Культура позднего (верхнего) палеолита

Оглавление
Введение
Культура верхнего палеолита
Заключение
Список используемой литературы

Культура позднего (верхнего) палеолита

Сказанное справедливо по отношению к сапиентному диапазону эволюции, т. е. периоду последних 40—100 тыс. лет. Что касается более ранних эпох, то там орудийно – социальный комплекс человека еще вписан в порядок биологической адаптации, общий для всех высших приматов. В ракурсе подобных объяснений поздний палеолит занимает ключевое положение в каменном веке.
Во – первых, на рубеже среднего и верхнего палеолита заканчивается эволюция ископаемых гоминид и появляется «настоящий» человек – Homo sapiens.
Во – вторых, скачкообразно увеличивается разнообразие каменных и других орудий, появляются составные: вкладыши, наконечники, сшитая одежда.
Наконец, главной социальной инновацией нижнего палеолита стала экзогамия – исключение из брачных отношений ближайших родственников. Запрет инцеста (кровосмешения) требовал общественной регуляции брака, появились род и семья.
Замена эволюционного типа развития на исторический принесла столь радикальные изменения в довольно сжатые по сравнению с темпами антропогенеза сроки, что может быть определена как палеолитическая революция. Продуктом этой революции стало фундаментальное ант­ропологическое, психофизиологическое, психосоциальное, духовное единство человечества, которое сохранится в истории вопреки расхождениям в экономическом, политическом, социальном, языковом, бытовом развитии человеческих сообществ.
Характерной особенностью первобытного искусства на самом раннем этапе был синкретизм – сочетание разнородных воззрений. Деятельность человека, связанная с художественным освоением мира, способствовала одновременно и формированию самого человека разумного. На этой стадии возможности всех психических процессов и переживаний первобытного человека находились в зародыше, в коллективном бессознательном состоянии, в архетипе – прообразе, первичной форме.
Наскальное изображение – по сути, брутальное творчество, в котором формируются формы прообраза более поздней художественной практики. Проявление в первобытном обществе необычайных явлений производило на воображение человека огромное впечатление. Нечто новое в изобразительной деятельности, по сравнению с другими необъяснимыми явлениями природы, вызывало разные ощущения от восхищения и удивления до страха и тревоги. Параллельно этим чувствам развивалась бурная фантазия. Обожествлялось всё таинственное и неясное, представлявшееся сверхъестественным и неизвестным.
Развивающая изобразительная деятельность способствовала развитию наблюдательности, логических действий, чувствительности к зрительным символам, памяти, четкости зрения (обращение на детали и распознание образов), пространственного мышления, образной памяти, органов чувств, об этом, фактически, свидетельствуют наскальные изображения. Совершенствование коммуникативных и чувственно – воспринимаемых способностей, а так же усложнение центральной нервной системы, (виртуозное исполнение некоторых изображений, формирование согласованного представления об окружающей действительности, формирование художественного вкуса и мастерства) представляют в целом прогрессивное развитие по причинно – следственному направлению.5
Изобразительная деятельность человека эпохи верхнего палеолита по сути является частью единого информационного пространства. Главное ее отличие от информационного пространства, существующего в остальной живой природе, состоит в осознанности, т.е. в том, что помимо природного канала связи для передачи наследственной информации, помимо коммуникации на основе условных рефлексов, начала складываться социальная, осознанная информационная среда. Тем самым было положено начало формированию сферы духовной культуры, или, другими словами, – знакового поведения. Последнее, включающее в себя язык, речь, разные искусства, оказало решающее влияние на дальнейшее развитие материальной культуры и создало базу для «верхнепалеолитической революции» и для окончательного перехода от биологической эволюции к эволюции социальной. При этом отпадает необходимость связывать развитие духовной культуры с этапами прогрессивного изменения технологии обработки камня: мустье, шательперрон, ориньяк и т.д., но, разумеется, понадобится своя периодизация. Пользуясь применительно к первобытности понятием «искусство», мы вольно или невольно создаем некоторую иллюзию равенства между ним и искусством последующих эпох, вплоть до современности. Формулировки, привычные для современного популярного искусствоведения, широко используются при рассмотрении древнейших изображений («эстетические нормы и принципы», «идейное содержание», «отражение жизни», «композиция», «чувство прекрасного» и т.д.), но они уводят в сторону от понимания специфики первобытного искусства.6
Наскальным изображениям раннего периода присущи общие формальные признаки: отсутствие основания ног, черт головы, гипертрофия формы. В периоде палеолита именно так выражалась стилистическая общность. Так же её проявление наблюдается в особой «реалистической» манере изображаемых объектов. Особенности того или иного стиля связаны с назначением предмета. Отсутствие индивидуальных черт и деталей головы указывает на то, что объекты изображали, тщательно избегая явной конкретизации. Задача в данном случае заключалась не в конкретном изображении натуры, а в изображении обобщенного и узнаваемого объекта «вожделения» (животного). Антропоморфные изображения в эпоху палеолита встречаются очень редко. Анализ наскальных изображений этого периода показывает, что среди факторов, влияющих на формирование стиля, не последнее место занимают особенности и потенциальные выразительные возможности техники и материала.
