Анализ художественного текста на примере отрывка из рассказа Н.В. Гоголя «Портрет»

Анализ художественного текста на примере отрывка из рассказа Н.В. Гоголя «Портрет»

В данном отрывке автором также назван ряд имен величайших живописцев эпохи Возрождения, картины которых преподносятся нам как образце великой живописи. Это Тициан, Гвида, Леонардо да Винчи. Также упоминается имя Джорджио Вазари – одного из известнейших и уважаемых критиков искусства эпохи Ренессанса. Подобное акцентирование внимания читателя на искусстве того времени возможно связано с общностью многих идей этих живописцев и тех мыслей, которые хочет донести до нас Н.В. Гоголь. Вся философия эпохи Возрождения нарочито антропоцентрична, иногда это даже принимает гротескные формы, как у Франсуа Рабле в «Гаргантюа и Пантагрюэль». Н.В. Гоголь, конечно, далек от подобной натуралистичности, но в центре его внимания также человек. Причем во всей своей полноте, со всеми достоинствами и недостатками, добродетелями и пороками. Надо сказать, что проблема человечности, именно в такой форме, в какой она предстает перед нами в данном отрывке, проходит через все творчество Н.В. Гоголя.
Для полноценной характеристики главного героя, молодого художника Чарткова, также необходимо проанализировать тематику его работ, когда он еще был искренен и откровенен в своем творчестве. Здесь нам встречается его неоконченная картина, посвященная любви Психеи. Это имя заслуживает пояснения. Психея в греческой мифологии – олицетворение души, дыхания. Представляли ее в виде бабочки (в древнейшие времена – птицы или дыма, испарения), покидающей тело умершего. Объединив различные мифы и фольклорные предания о Психее, Апулей в романе «Метаморфозы, или Золотой осел» создал поэтическую сказку о странствиях человеческой души, жаждущей любви. На наш взгляд, в повести «Портрет» Н.В. Гоголь использует именно это имя для подчеркивания масштаба потенциального таланта главного героя, который не смог раскрыться в дальнейшем. Чартков – истинный художник, всегда пытающийся раскрыть душу того, что изображает, будь это Психея или слуга Никита.
Лексика середины XIX века, несмотря на все изменения, произошедшие за полтора столетия, отнюдь не кажется нам малознакомой. Свою роль здесь, конечно, сыграл и гений Н.В. Гоголя. Говоря о языке его произведений, скорее следует акцентировать внимание отнюдь не на его особенности, связанные с историческим периодом. Даже национальный фактор, как например малороссийский с огромным числом диалектизмов («Вечера на хуторе близ Диканьки» или «Тарас Бульба»), не является определяющим, хотя при этом наиболее очевиден. Именно язык Н.В. Гоголя позволил еще в начале XX века говорить о «гоголевском периоде русской литературы». Значимость каждого слова у него максимальна. Именно поэтому, сам осознавая эту особенность, Гоголь называет «Мертвые души», прозаическое произведение, поэмой. Однако в данной повести, в отличие от истории про Чичикова, где слово стремится заменить собою реальность, где суесловие торжествует над истиной, или от «Вечеров на хуторе близ Диканьки», на страницах которой выразилась вся любовь автора к ярким, сверкающим краскам, слово заставляет буквально трепетать читателя. Сохраняется надежда, что такие определения, как «искаженное», «судорожно», «странное», «вырезаны» утратят связь со своим объектом. Но от предложения к предложению мы все больше и больше убеждаемся, что этот еще скрытый и затаившийся ужас – близкая реальность.
Данный элемент фантастики, когда фикция часто заменяет истину, где для всеобщего признания важно не быть гениальным художником, а казаться им, служит явным показателем мистичности Н.В. Гоголя уже на данном этапе творчества.
Главной проблемой повести является проблема творчества. Она всегда актуальна не только для художника, но и для писателя. Она была актуальна и для Н.В. Гоголя, хотя и совсем в ином ракурсе, чем для его героя Чарткова. Тема непризнанного гения, умирающего в нищете и всю жизнь окруженного непониманием, весьма распространенна. Тем более, что она, к сожалению, часто не является художественным вымыслом. Как же решает ее автор?
