Иван IV Грозный и его окружение

В работе затрагиваются вопросы психологического портрета Ивана Грозного и фактора влияния на него ближайшего окружения. ...

Содержание

Введение
Глава I. Психологический портрет Ивана IV Грозного
§ 1. Личность Ивана IV
§ 2. Детство и юность Ивана IV
§ 3. Нравственная неуравновешенность великого князя
Глава II. Положительное влияние окружения Ивана IV
на его личность
§ 1. Влияние Митрополита Макария
§ 2. Деятельность Сильвестра и А. Адашева
§ 3. Деятельность А. Курбского и «Избранной Рады»
Глава III. Отрицательное влияние окружения царя на его личность
§ 1. Подготовка опричного переворота
§ 2. Опричненый террор
§ 3. Деятельность Братьев Щелкаловых
§ 4. Влияние Малюты Скуратова
Заключение
Примечания
Список использованной литературы

Введение
Актуальность темы. В последнее время в исторической науке наблюдается переоценка личностей исторических деятелей.
В русской истории очень трудно найти личность столь же загадочную и противоречивую, как Иван Васильевич IV Грозный. Спор о нем и его деяниях идет уже четыре с лишним века. В XVIII в. была дана его первая характеристика. Удивительно то, что несмотря на свою болезненную тягу к единовластию и самодержавию, Иван грозный очень легко попадал под влияние своего окружения. Именно эта противоречивость натуры царя и обуславливала интерес к его личности.
Условно правление Ивана IV можно разделить на два периода. Первый период, когда он находился под влиянием Сильвестра, А. Адашева и Избранной рады, оценивается в целом положительно. Период с 1549 по 1560 гг. ознаменован деятельно стью решительных и энергичных реформаторов. Это было время относительного мира между всеми классами и сословиями русского общества, время огромных перемен.
Второй период – период опричнины стал настоящим потрясением для страны. Это было время кровавых забав и безудержных страстей царя. Он вершил неправый суд. Массовые казни привели к бегству некоторых бояр за границу. Царь приблизил к себе людей незнатных и порочных, которые одобряли все его низменные страсти и наклонности.
Во времена правления И.В. Сталина наблюдался «культ личности» царя Ивана VI. Его деятельность оценивалась властью как наиболее продуктивная и даже «прогрессивная». Путем подобной оценки той исторической эпохи И.В. Сталин пытался оправдать свой террор и деспотию.
Актуальность темы в последнее время обусловлена тем, что идет пере-оценка роли личности с гуманистических позиций, проводятся параллели между историческими деятелями и современными правителями. Это очень важно, так как позволяет не повторять ошибок и учиться на опыте прошлых поколений.
Целью данного исследования является изучение личностных характеристик Ивана IV и влияния на них людей, окружавших царя на разных этапах его правления.
Отсюда вытекают следующие задачи:
- изучить условия, в которых проходило детство и юность Ивана IV, их влияние на формирование характера царя;
- рассмотреть какое воздействие на личность царя и государственные дела оказали митрополит Макарий, Сильвестр, Адашев и А. Курб-ский;
- проанализировать значение и положение в государстве опричников и палачей царя – М. Скуратова, братьев Щелкаловых.
Источниковая база. Сегодня число источников, на основе которых происходит изучение деятельности и личности Ивана IV Васильевича Грозного, многообразно. В своей работе мы использовали опубликованные источники.
Прежде всего, это законодательные акты. Данный вид источников представлен отрывками из решений Стоглавого собора, Хронографа и т.д.
Так же нами была использована челобитная М. Татищева, которая дает важную информацию о дипломатической деятельности братьев Щелкаловых, которые вместе с царем определяли внешнеполитическую жизнь страны [1].
Важным источником являются мемуары. Сюда мы можем отнести записки С. Герберштейна, в которых он дает интересную, хотя и несколько одностороннюю оценку личности царя [2], и записки Дж. Горсея, в котором была дана оценка состоянию дел в Московском государстве XVI в. [3].
Историография данного исследования довольно обширна. Эпоха Ивана IV исследовалась не одно десятилетие. Одни пытались дать полную оценку личности и характера царя, не учитывая политическую подоплеку, другие исследовали его деятельность.