Изучение доисторической ойкумены свидетельствует не только о распределении древнейших сообществ в пространстве и времени, но косвенно – и о характере и силе связующих их нитей. 7
Сложилось представление о локальности раннего исторического процесса, который был связан с двумя первичными очагами антропогенеза и расообразования, восходящими к нижнему палеолиту. Гипотеза децентризма, сменившая гипотезу широкого моноцентризма, помещает человечество в двух локусах: афроевропейском и азиатском. Между двумя первичными очагами поддерживаются контакты, а внутри – формируются культурно – террито­риальные провинции со своим расовым, технологическим, хозяйственным типом. В позднем палеолите с обитателей приледниковой Европы (так называемый кроманьонский человек) выражены черты европеоидной расы, в южном Средиземноморье – негроидной, на Востоке ойкумены – монголоидной. Следует сказать и о едином хозяйственно – культурном типе с устойчивыми локальными особенностями. Последние перейдут в своеобразие исторических цивилизаций. Преемственность иногда столь велика, что можно говорить, например, о неолитическом налете традиционной китайской цивилизации8.
Но если «неолитический комплекс» исторических цивилизаций достаточно нагляден и его можно вычленить из неолитической революции (земледелие, животноводство, большие постоянные поселения, союзы племен и народностей, смыкающие ойкумену в сплошной антропосоциальный покров Земли), то верхнепалеолитический комплекс нашей ментальности очертить труднее, он разорван, локален, погружен в узкие ниши местных культур и в то же время скрыт от взгляда как «бессознательная», «глубокая» основа современности.
Из этого темного пятна выходят сквозные пунктиры любой духовной организации: язык, верования, изобразительная и пластическая образность, графический символизм. Нет сомнений, что эти атрибуты Homo sapiens, возникшие в позднем палеолите, каким – то образом выводимы из типа ископаемой цивилизации, способа жизни людей. Частые упоминания «революции», «переворота», «скачка» применительно к этому этапу первобытности не должны заслонить того факта, что перед нами отрезок истории продолжительностью в 20—30 тыс. лет. И если все это время у обитателей приледниковой зоны обнаруживается преемственность физического облика, индустрии, быта, художественных стилей, то, очевидно, можно говорить о глубокой устойчивости сложившейся здесь антропокультурной системы. Это охотничья цивилизация не только в смысле преобладающей производственной активности и хозяйственной основы, но и как мироотношение, человеческий склад, эстетическая и этическая традиции.
Развитие техники, в частности усовершенствование метательного, оружия, повело к дальнейшему развитию охоты. Об этом говорит ряд особенностей ориньяко – солютрейской стадии. Громадное скопление на отдельных стоянках костей определенных видов животных свидетельствует о развитии массовой охоты преимущественно на крупных стадных животных – мамонта, дикую лошадь, северного оленя. Скопление остатков этих животных доходит на некоторых европейских стоянках Ориньяко – солютре до тысяч особей. Очевидно, человек этого времени, помимо оружия, весьма широко прибегал к облавам, загонам, западням и прочим способам добычи зверя. Наряду с развитием охоты рыболовство остается еще малоразвитым.
