Филосовские проблемы методологии права

Введение
Глава 1. Общая характеристика философских проблем методологии права
Заключение
Список литературы

Филосовские проблемы методологии права

Наряду с ориентировкой науки о праве на догматической юриспруденции мы находим в научно-правовой литературе и ориентировку ее на других специаль­ных научных дисциплинах; в одних случаях ее ориентируют на социологии, в других — на психологии. К периоду особой популярности у нас социологии, т. е. к концу семидесятых годов, относится замечательная по своей последовательно­сти разработка основных проблем науки о праве с социологической точки зре­ния, представленная С. А. Муромцевым в его сочинении «Определение и основ­ное разделение права». В общем та же социологическая точка зрения на право положена в основание и получившего у нас большое распространение сочинения Н. М. Коркунова «Лекции по общей теории права», но в нем менее последова­тельно проведено чисто социологическое истолкование правовых явлений, так как сделаны большие уступки юридико-догматическому направлению. Напро­тив, теперь, когда громадное значение придается психологии, а психологическое истолкование всего, что касается человека, считается многими по преимуществу научным, наибольшее внимание обращает на себя психологическая теория права. У нас она представлена лучше, чем в других западно-европейских литературах, благодаря замечательному труду Л. И. Петражицкого «Теория права и государ­ства в связи с теорией нравственности». Само собой понятно, что как только меняется научная дисциплина, которая служит для ориентировки науки о праве, тотчас же изменяется и взгляд на то, к какой области явлений надо причислить право. Таким образом, в зависимости от признания той или иной области науч­ного знания исходной для построения науки о праве одни ученые причисляют право к, государственно-повелительным явлениям, другие — к социальным, а тре­тьи — к явлениям психическим.9
С другой стороны, в соответствии с различными точками зрения на характер самой науки о праве, решается и вопрос о том, где провести границу между правовыми и неправовыми явлениями. Вполне есте­ственно, что ученые, придерживающиеся взгляда на право как на социальное явление, считают, по преимуществу, правовым все то, что составляет социальную сторону права, все же не относящееся к ней они так или иначе исключают из области права. Напротив, сторонники психологической теории права ограничи­вают область права лишь душевными переживаниями, а все остальное в праве они объявляют неправом; для большей же убедительности своей новой класси­фикации явлений, связанных с правом, они отвергают всю старую терминологию и придумывают свои собственные новые термины. Этим путем и получается вся та масса крайне противоречивых решений основных вопросов относительно су­щества права, на которую мы указали выше как на наиболее характерную особен­ность современного состояния научного знания о праве.
Все вышерассмотренные теории права, несомненно, свидетельствуют о том, что науку о праве можно ориентировать и на догматической юриспруденции, и на социологии, и на психологии. Но возможность ориентировки науки о праве на столь противоположных научных дисциплинах, как по их предмету исследова­ния, так и по их методу, заставляет признать эту возможность лишь фактически осуществляемой, а не научно оправдываемой. В самом деле, если эти ориенти­ровки могут производиться на таких не похожих друг на друга областях знания, как, например, социология и психология, но ни одна из них не является правиль­ной. Однако все-таки они осуществимы, и порознь каждая из них приводит к очень интересным научным результатам. Только все вместе они превращают науку о праве в собрание взаимно противоречащих и исключающих друг друга теорий и взглядов. Все эти факты заставляют нас придти к заключению, что ориентировка науки о праве на какой-нибудь одной специальной дисциплине гуманитарно-научного знания методологически неправильна; ввиду же того, что эта ориентировка на каждой из гуманитарных наук все-таки возможна и приво­дит к известным научным результатам, хотя лишь частично верным, естественно сделать предположение, что науку о праве следует ориентировать на всей совокупности гуманитарных наук. Очень важным доводом в пользу этого методо­логического требования может служить и то соображение, что право не может быть отнесено только к одной стороне культурной жизни человека, т. е. или к государственной организации, или к общественным отношениям, или к душев­ным переживаниям, так как оно одинаково связано со всеми ими.
