Учащиеся средних образовательных учреждений России в общественно-политическом движении 1900-1914 года

Введение
Глава 1. Средние учебные заведения в Российской империи
2.1. Развитие среднего образования в России
1.2. Средние учебные заведения в начале XX в.
Глава 2. Условия учебы и жизни учащихся
2.1. Условия учебы в школах не религиозной направленности (гимназии, училища и т.п.)
2.2. Условия учебы в школах религиозной направленности
Глава 3. Выступления учащихся в начале XX в, и использование исторического опыта в методической работе учителя
3.1.. Создание ученических нелегальных объединений
3.2. Причины, число и характер выступлений
3.3. Борьба учащихся средних специальных и духовных учебных заведений
3.4. Выступления гимназистов и реалистов
3.5. Использование исторического опыта в методической работе учителя
Заключение
Список использованных источников и литературы

Учащиеся средних образовательных учреждений России в общественно-политическом движении 1900-1914 года

Для новых школ России, построенных как воспитательная система гуманистического типа, характерен ряд отличительных черт. Во-первых, в основу этих школ было положено приоритетное внимание к личности ученика, его жизни, гигиеническим условиям его жизнедеятельности. В школах подавались горячие завтраки, проводились игры на свежем воздухе, постоянно проветривались помещения, поддерживалась чистота. Большое внимание было обращено на преподавание гимнастики, физкультуру и спорт, популярными были экскурсии. Огромную роль в процессе обучения играли экскурсии, знакомства с краеведческими музеями, заповедниками, геологическими и археологическими раскопками. Экскурсии сближали учащихся не только между собой, но и с учителями. Отношения становились более простыми и теплыми в обстановке взаимного обслуживания и пребывания вместе.
Педагогические коллективы этих школ в большинстве своем состояли из лучших представителей русской интеллигенции. Большинство педагогов преподавали в высших учебных заведениях, являлись участниками общественно-педагогического движения, входили в комиссии и комитеты по содействию реформам образования. Необходимо отметить приверженность их идеям «свободного воспитания», саморазвития и самовоспитания, интерес к педагогическому наследию Ж.-Ж. Руссо, И. Песталоцци, Н.И. Пирогова, К.Д. Ушинского, а также к новым веяниям в западной педагогической теории и практике.
Другая особенность «новой школы» - ее «общественность». В это понятие вкладывается тесная связь школы с жизнью, необходимость отклика на те требования, которые ставит перед ней общество, широкая гласность в работе школы, привлечение к участию в ней общественности в лице родителей, развитие в детях общественных чувств и навыков.
Можно констатировать, что характерной особенностью этих школ была гуманистическая воспитательная направленность. Организация воспитательной работы помогала педагогам сделать школу домом радости для детей, местом, где они могли бы находить отклик на все свои запросы. Изучением различных предметов работа таких школ не заканчивалась. Учащиеся имели возможность посмотреть на своих преподавателей с другой стороны, оценить их способности и человеческие качества, последовать их положительному примеру. Поэтому основой всего и залогом успешной педагогической деятельности они считали создание жизнерадостной, деятельной и дружественной атмосферы, установление на почве общих интересов и совместной деятельности близости, доверия в отношениях между педагогами и воспитанниками.
Особенностью новой школы была большая индивидуальная работа с учеником. Наставник или куратор был в течение ряда лет прикреплен к одному классу, где непременно вел и преподавание. Участие во всей учебной и внеучебной деятельности позволяло ему узнать каждого ученика, его способности, интересы, особенности характера и, в зависимости от них, выбирать соответствующие способы воспитательного воздействия.
В работе учебных заведений нового типа были и минусы. Они были недоступны для простого народа, хотя именно эти школы сделали шаг вперед к всеобщности и народности образования. М.Н. Михайлова отмечает еще один недостаток − стремление оградить школы и учеников от общественно-политической жизни. Основанные на гуманистических принципах, эти школы не могли призывать к забастовкам и тем более насилию. Ведь идеологами данного направления, как уже отмечалось, были Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский, К.Д. Ушинский, Н.И. Пирогов, отрицательно относившиеся ко всякому насилию как в педагогике, так и в жизни вообще.