К середине XIX в. в русской историографии твердо установилось отношение к Ивану Грозному как к жестокому и злобному тирану. Уже князь Михаил Михайлович Щербатов, историк и политический публицист екатерининского времени, резко и недвусмысленно осуждал террор Грозного [4]. Н.М. Карамзин дал первое яркое и цельное представление о времени грозного царя. Он взял на вооружение созданную еще политическим противником, а сначала верным военачальником Ивана IV князем Андреем Курбским концепцию «двух Иванов»: первое время царя «доброго и нарочитого», «от бога препрославленного», который затем «грех ради наших сопротивным обретеся» [5]. Эта концепция стала официальной в первой половине XVII в., когда на престол взошел первый царь из династии Романовых – Михаил Федорович. С одной стороны, новой династии нужно было решительно отмежеваться от напрочь скомпрометировавших себя опричных зверств, в с другой – лишь через родство с царем Иваном новый царь имел право на престол (дед Михаила был родным братом первой жены Ивана Грозного, Анастасии, и дядей царя Федора Ивановича). Поэтому в созданном тогда «Хронографе» положительно описывалось начало царствования Ивана IV, а затем сообщалось, что после смерти благочестивой царицы Анастасии (других царских жен «Хронограф» не упоминал) «буйный вихрь» внезапно «премени» добрый нрав царя и начались его жестокости [6].
Именно на этом фоне возникла карамзинская концепция Грозного – героя добродетели и мудрого государственного мужа в первую половину своего царствования и тирана и деспота во вторую. Впрочем, взгляд этот не так уж далек от истины: как мы увидим, разница между итогами первой полвины правления Ивана IV и всей деятельности и впрямь разительна, хотя вряд ли в «герое» 50-х не было ничего от тирана опричного времени [7].
Середина XIX – время рождения в России буржуазной исторической науки. Историки «государственной школы», прежде всего ее классик С.М. Соловьев, собственно, и начали превращать историю из нравоучительного и занимательного повествования в строгое исследование. Молодые историки изучали уже не столько события, сколько явления, стремились вскрывать их причины, познавать закономерности хода истории. Преодолевая произвольный психологизм своих предшественников, они строили свои исследования на основе холодного анализа. С.М. Соловьев рассматривал историю как процесс постепенного вытеснения старых «родовых» начал новыми «государственными». Деятельность Ивана Грозного была при всех жестокостях шагом вперед, к победе «государственных» начал. Правда, Соловьев не забывал и о морали и писал, что «не произнесет историк слово оправдания такому человеку» [8]. Но последователи Соловьева полностью отказались от моральных оценок как от вненаучных. Соловьев высоко ставит Ивана как государя: борьба с боярством была исторической необходимостью; война с Ливонией доказывала политическую прозорливость грозного. Слабым местом в Иване было преобладание чувства над рассудком. «Это был, бесспорно, самый даровитый государь, какого только нам представляет русская история до Петра I, самая блестящая личность из всех Рюриковичей; но с необыкновенной ясностью взгляд, ловкостью в речах и поступках, качествами, полученными в наследство от –предков, в Иване было развито в высшей степени другое противоположное начало, женственное чувство: сколько Иван был умен и проницателен, столько был страстен, восприимчив, раздражителен, способен увлекаться, доходить до крайности» [9].
Зато в оценке нравственной Соловьев не дает снисхождения. Если борьба с боярами была продолжением дела, начатого еще дедом, и отцом, то приемы, допущенные в этой борьбе нравственно оправданы быть не могут: Иван не умел совладать с порочными наклонностями своей природы, хуже того – он совсем и не боролся со своими страстями. Он осознавал свое падение, потому тем более виноват, не пытаясь подняться. Большие дарования, большая начитанность точно также не оправдание, а обвинение ему.
Выдающийся историк конца XIX в. – первой половины XX в. С.Ф. Платонов создал ту концепцию деятельности Ивана IV и, в первую очередь, опричного окружения царя, которая с небольшими изменениями дожила до наших дней. По мнению С.Ф. Платонова, Иван IV вел борьбу против боярства как против главного тормоза на пути к централизации [10].
В лиричных красках рисует портер Ивана Грозного Н.И. Костомаров: он указывает нравственную испорченность царя, он указывает на его трусливость перед опасностью, смелость и наглость при уверенности в своей безопасности, способность находить наслаждение в мучительных казнях, настоящую жажду крови, бессердечность, и не видеть никаких руководящих целей в борьбе с его боярством [11].