Охота приносит теперь значительную обеспеченность средствами существования. А это дает человеку возможность сделать еще один шаг по пути культурного прогресса – перейти хотя бы к относительной оседлости. И об этом наглядно свидетельствуют памятники ориньяко – солютрейской эпохи. Стоянки данной эпохи говорят о том, что человек теперь оставался на одном месте в течение довольно длительного времени. При этом он располагает свои стоянки уже не в пещерах, как в предшествующую эпоху, а преимущественно на открытых площадках, под защитой скал. Вместе с началом оседлости и открытыми стоянками ориньяко – солютрейская стадия знаменуется появлением прочного жилища.9
Охотничья цивилизация – редкая для истории и культурологии тема, в от­личие от возникших в неолите земледельческой (крестьянской) и скотоводческой (кочевой) цивилизации (не говоря уже о городской, индустриальной, постиндустриальной). Это и понятно. Известные нам группы лесных промысловиков – или осколки древнейшего охотничьего мира, отставшего от прогресса, или неудачники, вытесненные в чащобы более сильными соперниками, или звероловы, совмещающие свою деятельность с другими занятиями.
Судя по известным теперь уже в довольно большом числе образцам палеолитического жилища, оно представляло собой основательно построенную полуземлянку, иногда вымощенную плитами и укрепленную камнями, с кровлей, вероятно, конической формы, из жердей, покрытых ветвями и шкурами. Некоторые из раскопанных землянок имели большие размеры, достигая 200 м. Внутри землянки были расположены очаги. Отдельные стоянки данной эпохи состояли из нескольких землянок, образуя маленький поселок, население которого доходило, вероятно, до ста человек взрослых. Судя по наличию костяных иголок, человек сделал сейчас еще одно немаловажное завоевание – научился шить. Сшитые шкуры зверей могли употребляться для покрытия жилища, и для защиты тела. Итак, человек обзавелся еще одним достоянием культуры – возникла одежда, исходным и основным назначением которой была защита тела. Ориньяко – солютрейский человек широко пользовался огнем: как на стоянках, так и в жилищах этой эпохи встречаются остатки не только костров, но и очагов или печей. Однако непосредственных следов умения добывать огонь искусственным путем мы все еще не имеем.
Памятники ориньяко – солютрейской стадии не могут сами по себе сказать что – либо об общественном строе данной эпохи. Но мы имеем все основания предполагать, что именно на этом переломном рубеже истории человечества развитие производительных сил привело к коренному преобразованию общественного устройства. Это развитие и новые формы хозяйства потребовали смены непостоянной, легко распадающейся человеческой группы, свойственной предшествующей стадии, более устойчивым и прочным коллективом. Спайку и форму этому коллективу дало кровное родство. Именно к данному этапу истории человечества следует отнести возникновение группы, прочно связанной постоянным совместным коллективным трудом и скрепленной кровным родством,— рода, или родовой общины, ставшей отныне основной общественной формой первобытного строя.
Разумеется, пещерное, хищное подполье сознания – слишком расхожий и ненаучный сюжет. Но едва ли можно обойтись без характеристик охотничьего мироотношения при объяснении магии – первоосновы духовной культуры верхнего палеолита и вместе с тем суггестивного комплекса. Теории магии трактуют отношения последней к религии и тяготеют к двум полюсам: на одном магия определяется как практическое демоническое действие, несовместимое с религией, на другом – сливается с ней. Впрочем большинство авторов, признавая, что магия – это древнейшие верования, таким образом сталкиваются с противоречием: верование и одновременно действие, ибо в любом колдовстве активные манипуляции и движе­ния на первом месте, без этого оно не существует. Когда Ж. – П. Сартр пишет, что магия – это идеальное квазидействие10, то имеет в виду представление о магии.