2.2. Условия учебы в школах религиозной направленности
Согласно Уставу 1884 года, духовные школы империи предназначались, в первую очередь, для духовного сословия. Поступление иносословных было ограничено десятью процентами от общего числа учащихся. Кроме того, учащимся и выпускникам было запрещено поступление в светские вузы, что еще больше усиливало сословный характер, как духовных школ, так и всего духовенства. Начавшаяся в начале века, на страницах  церковной печати  полемика по вопросу о преобразовании духовных школ, основным предметом критики и защиты имела как раз их сословность. Эта полемика отразилась и в "Отзывах", где подавляющее большинство Преосвященных высказалось за ликвидацию сословного характера духовного образования.
"Не все же дети духовенства желают идти в духовное звание, а их насильно к тому принуждают, так как из семинарии другого выхода почти нет...," - замечает епископ Алеутский Тихон (Белавин) и считает, что указанное состояние последовательно порождает в невольных студентах недовольство, послабления в воспитании и укладе жизни воспитанников со стороны начальства, и отзывается прямым ущербом в деле подготовки служителей Церкви. "В результате, - продолжает он, - в кадры клира вступают иные не только не желающие этого, но и сами нежелательные для него. Кто и что выигрывает от такого порядка или, лучше сказать, беспорядка?"67 "Кастовый характер духовенства способствует вырождению этого сословия, ибо все-таки даровитые и лучшие из детей духовенства бегут по светским путям."68
Основную массу новоиспеченных семинаристов составляли тихие, богобоязненные мальчики, дети деревенских попиков и дьячков, чей прежний жизненный опыт ограничивался рамками сельского прихода. В семьи священников в соответствии с сословной традицией не было принято приглашать няню или гувернантку - у сельских батюшек обычно и денег на это не было. Детей воспитывали боголюбивые матушки, в прошлом, как правило, поповны. Однако несколько лет пребывания в закрытом учебном заведении меняли их чад до неузнаваемости.
Конечно, отроков шокировала непривычная обстановка. Но главное было в другом - осваивать приходилось науки, к которым нужна особая предрасположенность. В соответствии с Уставом 1884 г. круг изучаемых в семинарии богословско-философских предметов был расширен. Воспитанным на агиографичных "Житиях" подросткам необходимо было освоить тонкости библейской и церковной истории, литургии, гомилетики, апологетики. Помимо полного набора древних предлагались и "новые" языки, кое-где наряду с этим обучали разнообразным житейским навыкам, включая сферу сельского хозяйства или даже съемку планов местности. В принципе было чему поучиться, но вот только осваивать науки с помощью зубрежки было противно. Поначалу даже способные ученики оказывались в "трясине двоек", по 2-3 года сидели в одном классе. Все это порождало болезненную неуверенность в себе и стрессовые состояния.
Сама по себе перспектива получения семинарского образования не казалась особенно вдохновляющей. На благополучную карьеру в церковной иерархии могли рассчитывать немногие - лишь 3-4 человека из выпуска отправлялись в духовные академии. Остальные могли рассчитывать на участь малоимущего сельского батюшки, да и то не сразу: 3-4 года полагалось отработать в церковно-приходской школе или же компенсировать стоимость собственного обучения на трех последних курсах семинарии; затем можно было либо претендовать на место псаломщика в ожидании освобождения поповской должности, либо исхитриться изыскать "невесту с местом" (дочь священника, собирающегося на покой)3. Даже при самом удачном стечении обстоятельств священническая должность была пределом продвижения по службе. Усерднейший из попов мог рассчитывать при этом на весьма скромные награды - наперстный крест, камилавку и т.п., чин протоиерея получали единицы. Другими словами, большинство семинаристов ожидала безвыездная жизнь в деревне и заведомо непростые взаимоотношения с крестьянами.