Однако чрезвычайно легко выставить требование ориентировать науку о пра­ве на всей совокупности гуманитарно-научного знания, но осуществить его очень трудно. Гуманитарные науки не представляют из себя единую и цельную об­ласть научного знания, а состоят, из простой суммы наук о человеке и его культурной жизни. Если мы будем последовательно или попеременно ориенти­ровать науку о праве на каждой отдельной дисциплине, относящейся к области гуманитарных наук, стремясь притом не оставить ни одной из них в стороне, то мы получим не синтетически цельный, а лишь эклектический, сборный резуль­тат. Действительно, элементы эклектизма довольно сильны в научной литературе о праве; особенно много их в теоретических построениях Н. М. Коркунова; при­сутствие их сказывается в некоторых уступках социологическому направлению в «Общей теории права» Г. Ф. Щершеневича; один Л. И. Петражицкий вполне последователен в проведении психологической точки зрения на право, что и при­водит его часто к парадоксальным выводам. Но, помимо эклектизма, идя по пути ориентировки науки о праве на всех гуманитарных науках, мы натолкнемся на совершенно неразрешимое противоречие: ведь наука о праве является тоже од­ной из гуманитарных наук и в принципе должна быть признана равноправной со всеми ими; следовательно, если мы будем ориентировать науку о праве на каж­дой из гуманитарных наук, то и каждую из них мы в свою очередь должны ориентировать на науке о праве. Ясно, что такая взаимная ориентировка гумани­тарных наук друг на друге не может составить прочного методологического фун­дамента ни для одной из них.10
Все это заставляет придти к заключению, что мы не можем методологи­чески правомерно ориентировать науку о праве непосредственно на совокупно­сти гуманитарных наук. Эта задача ориентировки науки о праве на гуманитарно-научном знании в его целом осуществима только при посредстве как той аналитической и критической проверки, так и того объединяющего разрозненное научное знание синтеза, которые даются философией вообще и философией куль­туры в частности. Итак, для того, чтобы наука о праве была методологически правильно построена, она должна быть ориентирована не на той или иной гума­нитарно-научной дисциплине и не на всей совокупности их, а прежде всего на философии культуры и только при посредстве ее — на всей сумме гуманитар­ных наук, объединенных при помощи философии в цельную систему научного знания.
Чрезвычайно интересную попытку построить научное знание о праве, исходя из философии, представляют труды Р. Штаммлера, По своим философским взгля­дам Р. Штаммлер — сторонник критической философии Канта, а в понимании последней он первоначально, несомненно, следовал за Г. Когеном, почему его час­то и причисляют к марбургской философской школе, во главе которой стоит Г. Коген. Из целого ряда трудов Р. Штаммлера, вышедших на протяжении послед­ней четверти столетия, для нас представляют особенный интерес три его сочине­ния. Сперва в сочинении «Хозяйство и право с точки зрения материалистическо­го понимания истории», которое есть и в русском переводе, он изложил свою социально-философскую систему, затем он посвятил две книги — «Учение о правильном праве и «Теория юриспруденции»,11 не переведенные пока на русский язык, — по преимуществу философии права. Надо признать, что исходная точка зрения, принятая Р. Штаммлером для построения познания права, именно ориен­тировка и обоснование этого познания на философии, обладает несомненным гносеолого-методологическим превосходством перед попытками обосновать науч­ное знание о праве на какой-нибудь одной из специальных гуманитарно-научных дисциплин. Но, отвергнув методологическую правомерность самостоятельного обо­снования отдельных гуманитарных наук и обратившись к философии, Р. Штам­млер ударился в противоположную крайность: он слил науку о праве с филосо­фией. Согласно идеям, изложенным в его первом сочинении, сущность права может быть познана только в социальной философии, в которой социальный мир познается лишь как целое, притом на основании одного только телеологического принципа, т. е. монистически в узком значении этого термина. Из последующих его трудов надо вывести заключение, что он признает самостоятельное значение в процессе познания права и за философией права, однако именно только потому, что и она, в его толковании, основывает свое познание на установленных им раньше философских критериях. Таким образом, если интересы Р. Штаммлера в постепенной обработке им своей философской системы, несомненно, передвину­лись от социальной философии к философии права, то неизменным осталось его исходное убеждение, что единственным способом истинного познания права яв­ляется философское его познание. С его точки зрения, научное знание о праве всецело растворяется в философии, и в частности в социальной философии и философии права. Даже чисто описательные юридические дисциплины, как дог­матическая и историческая юриспруденция, в своих формальных предпосылках, согласно его системе, не только всецело зависят, но и непосредственно созидаются благодаря чисто философским категориям мышления.