Психология магии не претендует на разъяснение содержания и социальных функций древнейшего ритуала, т. е. не подменяет религиоведения. Модель телесного действия, порождающего образцы и знаки, очерчивает ядро древнейшего психокультурного комплекса, который до сих пор дает основу множеству социальных практик. Этот универсальный суггестивный и сенсомоторный механизм весьма условно может быть назван магическим. В той степени, в которой он включается в обслуживание конкретных социальных функций и производство определенных верований, картин мира, можно говорить об исторических разновидностях магии, магии как предрелигии, чернокнижии, оккультной практике и т. д. Но в самом начале, как известно, стоит охотничья магия.
Все исследователи первобытной культуры признают, что палеолитические изображения – это аксессуары ритуала. Охотничья магия репетирует появление добычи и овладение ею. Но, разумеется, сводить действо к трениров­ке невозможно: эта вторая реальность, создаваемая на ходу, воспринимается как подлинная, первая, реальность. Антиципация и смысл события инсценируются и представляются фактурно, натуралистически. Вычленение содержания первичного магического действия приводит к определениям древнейшего охотничьего культа – тотемизма. Тотемизм – вера в животных – прародителей (в меньшей степени – растения и силы природы). Трактовка тотемизма как первобытной системы классификации11. не противоречит религиоведческому пониманию этого многофункционального явления.
Реконструкция позднепалеолитических культур имеет гипотетический характер и в значительной степени основывается на этнографических аналогиях. Наиболее часто жителей верхнего палеолита сопоставляют с австралийскими аборигенами. Австралия – классический пример тотемизма и магии. Следует, однако, учитывать, что коренные жители континента до прихода европейцев уже перешли от палеолита к мезолиту. У обитателей приледниковых пещер Европы культ животных – предков, скорее всего, носил примитивную форму «пратотемизма».
В палеолитической картине мир образа человека заслонен фигурой зверя, человеческое и животное сли­ваются. Идентификация со зверем современной личности является патологией, атавизмом, который, однако, имеет достаточно определенный исторический адрес. «Жутко живые магические образцы пещерников говорят о расцвете симильного колдовства»12. По Дж. Фрэзеру, симильная (контагиозная) магия основана на том, что физическому воздействию подвергается изображение или фигурка объекта колдовства. Таким образом, точность изображения здесь имеет значение. При так называемой парциальной магии, действующей по принципу pars pro toto (часть равна целому), изображение не требуется, но необходимо иметь что – то от предмета чаровства (клочок одежды, волос, слюну и т. д.)1318. «Европейский пратотемизм, с его странной иконографией, звериными танцами и волшебными трещотками, нерасторжимо перевит с колдовством, причем с симильным гораздо сильнее, чем с парциальным14.
Вычленение содержания первичного магического действия приводит к определениям древнейшего охотничьего культа – тотемизма. Тотемизм – вера в животных – прародителей (в меньшей степени – растения и силы природы). Трактовка тотемизма как первобытной системы классифи­кации24 не противоречит религиоведческому пониманию этого многофункционального явления.
Происхождение символических систем в связи с архаическим ритуалом изучается в направлениях, ориентирующихся на синтез археологических и этнографических данных о магии, тотемизме и других первобытных верованиях с глубинной психологией (прежде всего К. Юнга). Верхний палеолит – эпоха, которая породила основные символы коллективного бессознательного, так называемые архетипы. У всех известных этнографии первобытных народов ритуал так или иначе слит с мифом, который можно рассматривать как объяснение, сценарий ритуального действия, однако допущение мифотворчества в палеолите слишком произвольно. Способность к сюжетосложению в этот период вообще оценивается довольно низко, что основано, в частности, на анализе изображений в пещерных галереях, где выделить какие – то композиционные принципы, за немногими исключениями, не удается. Фигуры размещаются хаотично, живописное пространство организуется присоединительной связью.
Возникновение языка в позднем палеолите не вызывает сомнения. Вокальная коммуникация ископаемых гоминид перешла в членораздельную речь Homo sapiens под влиянием ряда обстоятельств антропологического, экологического, технологического, психосоциального характера.