По мысли владыки Антония, крестьянин хорош на своем месте, а, попав в духовную школу, "...он становится весьма часто честолюбив, самолюбив и малорелигиозен. "Мы наблюдали много семинаристов из крестьян и мещан. По большей части, главные их стремления направлены на то, чтобы как можно менее походить на мужиков, и они стараются вовсе расквитаться со всем добрым, что они получили в деревне от родителей и соседей. И это - при настоящих условиях школы, когда войти в нее и в ней учиться крестьяне и мещане могут только с большими усилиями и расходами."69 Но ведь не исключено при вседоступности духовной школы, у представителей упомянутых сословий исчезли бы и лишние поводы к честолюбию. Далее, владыка считает, что у педагогов духовной школы меньше возможностей привить любовь к пастырству детям иных сословий, чем детям духовенства, которые, "...пока они в семье - дети святые. Если бы последних не портила бурса, а особенно семинария, то лучших служителей Церкви и искать бы не надо: должно только семинарию устроить так, чтобы она их не портила"
Неудовлетворительное состояние воспитательного процесса в духовных школах многие отзывы рисуют самыми яркими красками. "...В воспитании, с одной стороны, школа требует от питомцев выработки твердых и глубоких убеждений - включительно до готовности пострадать за истину, то есть предполагает необходимость образования сильных характеров, резко очерченной индивидуальности; с другой - употребляет все усилия на то, чтобы не дать своим питомцам сделать ни одного самостоятельного шага, который служил бы к воспитанию этой воли, к развитию этой индивидуальности....В области жизни, поведения будущему пастырю душ дозволено черпать вдохновение лишь из правил семинарской дисциплины, дозволено воспитывать свою волю в умении действовать только по указке".70
Вместо самоотверженного служения истине от учащихся начинают требовать "...добродетелей непрекословия, подобострастия, безмолвия, слепого повиновения и т.п. качеств, которые служат не выражением пастырского духа. А представляют собой лишь извращенное на псевдомонашеский лад понимание христианского учения о смирении".[28] От этого теряется способность к разумному образу действия, основанному на внутренних мотивах, появляется привычка всегда и везде ждать указания и, в конечном счете, когда критерием должного и недолжного является мнение начальства, развивается безразличие к добру и злу. "Неудивительно, если многие из питомцев духовной школы не выдерживают, наконец, таких мучительных экспериментов над личность и выходят из школы с разбитым сердцем, без веры в Бога.... А иные, пройдя этот искус, становятся настолько забитыми, обезличенными, искалеченными, что в них замирают все чувства, кроме безотчетной робости пред окружающими; а страх перед своим епархиальным начальством может подчас заставить их забывать о заветах Христа и Евангелия".
Уже самое начало обучения в духовной школе не вдохновляло. Со временем это могло оформиться в подобие социального протеста. "На 10 году меня отвезли в Орел и определили в 1 класс (низшее отделение) духовного училища.., - вспоминал сын благочинного, эсер А.В.Гидеоновский. - Обстановка во многом напоминала "бурсу" Помяловского, но порки уже не было, довольно сильно страдали только волосы и уши. Через 3 года... школа была реформирована во многом к лучшему, но нас душили изучением древних языков - 9 уроков в неделю было по греческ. яз. и 7 уроков по латинскому, и не одного часа не давалось на изучение естествознания и народоведения". В 16-летнем возрасте Гидеоновский перешел в духовную семинарию, и здесь "началось знакомство с нелегальной литературой". Буквально в тех же словах вспоминает свою учебу в Смоленском духовном училище, а затем семинарии другой эсер М.М.Чернавский. Его "разбудил" в восемнадцатилетнем возрасте известный нигилист Д.И.Писарев своей статьей о тургеневских "Отцах и детях"71. Удивляться не приходится: с одной стороны, получаемое в семинарии образование находилось в разладе как с понятиями интеллигенции, так и простого народа, с другой - оно "мертвило" естественную веру.
Беда в том, что в стенах семинарий извечный конфликт "отцов" и "детей" давал о себе знать очень основательно и сословно-специфично. Взгляд большинства магистров и кандидатов богословия на детей "попишек" весьма колоритно сформулировал ректор Тульской семинарии - "Семинаристы - это сволочь"72. В обиходе преподаватели обращались к своим воспитанникам отнюдь не по-божески - "дурак", "свинья", "скотина" и т.п. Так было во времена Помяловского, такое положение сохранилось и к концу ХIХ в. В лучшем случае грубость заменялась демонстративным равнодушием. Либеральных педагогов было немного.