Д. Иловайский видит в Иване IV «резкий образец государя, щедро одаренного от природы умственными силами и обнаружившего недюжинные правительственные способности, нравственно глубоко испорченного, вполне порабощенного своим страстям. Сильную власть, унаследованную от предков он превратил в орудие жестокой и нередко бессмысленной тирании. Самодержавие при нем свелось к азиатской деспотии. Он подготовил смутное время; ослабил влечение литовской Руси к воссоединению с Московским государством. После освобождения от татарского ига русское просвещение начало было продвигаться вперед – эпоха казней и опричнины совсем заглушила его. Деспотизм и тиранство Ивана были ярким отражением татарщины, которое так вредно повлияло на народные нравы, развития раболепия, а не гражданское чувство [12].
В.О. Ключевский находит в Иване и хорошее и плохое: «ум бойкий и гибкий, вдумчивый и немного насмешливый, настоящий великорусский, московский ум», признает, что «царь совершил или задумывал много хорошего, умного, даже великого», но «рядом с этим наделал еще больше поступков, которые сделали его предметом ужаса и отвращения для современников и последующих поколений. Разгром Новгорода по одному подозрению в измене, московские казни, убийство сына и митрополита Филиппа, безобразия с опричниками в Москве и Александровской слободе – читая обо всем этом, подумаем, что это был зверь от природы». Он не отказывает в положительных заслугах перед государством, но удельный вес этих заслуг считает довольно ничтожным.
«Грозный царь больше задумывал чем сделал, сильнее подействовал на воображение и нервы своих современников, чем на современный ему государственный порядок. Царь Иван был замечательный писатель, пожалуй даже бойкий политический мыслитель, но он не был государственный делец. Одностороннее, себялюбивое и мнительное направление его мысли при его нервной возбужденности лишило его практического такта, политического глазомера, чутья действительности, и успешно предприняв завершение государственного порядка, заложенного его предками, он незаметно для себя самого кончил тем, что поколебал самые основы его порядка».
Суждение В.О. Ключевского – связывающее звено между отзывами от-рицательными и благоприятными [13].
Обвинения, предъявленные к Ивану, как к человеку, следует прежде всего направить к современному ему обществу, к той обстановке, в какой сложился его характер и понятия.
К. Кавелин сближает Ивана IV с Петром I. «переходную эпоху нашей истории – утреннюю зарю нового, вечернюю старого – эпоху неопределенную, как все серединные времена – ограничивают от предыдущего и последующего два великих деятеля в русской истории Иоанн IV и Петр Великий: первый ее начинает, второй оканчивает и начинает другую. Разделенные целым веком, совершенно различные по характеру, они замечательно сходны по стремЫениям, по направленности деятельности. И тот и другой преследовали одни цели. Оба равно живо сознавали идею государства и были благороднейшими, достойнейшими ее представителями: но Иоанн сознавал ее как поэт, Петр Великий как человек; но преимуществу практический. У первого преобладает воля. Одаренный натурой энергичной, страстной, поэтической Иоанн изнемог, наконец, под бременем тупой, полупатриархальной, тогда уже бес-смысленной среды; в которой суждено было ему жить и действовать. Борясь с ней насмерть много лет и не видя результатов, не находя отзыва, он потерял веру в возможность осуществить свои великие замыслы. Тогда жизнь стала для него ношей, непрерывным мучением: он сделался ханжой, тираном и трусом. Иоанн IV так глубоко пал именно потому, что был велик. Этим мы не хотим оправдывать Иоанна, смыть пятна с его жизни, мы хотим только объяснить это до сих пор столь загадочное лицо в нашей истории» [14].
Для Самарина Ю. в личности Ивана, как и для Кавелина, тоже много трагического. «Чудно совмещались в нем живое сознание всех недостатков, пороков и порчи того века с каким-то бессилием и непостоянством воли. Поэтому его умственное превосходство выражалось отрицательно, разрушением, ненавистью к настоящему, ядовитой иронией и бессмысленным слепым злодейством… Никто из современников не понимал его, никто не страдал вместе с ним от глубокого неудовлетворения». Мысль Самарина можно было бы так сформулировать: Иван Грозный – это первый «Гамлет», которого создала наша русская жизнь [15].