Н.В.Гоголь, на наш взгляд, выражает свое отношение к этому словами профессора: «у тебя есть талант; грешно будет, если ты его погубишь. Но ты нетерпелив. Тебя одно что-нибудь заманит, одно что-нибудь тебе полюбится — ты им занят, а прочее у тебя дрянь, прочее тебе нипочем, ты уж и глядеть на него не хочешь… Берегись; тебя уж начинает свет тянуть; уж я вижу у тебя иной раз на шее щегольской платок, шляпа с лоском... Оно заманчиво, можно пуститься писать модные картинки, портретики за деньги. Да ведь на этом губится, а не развертывается талант. Терпи». Подтверждением этому может служить трагический финал жизни главного героя, который уготовил ему автор. Гений никогда не должен идти на поводу у общества. В противном случае он становится бездушным рабом. Любая конъюнктурность – роковая ошибка, конец, гибель человечности. Душа не может присутствовать на полотнах, которые сделаны с одной единственной целью – продать. Истинный творец – «занятый весь своей работой, забывающий и питье, и пищу, и весь свет» безумец и фанатик, свято верящий в свое великое предназначение.
Таким мог бы стать и Чартков. Ведь «временами он мог позабыть все, принявшись за кисть, и отрывался от нее не иначе, как от прекрасного прерванного сна». Он умел понимать живопись, отличать гений от посредственности совершенствовал это мастерство: «Еще потемневший облик, облекающий старые картины, не весь сошел пред ним; но он уже прозревал в них кое-что, хотя внутренно не соглашался с профессором, чтобы старинные мастера так недосягаемо ушли от нас; ему казалось даже, что девятнадцатый век кое в чем значительно их опередил, что подражание природе как-то сделалось теперь ярче, живее, ближе; словом, он думал в этом случае так, как думает молодость, уже постигшая кое-что и чувствующая это в гордом внутреннем сознании». Приведенный отрывок является переломным в жизни героя. Он делает свой выбор в пользу богатства и славы, пренебрегая духовностью. Определение «внутренно», сейчас не использующееся, Н.В. Гоголь использует, на наш взгляд, для нагнетания ощущения, которое принято называть «душа себе места не находит». Мы еще и еще, все глубже и глубже погружаемся в самый центр души героя, раздираемой противоречиями.
Но сугубо отрицательное отношение к герою тоже неприемлемо. Он выбрал деньги, не выдержав безжалостных и пошлых мук голода и нищеты: «Иногда становилось ему досадно, когда он видел, как заезжий живописец, француз или немец, иногда даже вовсе не живописец по призванью, одной только привычной замашкой, бойкостью кисти и яркостью красок производил всеобщий шум и скапливал себе вмиг денежный капитал. Это приходило к нему на ум… тогда, когда наконец сильно приступала необходимость, когда не на что было купить кистей и красок, когда неотвязчивый хозяин приходил раз по десяти на день требовать платы за квартиру. Тогда завидно рисовалась в голодном его воображенье участь богача-живописца; тогда пробегала даже мысль, пробегающая часто в русской голове: бросить все и закутить с горя назло всему». Герой заслуживает скорее сочувствия и жалости, а не огульного осуждения.
На наш взгляд, при исследовании отношения автора к данной проблеме следует помнить о религиозности Н.В. Гоголя. Верный путь для Гоголя – это путь, указанный евангельским учением. И еще неоднократно в других своих сочинениях он будет говорить о том, что забвение законов Христа является главной бедой современного общества, что современный человек, гордящийся своим умом и духовной чистотой, искажает подлинный дух этих законов, а значит – стоит перед опасностью душевного омертвения.
В приведенном отрывке концентрация изобразительно-выразительных средств небольшая. Обращает на себя внимание олицетворения, используемые автором для описания красок и кисти, наделяя их дополнительным смыслом. Это видится абсолютно закономерным: для истинного художника орудия его труда никогда не бывают мертвыми вещами, они действительно одушевлены. Профессор говорит о том, что у Чарткова уже «слишком бойко» начинают «кричать краски». Даже люди, далекие от живописи, понимают, что это профессор предупреждает молодого художника от пошлости и грубости, топорных форм и избитых композиционных приемов.
Кисть художника – продолжение его самого, наконечник его мысли. Для описания таланта Чарткова Н.В. Гоголь использует следующее олицетворение: «Кисть отзывалась наблюдательностию, соображением, шибким порывом приблизиться более к природе». Для этой же цели автор использует развернутое сравнение: «Временами он мог позабыть все, принявшись за кисть, и отрывался от нее не иначе, как от прекрасного прерванного сна». Здесь перед нами опять выступает тема безумия и потусторонности сознания творца, как необходимое условие гения.