Ученики платили преподавателем той же монетой. В Тульской семинарии наставников называли "Фильками" и "Ивашками", в Тверской были в ходу прозвища поехиднее: "Панихида", "Муфтий", "Щука", преподавателей по агрономии и сельскому хозяйству именовали "навозниками", а инспекторов - "барбосами". Основания для подобной неприязни были. В уже упоминавшейся Тамбовской семинарии однажды преподаватель за подсказку вывел 20-летнего ученика за ухо в коридор. За участие в возникшем в связи с этим бунте едва не отчислили 70 семинаристов73. Взаимная нелюбовь "пастырей" и их "чад", определявшая микроклимат семинарии, накапливалась годами
Семинаристы стремились всеми способами избавиться от казенного общежития, а поскольку духовная школа из-за недостатка средств перестала быть собственно бурсой, многие проживали на частных квартирах. Но и там их преследовало всевидящее "инспекторское око". К тому же семинаристы жили, как правило, в самых дешевых, а следовательно - удаленных от центра города квартирах, и их соглядатаям приходилось порой преодолевать непролазную грязь. Понятно, что они являлись к "поповичам" не в лучшем расположении духа. Стандартный перечень "нарушений и проступков" состоял из десятков пунктов - в том числе семинаристам запрещалось читать книги по собственному выбору и общаться с девицами.
Издавна бурсаки относились к мирским радостям по принципу "запретный плод сладок". Инспекторов они ненавидели. Те, в свою очередь, порой в полном смысле слова травили молодых поповичей. Так, в Тверской семинарии был случай самоубийства учащегося, причем косвенная вина надзирателя была несомненной. А во Владимирской семинарии конфликт наставника с одним из бурсаков едва не закончился убийством первого. Вслед за тем последовала коллективная угроза - заколоть надзирателя вилами74. Любые внутрисеминарские конфликты начальство предпочитало "замять".
Поведение семинарских церберов, как правило, вызывало осуждение в среде более либеральных преподавателей. Иное дело позиция более высокого семинарского и епархиального начальства. В скандальных ситуациях (не политического и уголовного характера) оно могло даже выступить в защиту семинаристов, объясняя их поступки "ребяческими выходками" или "эмоциональными всплесками неустоявшихся умов". Но в целом жизнь семинаристов их не очень-то интересовала. Так, будущий митрополит Вениамин вспоминал, что, будучи инспектором Петербургской духовной семинарии, он пытался "вывести дурную привычку" учеников курить по ночам в спальнях. Его "рвение" не встретило поддержки "наверху". Петербургский митрополит Антоний (Вадковский) дал не в меру инициативному инспектору философский совет - "никогда не обращать внимания на мелочи"75. Увы, не только курение, но и пьянство семинаристов уже проходило по этому разряду.
Враждебное отношение наставников и учеников друг к другу периодически выливалось в конфликты, имевшие, как правило, весьма болезненные и унизительные последствия для семинаристов. Проживающих в общежитии ожидал "голодный стол" - вместо обеда или ужина подавались только приборы; "молитва" - во время общей трапезы провинившимся приходилось класть поклоны; "отеческое" - наказание (негласное) розгами. Для проживающих на квартирах был предусмотрен карцер10. За более серьезные проступки грозило отчисление. При этом выставлялся балл за поведение - если он оказывался ниже четырех, то доступ в светские высшие учебные заведения и на выгодные чиновничьи места оказывался закрыт. Таким образом, семинарское начальство имело в своем распоряжении достаточно серьезные рычаги репрессивного воздействия на учащихся.