Историография эпохи Ивана Грозного полна спорными и противоречивыми суждениями, а особенно время опричнины. Нет единого мнения о смысле ее учреждения и сроках существования, о ее роли и значении в истории русского централизованного государства. Советская историография данной темы представлена работами С.Б. Веселовского, А Зимина, Б. Кобрина, Р.Г. Скрынникова, К. Валишевского.
Академик С.Б. Веселовский характеризовал изучение опричнины в мрачных тонах: «… в послекарамзинской историографии (эпохи Грозного) начался разброд, претенциозная погоня за эффектами, широкими обобще-ниями, недооценка ими просто не уважение к фактической стороне исторических событий…В итоге историкам предстоит, прежде чем идти дальше, употребить много времени и сил только на то, чтобы убрать с поля исследования хлам домыслов и ошибок, и затем приняться за постройку нового здания» [16].
Б. Кобрин высказывал мысль, что опричнина – бессмысленное порождение личной прихоти царя Ивана IV [17].
По мнению же А. Зимина, опричнина была способом борьбы царя с феодальной аристократией, в результате которой царь сумел ликвидировать вотчинное землевладение [18]. Данную точку зрения поддерживал и К. Валишевский, добавляя, однако, что немалую роль в исторических событиях сыграла и нравственная неуравновешенность царя [19].
Данное исследование базируется на принципах научного познания. При определении основных понятий нами учитывались методические разработки профессора, доктора исторических наук Стецура Ю.А. Главным является принцип историзма и объективности научного познания, требующий изучения событий и явлений в процессе становления и развития с учетом их взаимосвязи с конкретной исторической обстановкой.
Кроме того, были использованы и общенаучные методы: анализ, синтез, описание, сравнение, обобщение.
В исследовании применялись и общеисторические методы познания: проблемно-хронологический, историко-системный, сравнительно-исторический, позволяющие исследовать события в их взаимосвязи, сопоставить их с предшествующим и последующими.

Переход к единодержавию произошел не сразу. Первым шагом в этом направлении был разгром верхушки фактического правительства, изгнание и осуждение Адашева и Сильвестра, и их сторонников [2].
Важнейшим катализатором, ускорившим окончательный переход к единодержавию, была война в Ливонии. Она требовала сосредоточения командования в едином центре. Отъезд феодала за границу становился военной изменой. Война создала благоприятную обстановку, для того чтобы обвинить в неудачах, поражениях и прочих тяготах, ложившихся на плечи населения, воевод, думных бояр, дворян и приказных людей. Захватив инициативу в такого рода обвиняемых, царь и его верные слуги могли управлять всплесками народного гнева, придавая им угодное направление [3].
Что касается формы перехода к единовластию, она зависела от ее творца. Логика развития монархии в сторону установления единодержавия естественно и неизбежно вела к такому порядку, который по своей сути не мог быть ничем иным, кроме порядка опричненого. В лице первого царя Ивана Грозного исторический процесс становления русского самодержавия нашел исполнителя, вполне осознавшего свою историческую миссию. Кроме его публицистических и теоретических выступлений об этом ясно свидетельствует точно рассчитанная и с полным успехом проведенная политическая акция учреждения опричнины [4].
Выше шла речь о долговременных факторах вызревания опричнины. К ним относятся и объективные моменты социально-политического развития Московского государства, и субъективные – такие как постепенное превращение царя Ивана IV в творца опричнины Ивана Грозного, и такие, как многолетняя публицистическая борьба в пользу установления единодержавия. Это долговременное вызревание перешло в свой завершающий этап – в подготовку внутриполитической акции – верхушечного государственного переворота с целью установить полную и твердую власть царя – самодержавца [5].
Между тем отъезд царя из Москвы 3 декабря 1564 г. представляется в нашей историографии как паническое бегство насмерть перепуганного человека, не отдающего себе отчета даже в том, куда ему направиться. В.Г. Скрыников полагает также, что при отъезде из Москвы у царя не было определенного плана. Во всяком случае, он не думал ехать в Александровскую слободу. «Но из летописи ясно, что царь хотел создать такое впечатление, будто изменники вынудили его оставить царство и бежать куда глаза глядят». К угрозе оставления царства грозный с целью политического шантажа прибегал неоднократно [6].