Еще дальше по пути растворения науки о праве в философии пошел первона­чальный руководитель Р. Штаммлера в проблемах философии Г. Коген. Его взгля­ды на данный вопрос изложены во второй части его системы филосо­фии, посвященной «Этике чистой воли». В нашей научной литературе высказано мнение, что «Этика чистой воли» Г. Когена «представляет собою выдающееся явление в истории юридических теорий, так как она содержит в своих понятиях критику силы юридического суждения, т. е. юридическую теорию, базирующую­ся в научной логике и научной этике».12 Но если мы обратимся к самой «Этике» Г. Когена, то мы не найдем в ней «юридической теории» в точном смысле этого термина, т. е. систематического изложения научных знаний о праве. В своей «Этике чистой воли» Г. Коген делает попытку построить философию культуры, опираясь на то, что познано совокупностью гуманитарных наук, или, по немецкой термино­логии, наук о духе. Философию культуры Г. Коген строит по аналогии с вырабо­танной им в первой части его философской системы— «Логике чистого позна­ния»13 — философией природы, которую он созидает из научно познанного всею суммою теоретического и описательного естествознания. Как в философии чис­того познания Г. Коген, ориентируясь на естественно-научном знании, показыва­ет мир природы в его онтологической сущности, так в философии чистой воли он ставит своей задачей, основываясь на знании, добытом науками о духе, показать деонтологическую сущность мира культуры, взятого в его целом. Направив свой интерес, с одной стороны, на мир природы в его целом, как он дан в естественно­научном познании, с другой — на мир культуры, познанный как целое, в сово­купности наук о духе, он не интересуется ни методологическими свойствами каж­дой отдельной естественной или гуманитарной науки, ни теми или иными путями познания, которыми пользуется та или другая наука, принадлежащая к одной из двух названных групп наук. Все внимание его обращено на познанный предмет или на уже готовое научное знание, добытое отдельными науками; притом по­следнее интересует его не в отрывочном и частичном виде, как оно дано специ­альными научными дисциплинами, а в связной целости его, создаваемой всей совокупностью наук, так как только цельное научное знание служит философ­скому постижению объекта всякого познания — мира природы и мира культу­ры.
Поэтому, например, в «Логике чистого познания» Г. Когена совсем не интере­сует проблема чисто математического познания, ибо в системе его философии она растворяется в системе математического естествознания. Созидая дальше свою систему философии в «Этике чистой воли», он устанавливает аналогию между значением математики для наук о природе и знанием науки о праве для всей совокупности наук о духе. Установлением этой аналогии между наукой о праве и математикой он целиком определяет свое понимание методологической приро­ды науки о праве. Для него наука о праве существует только как составная часть в познании социального целого, иными словами, он растворяет проблему позна­ния сущности права в проблеме познания сущности оформленной правом обще­ственной жизни. Принимая во внимание этот философско-систематический ха­рактер «Этики чистой воли» Г. Когена, в ней так же нельзя искать юридической теории, как в его «Логике чистого познания» нельзя искать естественно-научных теорий. Как та, так и другая предполагают соответственное научное знание уже данным; со своей стороны они дают онтологическое и деонтологическое истолкование познанного предмета. Итак, в «Этике чистой воли» Г. Когена мы не познаем сущности права, как оно нам дано в эмпирической действительности. Из нее мы только узнаем, что представляет из себя право в деонтологическом ряду, если посмотрим на него с точки зрения философской системы самого Г. Ко­гена.14
Таким образом, ни философская система Р. Штаммлера, ни тем более, фило­софская система Г. Когена не могут дать нам правильных указаний относительно методологической природы науки о праве и, в частности, относительно тех путей, по которым эта наука должна двигаться, чтобы достичь истинного позна­ния своего предмета.
Нельзя добыть руководящие методологические принципы, необходимые для построения науки о праве, ориентируя эту науку на тех систе­мах философии, которые сосредоточивают все свое внимание на познанном пред­мете и берут научное знание о праве, а равно и о других областях культуры как уже данное для того, чтобы из этого знания строить или свою социальную фило­софию, или свою философию культуры.
Для этой цели надо обратиться к той философской системе, которая направляет свой интерес на научное знание в процессе его созидания. Такова критическая философия Канта в ее подлинном и наиболее существенном значении, а не в том своеобразном истолковании, кото­рое придала ей марбургская философская школа в лице как ее главы Г. Когена, так и ее половинчатых последователей, представленных в философии права Р. Штаммлером.
Несомненно, принципы критической философии нуждаются в дальнейшей раз­работке для того, чтобы быть примененными к запросам современного научного знания и, в частности, к потребностям гуманитарных наук в их новейшей поста­новке. Задачу эту выполняет современное неокантианское движение, но предста­вители его понимают эту задачу очень различно и достигают далеко не одинако­вых результатов.
