякое странничество следует относить к благим намерениям и поступкам. Самонадеянность и дерзновение как мотивы странничества представляют собой не что иное, как мирские страсти, от которых следует решительно отрешиться. Странничество сравнивалось автором «Лествицы» с библейскими событиями бегства Лота из Содома, а также «исхода» евреев из Египта. Как в первом, так и во втором случае избавившиеся от недостойных условий жизненного существования люди нуждались в наставниках, которым освобожденные полностью подчинили волю: в первом случае им послужил посланный Богом Ангел, во втором случае — призванный Богом Моисей. Этим самым Иоанн Лествичник подводит к мысли о необходимости акта «второго отречения» со стороны вставшего на путь странничества — отречение от своей воли и безусловное ее подчинение воле Бога. «Все, хотящие понять волю Господню, должны прежде умертвить в себе волю собственную; и помолившись Богу, с верою и нелукавою простотою вопрошать отцов и братий, в смирении сердца и без всякого сомнения в помысле, и принимать совет их, как из уст Божиих, хотя бы оные и противны были собственному их разуму, и хотя бы вопрошаемые были не весьма духовны (с. 213), — наставлял старец монахов в необходимости выполнения послушания как иноческого долга. Послушание определялось как добровольная смерть, «гроб собственной воли и воскресение смирения» (с. 37).Аскетические нормы не только распространяются на плач, но также и на радость, которую переживает подвижник от «духовного плача». В таком случае «аскетика плача» дополняется «аскетикой радости». Чтобы подвижник не впал в мирской соблазн, «аскетика радости» требует от него воздержания от этого чувства: «Рукой смирения отвергай приходящую радость как недостойный ее, чтобы не обольститься ею и не принять волка вместо пастыря», — предупреждает Иоанн (с. 100). Вот почему, когда Иоанн Лествичник упоминал о ежедневном празднике подвижников, которые ежедневно плачут по Богу, тут же следовала противоположная мысль, согласно которой «нет радости для осужденных в темнице, нет праздника на земле и для истинных монахов» (с. 96). Монаху надлежит воспринимать земное свое существование как заключение в темнице, находясь в которой он жаждет свободы и ежедневно неустанно плачет в своем стремлении ее обретения. «Вожделенность Бога» означает для заключенного вожделенность духовной свободы.«Плач по Богу» также определялся Иоанном Лествичником как «златое жало, уязвлением своим отвлекающее душу от всякой земной любви и пристрастия» (с. 91). Это означает двойственную позицию сознания: «вожделение Бога» бок о бок следует с отречением от всего мирского. Слезы сравниваются с очистительным огнем: «Как огонь сжигает хворост, так и чистые слезы истребляют всякие внешние и внутренние скверны» (с. 95).Странничество рассматривается в «Лествице» Иоанна не в виде мирного «исхода» от мира, но в качестве «духовной брани», которая является одной из ключевых ценностей аскетической культуры. В аскетической мысли старца смысл «духовной брани» состоит в достижении «чистоты бестелесного естества» как идеала христианского благочестия. Данному идеалу противостоит телесное состояние человеческого естества, пораженное разнообразными модусами осквернения. Поэтому для утверждения «небесной чистоты» человеку необходимо победить свою естественную природу. Начало чистоты связывается мыслителем с отсечением помыслов от «блудных прилогов», ее динамика — с постепенным отсечением нечистых помыслов, конечным этапом которого должно явиться умерщвление тела. В случае достижения победы над естественной природой, человеческой душой познается «Тот, Кто превыше естества» (с. 130). Между тем праведный Иоанн считал невозможным выполнение указанной задачи в повседневном мире, поэтому и поучал он монахов о том, что никто из подвижников не вправе присваивать себе приобретение искомой чистоты. В таком случае духовная борьба против плоти выглядит неотъемлемым образом жизни странника на земле, неотступным спутником странничества.Достижение победы над собственным телесным естеством требует отвержения себя самого, обуздания воли. Поэтому брань аскета должна быть устремлена в отношении себя самого. Иоанн Лествичник выделял три искушения, посредством которых плоть стремится осуществить свою власть над душою — славолюбие, сластолюбие и сребролюбие (с. 312). Последним противопоставлялась добродетель бесстрастия, способная проявляться в смирении, кротости, молчании и других духовных ценностях. Например, «благовония смирения» рассматриваются оружием в истреблении всякого огорчения и раздражительности (с. 103), а кротость («споспешница послушания») трактовалась как «узда неистовству», пресечение гнева, «узы на бесов», «щит противу огорчения» (с. 177).Особое значение в духовной брани отводилось смирению, роль которого представлена Иоанном на примере борьбы против «сладострастного пса»: «Кто телесными трудами и потами ведет брань с сим соперником, тот подобен связавшему врага своего слабым вервием; кто воюет против него воздержанием и бдением, тот подобен обложившему врага своего железными оковами; а кто вооружается смиренномудрием, безгневием и жаждою, тот подобен убившему своего супостата и скрывшему его в песке. Под именем песка разумей смирение, потому что оно не произращает пажити для страстей, но есть земля и пепел» (с. 130).Особыми ценностями в аскетической практике выступают пост и молитва как формы подвижнической деятельности и средства противостояния мирским ценностям. В «Лествице» пост наделен множеством характеристик, среди которых отметим такие, как «насилие естества», «погашение телесного разжжения», «истребление лукавых помышлений», «чистота молитвы», «дверь умиления», «воздыхание смиренное», «радостное сокрушение», «удержание многословия», «страж послушания», «виновник бесстрастия» и др. (с. 127). Агональность как аскетическая универсалия также распространяется на молитву. Это подтверждается следующей мыслью: «Отгоняющий сладострастного пса молитвою подобен борющемуся со львом; а кто противоречием низлагает его, подобен уже прогоняющему врага своего; тот же, который и прилог вовсе уничтожает, хотя и пребывает в теле, но уже воскрес из гроба» (с. 130).Однако ценностная значимость поста и молитвы в аскетической практике утверждалась только при условии их наполнения духовной чистотой, которая должна вытеснить интенции «сознания плоти» и этим самым очистить пространство человеческой души. Например, пост и молитва тщеславной души оскверняет священное пространство поста и молитвы. Результатом их осквернения Иоанн Лест- вичник считает бесплодность молитвы и поста, совершаемых тщеславным человеком. «Тщеславный подвижник, — писал синайский старец, — сам себе причиняет двойной вред: первый тем, что изнуряет тело, а второй, что не получает за это награды» (с. 162). В таком случае пост и молитва должны не только рассматриваться средствами духовной брани, но также ареной, вокруг которой развертывается указанная брань.Согласно глубокому убеждению Иоанна Лест- вичника, мощным оружием в борьбе за «небесную» чистоту поста и молитвы должно послужить бесстрастие, что уже выше отмечалось. В качестве одной из форм проявления названной добродетели аскетика указывает на нестяжание.