Иван IV, конечно, не думал никогда и ни на одну минуту отказываться от власти, совершенно справедливо писал историк И.И. Полосин. Трезвый политический расчет, а не истерика обнаружились в попытке Ивана IV «покинуть царство», Чамечает исследователь.
И в самом деле. Перед отъездом из Москвы царь в течение двух недель самолично изымал в церквах и монастырях Москвы «Святость» – самые ценные иконы, драгоценную церковную утварь. Он не опасался, что церковники сумеют возмутить против него население столицы. Это значит, что он был уверен в своих действиях и еще до выезда из Москвы опирался на достаточно мощную силу, прежде всего на свой вооруженный полк [7].
Распоряжение сопровождать царя с женами и детьми получили многие ближние бояре, дворяне и приказные люди. Как видим, ядро нового двора, который через месяц будет окрещен опричным, и первые отряды опричного войска были сформированы царем еще в Москве, до отъезда. Все это требовало тщательной подготовки.
В течении месяца пока отсутствовал царь никаких реальных признаков безвластия не было. Не случилось ни пожаров, ни грабежей. Бояре, дворяне, приказные люди после царского отъезда впали в полную бездеятельность. Они обратились к митрополиту, чтобы он умолял царя вернуться на свое царство.
Все это говорит только об одном: о бессилии оппозиции и о всеобщем парализующем страхе. Возникновение страха предполагают силу, которая его внушает, и, значит, такая сила у царя была.
Для того чтобы добраться до Александровской слободы, и чтобы избавить свои отряды от функций охраны царского поезда и казны в дороге, превратить их в боеспособное войско царю потребовалось время. Именно поэтому Грозный не объяснил причин своего отъезда, не объяснил своих намерений, иначе говоря, не объявил войны, пока не был подготовлен к ее ведению.
Не менее важно было обеспечить и политическую готовность к решительному выступлению. Скорее всего царь заготовил текст грамот заранее до отъезда, а условия ультиматума думе и митрополиту, на которых царь согласился вернуться на царство, после отъезда.
Главным средством политической борьбы, которым грозный постоянно пользовался для достижения своих целей, было внесение раскола, а по возможности и прямой вражды в среду своих подданных [8].
В момент установления опричнины царская власть, прежде всего в лице самого Ивана IV, предпринимала энергичные усилия, для того чтобы заручиться поддержкой народных масс.
«Царь никогда не забывал уроков 1547 г. он хорошо знал, как могуча сила народного восстания против «брюхатых», против бояр и вельмож. Тогда, в 1547 г., он сам был в том стане, на который обрушился народный гнев».
Теперь, через двадцать лет, он имел у москвичей прочную репутацию борца с боярами, репутацию борца за правду и справедливость. Он заслужил ее тем, что провел многие реформы, урезающие права чиновников. Теперь он смело мог искать защиты от своих изменников у посадского населения, и Грозный этим воспользовался. Царь, относившийся нескрываемым призрением к «мужикам», «холопам», «рабам» и всяким «черным людям», не побрезговал включить посадский люд в сои политические расчеты.
Расчет на то, чтобы в нужный момент использовать угрозу народного восстания был едва ли не вершиной политической стратегии Грозного.
После отъезда Ивана IV из Москвы, оставленные царскими приближенными агенты «смущали» московский люд именно в этом направлении – всячески накаляли страсти против бояр, непокорных дворян, думных людей и приказных.
Выбор момента для нанесения удара – предъявления ультиматума Боярской думе, князьям, церкви, а также служилой и приказной знати - в значительной степени определялся тем, насколько созрела, насколько была подготовлена масса московского населения к тому, чтобы безусловно и решительно встать на сторону царя в создавшейся конфликтной ситуации [9].
«Горожане твердо заявили, что защищать и поддерживать бояр и дворян не будут, а всякого, на кого им укажут уничтожать своими руками». Они безропотно признали за царем право казнить любого, и сами же отказались от всяких прав, в том числе и от заступничества, от просьб о помиловании за обреченного. В месте с жизнью казненного царь получал в распоряжение и его имущество.
Противники Грозного поспешно отправились в Слободу изъявлять ему свою покорность.