Разумеется, обо всем этом было хорошо известно. Даже сами священники по возможности избегали направлять детей по своим стопам. Так, эсер А.В.Прибылев (род.1857 г.), врач-бактериолог, происходил из семьи священника, преподавателя семинарии, но ему удалось в свое время закончить гимназию, затем учиться в университете. Однако его младший брат по настоянию деда был отправлен в семинарию, окончить ее не смог, рано женился, "весь свой век провел в звании дьякона и псаломщика, много пил, был расстрижен и исключен из духовного звания"76. Подобное будущее мало кого прельщало, а потому провинившиеся семинаристы, дабы избежать исключения, обычно готовы были демонстративно каяться. Конформизм, ханжество и лицемерие изначально пропитывали собой семинарскую среду - такова была подоплека "неожиданных" вспышек бурсацкого бунтарства.
Проживание на квартирах порождало дополнительные проблемы. Обычно селиться приходилось там, где давали о себе знать "холод, грязь и зловоние, клопы и тараканы". И администрация, и владельцы квартир предпочитали, чтобы "поповичи" селились большими группами - по 6-8 человек. В сложившихся случайных коллективах тут же проявляло себя подобие "дедовщины": старшие помыкали младшими, отбирали у них деньги, заставляли прислуживать себе, гоняли за водкой и папиросами. И если в общежитиях воспитанники попивали водку исподтишка и курили чаще в печку, то на квартирах пьянствовали почти открыто, иной раз вместе с хозяевами.
Увы, разнузданность этим не ограничивалась. Нередко пиршества заканчивались визитами в трактир, а то и публичный дом. Потасовки также были весьма обычным делом: дрались между собой, с соседями по квартирам, извозчиками и т.п.77. Об агрессивности будущих батюшек всем было хорошо известно. Семинаристы, со своей стороны, бравировали своей репутацией.
В родительских домах "поповичи", как правило, не были избалованы достатком. В годы учебы они оказывались на грани нищеты. Большинство бурсаков и "квартирных" влачило полуголодное существование. Недостаток еды, ее низкое качество, регулярное соблюдение малых постов порождало "гастрономические грезы" и особую озабоченность вопросами добывания пищи. Попрошайничество у персонала и более состоятельных однокашников, унижения из-за куска хлеба были типичны для семинарской жизни. Учащиеся оказывались постоянными должниками обществ взаимопомощи - к счастью, таковые существовали практически во всех духовных школах. Одалживались не только деньгами, но и продуктами, одеждой, обувью78. Бытовые удобства "поповичей" оказывались ниже всякой критики. Один из проверяющих Тверскую семинарию в 80-е годы отмечал, что баня "просто опасна для жизни воспитанников", а больница находится "в полуразрушенном состоянии". Постоянное недоедание, стрессовые ситуации, изнурительный режим с ранними и поздними молитвами - все это приводило к высокой заболеваемости. Чахотка, чесотка, расстройство желудка, цинга, ангина были обычными спутниками жизни учащихся. Имели место и смертные случаи14. Медицинское обслуживание носило чисто символический характер - тяжело больных предпочитали спешно отправить домой.
Понятно, что постепенно воспитанниками овладевало чувство отвращения к семинарии, лучшие ученики стремились как можно раньше поменять ее на светский вуз, поплевав (что также примечательно), по семинарскому обычаю, на все четыре угла. Оставшиеся становились ко всему равнодушными. Митрополит Евлогий так описывал обычное состояние семинаристов: "Придешь, бывало, на молитву - в огромном зале стоят человек триста-четыреста, и знаешь, что 1/2 или 1/3 ничего общего с семинарией не имеют: ни интереса, ни симпатии к духовному призванию. Поют хором молитвы, а мне слышится, поют не с религиозным настроением, а со злым чувством; если бы могли, разнесли бы всю семинарию..."79. Семинарское начальство со своей стороны фиксировало не только равнодушие к вере, но и факты богохульства: не явились к причастию, пропустили исповедь, порвали церковные книги и т.п. Жандармское ведомство отмечало: пели непристойные песни в престольный праздник перед храмом, повыбрасывали из отцовского дома иконы. Налицо были не просто возрастные хулиганские выходки, но и нечто более серьезное. Иные семинаристы заявляли: "Лучше быть коновалом, чем священником"80.