Наиболее плодотворно для развития научного знания вообще и гуманитарных наук в частности то направ­ление в этом движении, которое представлено В. Виндельбандом, Г. Риккертом, Э. Ласком и др.: оно обращает главное внимание не на построение философ­ских систем из научного знания, которое рассматривается как уже данное и научно познавшее свой предмет, а на созидание нового научного знания путем анализа приобретенных завоеваний науки и вскрытия тех методологических принципов, которые лежат в основании отдельных научных дисциплин. Со­гласно с этим пониманием задач философского критицизма, В. Виндельбандом и Г. Риккертом были разработаны вопросы, касающиеся методологической при­роды, своеобразного научного интереса и особой цели познания, свойственных историческим наукам. То широкое распространение, которое получили идеи Виндельбанда и Риккерта, относящиеся к этой области научного знания, тот живой отклик, который они встретили в кругах специалистов-историков, и, наконец, при­обретенное ими очень большое число сторонников и последователей — все это, несомненно, свидетельствует о плодотворности методологической работы, произ­веденной этими философами. В том же направлении, в котором разработан мето­дологический характер исторических дисциплин, представителями этого фило­софского направления ведется разработка и методологических основ других гуманитарных наук. Согласно с руководящими идеями философской школы В. Виндельбанда и Г. Риккерта, гносеолого-методологические принципы гумани­тарно-научного знания могут быть вполне выяснены только в связи с основны­ми началами философии культуры.
Но философия культуры представителями этого направления не строится в виде готовой и законченной деонтологической системы, как это сделал Г. Коген. Здесь в соответствии с истинным духом философского критицизма она выявляется в своих основных предпосылках в виде системы ценностей.
Кантонская философия уже в силу своих исходных принципов необходимо должна приводить к поглощению науки о праве философией. Ведь согласно вышеприведенному суждению Канта, само понятие права отнесено к философским понятиям. Следовательно, достаточно признать необходимость обращения за руководством хотя бы к наиболее передо­вому течению современной новокантовской философии, как это сделано выше, чтобы осудить науку о праве на подчиненное положение по отношению к фило­софии. Однако такой вывод не соответствовал бы даже подлинному смыслу суж­дения Канта о понятии права. Но еще более он не согласуется с развитием науки о праве в истекшее столетие.15
Правильно понять мысль Канта о том, что понятие права есть философское понятие, можно только если обратить внимание на то, что он сопоставлял это понятие не с чисто философскими понятиями, как душа, мир и Бог, которые не имеют отношения к научному познанию, а с такими понятиями, как субстанция и причина. Понятия субстанции и причины он считал категориями, лежащими в основании всего эмпирического естествознания, благодаря которому мы осозна­ем их. Следовательно, и понятие права он должен был признать как бы категори­ей, лежащей в основании эмпирической науки о праве и проникающей в наше сознание при посредстве ее. Именно такой взгляд на понятие права вытекает из того места «Метафизики нравов» Канта, где он определяет это понятие. К этому надо прибавить, что для Канта, как вообще для мыслителей его эпохи, понятие права было понятием естественного права. Однако это понятие он не отделял всецело и не противопоставлял безусловно эмпирическому или позитивному пра­ву, создавая этим непримиримый дуализм между идеальным и реальным пра­вом. Напротив, скорее надо заключить, что понятие естественного права для него было в практической области регулятивной идеей, а в области теоретической — познавательным принципом для позитивного и эмпирического права. Но в то время как в эпоху Канта уже существовало эмпирическое естествознание, так что он мог дать его философское обоснование, эмпирическая наука о праве в ее под­линном значении была еще только в зачаточном состоянии. Поэтому в эпоху Канта еще нельзя было дать философское обоснование науки о праве, и его по­пытка в этом направлении не удалась.
Но за последнее полустолетие превращение науки о праве в эмпирическую науку стало совершившимся фактом. Если философское развитие после Канта могло привести к отрицанию эмпирического характера науки о праве, то теперь такое предприятие не имеет шансов на успех. Кого в этом не убеждает совре­менное состояние общей теории права, того должно убедить поразительное раз­витие догматической юриспруденции, ибо она уже может доставить материал и для построения известной части философской системы. Но теперь, когда эмпирический характер предмета науки о праве не может подлежать сомне­нию, должны быть критически проверены и ее методологические предпо­сылки.