«Государственная воля» была признана единственным источником власти и права. При этом всякий, кто в большей или меньшей мере выражал несогласие с царской волей, доходил «до великой измены» или «до опалы», подлежал наказанию вплоть до смертной казни. В первую очередь это касалось бояр, воевод, приказных людей, и церковников всех рангов, т.е. власти законодательной, военной, исполнительной, и церковной. Тем самым государева воля признавалась единственным источником внутренней и внешней политики.
Под давлением обстоятельств, пишет Р.Г. Скрынников, дума и высшее духовенство санкционировали указ об опричнине, установившей в стране режим. Именно так: в стране был установлен новый режим – царский. Установление самодержавия совершилось.
Вполне очевидно, что подобный «общественный договор» не мог не состоятся, ни закрепиться без того орудия принуждения, которое сумело выковать утверждавшееся самодержавие, т.е. опричнины» [10].
§ 2. Опричненый террор
Царский террор с самого начала был направлен не только против удельной фронды, но и против оппозиционно или просто слишком независимо настроенных служилых людей, оказывавших сопротивление жесткой и жестокой военной дисциплине, насаждаемой царской властью. Захудалая служилая мелкота, составляла главную массу беглецов за рубеж. Побег князя Курбского был на этом фоне исключителен и произвел сильное впечатление [11].
Жертвами опричного террора явились и сторонники Адашева и Сильвестра. Сгону с земель, взятых в опричнину, подвергалась огромная масса дворян и детей боярских.
С особой силой политическая сущность опричнины проявила себя в тех изменениях, которые опричный порядок внес в структуру служилого землевладения.
Вопрос об опричных территориях освящен в историографии более или менее однозначно. Вопрос о том, какая категория землевладельцев оказалась основным объектом опричных земельных конфискаций, у кого именно были конфискованы земли в пользу опричнины (или под предлогом ее нужд) продолжал вызывать серьезные разногласия у исследователей [12].
Исследование всех касающихся данного вопроса источников свидетельствует, что объектами земельных конфискаций, Шначе говоря, жертвами земельного террора как начале опричнины, так и в дальнейшем становились землевладельцы всех категорий.
«Царский указ одинаково сгонял с земли и удельного князя, владельца огромной в целую европейскую страну наследственной территории, и мелкого служилого человека [13].
В этом уравнении родовитого человека «в правах», а точнее в бесправии с безродным человеком, как и в «возвышении» безродного мелкого служаки в качестве жертвы царского недоверия и гонения до уровня вельмож, ярко проявляла себя политическая сущность опричнины. Конфискация земли у каждого, кто не «близок», кто не доказал своей абсолютной преданности, верности, готовности безоговорочно служить царской воле выбивала почву из-под ног всякой оппозиции».
Земельный террор бесконечно расширял рамки террора в его обычном смысле. Он обрушивался не только на тех, кто уже «дошел» до казни или опалы, но сразу на массу представителей служилого сословия. царский произвол приобрел здесь характер абсолюта. Для лишения тысяч людей их наследственных, или просто насиженных мест, их имущество, их исконной родины не требовалось ни их вины, ни даже ложного объявления в измене. Достаточно было объявить данную территорию опричной, чтобы согнать с нее неугодных. Никто из служилого сословия во всей стране не мог знать, на какую территорию падет очередной выбор. Для того чтобы остаться на своем месте при взятии данной земли в опричнину, надо было быть «угодным» на всякий случай заранее, вернее всегда. Эту ситуацию очень точно охарактеризовал С.Б. Веселовский: «Чтобы не быть раздавленным событием, каждый спешил присоединиться к тем, кто имел возможность давить» [14].
В первые годы террора, Грозный некоторым боярам и князьям объявил амнистию. Амнистия как и конфискация, укрепляла самодержавие, ясно указывала, что царь утвердился в положении, когда он одинаково волен и казнить своих холопов, и жаловать их – в положении самодержавца.
То, что царская власть обрушила свои удары и против бояр и против дворян неизбежно вело к политическому сближению различных оппозиционных по отношению к самодержавию сил.
В сложившейся ситуации Курбский стремился стать рупором общенародной оппозиции.
«Грозный всячески старался создать впечатление, что изменников и врагов у него немного, и что его политика поддерживается всеми «добрыми людьми и вообще всенародно». Созданию впечатления всенародной, по крайне мере в полной поддержке его политики служили и созывавшиеся по указанию царя Земские соборы. Видимо, с этой целью указ о введении опричнины был предоставлен на утверждение Земского собора, собранного в феврале 1565 г. на этом соборе первые присутствовали представители посада. Цель их приглашения на собор – оказать давление на светскую и церковную аристократию, на всех возможных противников Грозного [15].
Созданию впечатления о всенародной поддержке царской политики, в частности политики продолжения Ливонской войны, служил и знаменитый Собор 1566 г. К тому же и на Соборе 1565 г., и на Соборе 1566 г. следовало всенародно утвердить огромные денежные сборы в пользу казны.
Всемирная история самодержавных монархов показывает, что к созыву представительных национальных собраний они прибегали чаще всего именно в тех случаях, когда хотели возложить на плечи населения новые значительные налоговые тяготы [16].
“Явным свидетельством ликвидации с помощью опричнины всякого сословно-представительного начала является подчинение Боярской думы. Большинство членов думы в годы опричнины были физически уничтожены. Если к началу опричнины Боярская дума насчитывала 34 боярина и 9 окольничих, то уже к 1572 г. 15 бояр и 4 окольничих были казнены, 3 боярина были насильственно пострижены в монахи. Истребление членов думы продолжалось и после 1572 г. В конечном итоге царь не оставил в составе думы ни одного из ее членов, которые входили в нее до опричнины. В думу на место казненных бояр принимали новые лица. Теперь в думе задавали тон «ближние» люди царя – опричники. Дума как учреждение перестала быть высшим органом государства и превратилась в покорную низшую по сравнению с царским опричниным правительством инстанцию. Ни думцы аристократического происхождения, ни выходцы из служилых низов, ни все вместе ни каждый в отдельности не были уверены в прочности своего положения» [17].
В начале 1570 года Грозный ополчился на верхи посада Новгорода, Москвы, Пскова, Твери и других городов, как на еще одну силу противостоящую неограниченной власти самодержавия.
«Царь ликвидировал как политическую так и экономическую независимость русских торговых людей. Новгородскую торговую сторону он взял в опричнину силой. Вслед за новгородцами царь подавил самостоятельность в Пскове, расправился с непокорными из московских купцов. Верно оценив ситуацию, Строгонов записался в опричнину добровольно. В опричнине оказались купцы и промышленники северных районов страны. Таким образом, «островок» самоуправления был подавлен силой опричнины.
Также Иван IV, против притязаний церкви на светскую власть проводил беспощадную борьбу словом и делом. В самый разгар опричнины, в защиту подчинения царской власти церковной посмел выступить митрополит Филипп. Царь с помощью опричнины руками Малюты Скуратова свирепо расправился с ним» [18].
Выступления против самодержавия князей церкви и светских аристокартов совместно с дворянской оппозицией, а также открытые (митрополит Филипп) и тайные (заговор И.Д. Федорова) покушения на его власть, ясно показали царю, что опричнина, т.е. аппарат управления, который он создал, является единственной надежной опорой его единодержавия. Ответом самодержавия на выступления оппозиции был безудержный опричненый террор.
Основные последствия террора. Разгром церковной оппозиции – сведение с митрополии и убийства Филиппа Колычева, расправа с новгородскими архиепископами Пименом и Леонидом. Разгром земской оппозиции – ликвидируя заговор И.П. Федорова, казни 1570 г. Ликвидация внутриполитической опасности – уничтожение двоюродного брата царя Владимира Старицкого и его родных, уничтожение последних уделов. Окончательная ликвидация самоуправления Великого Новгорода.
«Без опричнины царь бы не смог провести ни одну из этих акций, и следовательно не могла состояться стабилизация царского режима, суть которой была во всеобщем и безусловном подчинении ему всех сословий и всех властей, в превращении всех жителей страны в верноподданных самодержавия».
Именно с помощью опричнины и опричников Иван грозный держал своих бояр, дворян и чиновников в ежовых рукавицах. При этом царь был отлично осведомлен обо всем, что делается в самых отдельных уголках государства и в полках его войска. Он знал о всех проступках и прегрешениях воевод вплоть до того, кто, когда и зачем отлучался со службы [19].
Судьбы опричнины решил в 1571 г. крымский хан Девлет – Герей походом на Русь. Иван грозный направил против него опричное войско, которое реально в боевых действиях еще не участвовало, даже в Ливонской войне. Опричники, привыкшие к расправам над беззащитными людьми, «открыли» вражеской коннице путь на Москву. Крымчаки учинили погром столицы. Иван, понял, что в военном отношении опричнина не годится ни на что, кроме террористических акций, и что самих ее вождей можно заподозрить в измене [20].
Разгневанный государь в 1572 г. отменил опричнину и даже запретил под страхом публичного наказания кнутом упоминать само слово – опричнина. Опричные и земские земли, войска, служилые люди объединились. Восстанавливалось и единство боярской думы. Однако казни продолжались. Жертвами царя стали прославленные воеводы М.И. Воротынский, И.Р. Одоевский, семья боярина Морозова и другие.
Историческое значение опричнины определялось тем, что она ускорила становление самодержавных порядков в России. Ее террор нанес большой ущерб экономике и культуре страны. От казней Грозного пострадали, прежде всего города, являвшиеся центрами средневековой цивилизации. Кровавый кошмар положил печать на все стороны политической жизни русского общества.
Существенным следствием опричной политики было расширение фонда государственной земельной собственности в России.
С точки зрения Соловьева политика опричнины была оправдана: «Характер, способ действий Иоановских исторически объясняется борьбою старого с новым» [21], «век задавал важные вопросы, а во главе государства стоял человек, по характеру своему способный приступить к их решению» [22].
§ 3. Деятельность Братьев Щелкаловых
В последней трети XVI столетия во главе русского внешнеполитического ведомства – Посольского приказа – поочередно стояли братья Щелкаловы: Андрей Яковлевич (в 1570 – 1594 гг.) и Василий Яковлевич (в 1594 – 1601 гг.) [11].
Андрей Яковлевич был человеком безусловно выдающимся. Сложившиеся исторические обстоятельства, общая атмосфера времени во многом предопределяли его поступки и этапы карьеры. Он предстает перед нами как расчетливый политический делец. Свидетельства современников достаточно красноречиво говорят о деловых и моральных качествах человека, которого Иван Грозный называл «наш ближайший дьяк». Борис Годунов, постоянно пользовавшийся поддержкой и помощью Андрея Щелкалова, распространял о нем самые легендарные слухи: «Я не слыхал о [другом] таком человеке, Я полагаю, что весь мир был для него мал. Этому человеку было бы прилично служить Александру Македонскому”. Отзыв явно необъективный, но в какой-то мере свидетельствующий о реальном политическом весе главы Посольского приказа [12].
Заслуживают внимания характеристики Андрея Щелкалова, данные иноземцами. Глава Посольского приказа, естественно, оказывал серьезное влияние на внешнюю политику Московского царства, порой смешивая государственные и личные интересы. Будучи противником беспошлинной торговли, дьяк не жаловал английских купцов. При этом он не стеснялся получать от иностранцев подарки и занимал под проценты деньги у голландских торговцев. Неудивительно, что об А.Я. Щелкалове писали многие побывавшие на руси европейцы. Английский посланник Джером Боус: «Когда я выехал из Москвы (после смерти Ивана IV. – Н.Р.), Никита Романович (Юрьев – Захарьин. – Н.Р.) и Андрей Щелкалов считали себя царями и потому так и назывались многими людьми, даже многими умнейшими и главнейшими советчиками». Голландец Исаак Масса: «Думный дьяк Андрей Щелкалов – человек необыкновенно пронырливый, умный и злой… Во всех областях и городах ничего не делалось без его ведома и желания. Не имел покоя ни днем ни ночью, работая как безгласный мул, он был недоволен тем, что у него мало работы, и желал еще больше работать». А вот отзывы английского купца Джерома Горсея: «Важные государственные Щелканы… Отъявленный негодяй… он тонкая и двуличная лиса, это хитрейший скиф, какой когда-либо жил на свете» [13].
Андрей Щелкалов был типичным бюрократом XVI столетия – приказным, который сделал карьеру благодаря собственной предприимчивости, опыту, природным способностям, а также благоволению бояр и царя. Фигура дьяка казалась интересной современникам и потомкам.