Принцип фальсификационизма К.Поллера и его влияние на Т.Кума и И.Лакатоса

ВВЕДЕНИЕ
1. СУЩНОСТЬ ПРИНЦИПА ФАЛЬСИФИКАЦИОНИЗМА
2. ВЛИЯНИЕ ИДЕЙ К. ПОППЕРА НА НАУЧНЫЕ ПОЗИЦИИ И. ЛАКАТОСА И Т. КУНА
2.1. И. Лакатос: усовершенствованный конвенционализм против фальсификационизма
2.2. Концепция парадигм Т. Куна в контексте учения К. Поппера
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Принцип фальсификационизма К.Поллера и его влияние на Т.Кума и И.Лакатоса

Эпистемология и социальная философия К. Поппера фундированы известным пониманием рациональности как радикального критицизма в процессе обсуждения новых идей в науке и социальной жизни. В связи с этим, решая центральную (по мнению ученого) для философии проблему – проблему демаркации, или отграничения научного знания от ненаучного,– он опирается на принцип фальсификации, предполагающий принципиальную опровержимость (фальсифицируемость) любого научного утверждения6.
Суть попперовского метода состоит в следующем. Из гипотезы, которую требуется проверить (например из универсального закона совместно с дополнительными утверждениями, хотя бы – о некоторых начальных условиях), мы дедуцируем прогноз. Далее сравниваем этот прогноз с результатами экспериментальных и прочих наблюдений. Соответствие наблюдений прогнозу подтверждает гипотезу, но не доказывает ее окончательно; несоответствие рассматривается как опровержение, или фальсификация. По глубокому убеждению ученого подтверждение теории почти ничего не значит, если мы не нашли и даже не пытались найти ее опровержения. Подтверждающее свидетельство принимается во внимание лишь в том случае, когда оно является результатом серьезной, но безуспешной попытки опровергнуть, фальсифицировать теорию на основе «рискованных предсказаний». Последние возможны, когда мы, не будучи знакомы с известной теорией, ожидаем события, несовместные с нею, опровергающие ее. К числу таковых К. Поппер относит, в частности, наблюдения, подтвердившие теорию гравитации Эйнштейна, и опыты Дэвиссона и Джермера, подтвердившие волновую гипотезу де Бройля. В результате подобных проверок мы отбираем гипотезы, выдержавшие проверку, и элиминируем те из них, которые ее не выдержали, то есть были фальсифицированы7.
Таким образом, фундаментальным оценочным критерием гипотез, претендующих на статус научного знания; оказывается принцип фальсификации, который предполагает принципиальную опровержимость (фальсифицируемость) любого положения. Научным является только утверждение, которое в принципе может быть опровергнуто, фальсифицировано. По словам К. Поппера, «мы обязаны потребовать, чтобы научная теория имела такую логическую форму, которая позволяла бы посредством эмпирических проверок выделять ее в отрицательном смысле: эмпирическая система должна допускать опровержение путем опыта».
Этим Поппер решительно отказывается от верификационизма логического эмпиризма в определении познавательного значения научных утверждений, а тем самым – и от соответствующего поиска узко эмпиристской достоверной основы знания. Он убежден, что неопозитивисты ошибаются, стремясь посредством логического анализа элиминировать лишенный эмпирической значимости «метафизический пласт» теории. Они также заблуждаются, приписывая последней «внеисторическое» существование, статус верифицированной абсолютной истины8.
«В качестве критерия демаркации, – пишет ученый, – следует принимать не принцип верифицируемости, но, наоборот, принцип фальсифицируемости той или иной системы. Другим и слова ми, для той или иной научной системы вовсе не требуется, чтобы она была выработана в позитивном смысле, раз и навсегда; от такой системы требуется, чтобы ее логическая форма была доведена до уровня очевидности посредством эмпирического контроля, но в отрицательном смысле: эмпирическая система должна быть опровергаема посредством опыта»9. Идея фальсификации, несомненно, не была новой, однако Поппер придал ей новое звучание, подняв на уровень всеобщего принципа науки.
Стремясь совместить исторический подход с принципами рациональности, К. Поппер исследует реальные пути смены теорий с тем, чтобы выработать общие критерии для оценки превосходства одной гипотезы над другой. Если обе гипотезы в настоящее время не фальсифицируемы, то гипотеза, обладающая большей смелостью (априорной невероятностью), полагается лучше подтвержденной. Это значит, что логическая форма подлинно научной теории должна выделять ее из прочих систем знания в отрицательном смысле: она должна гарантировать возможность опытного опровержения. В случае же, когда обе гипотезы ложны (опровергнуты опытом), мы вправе отдать предпочтение гипотезе с большим истинным и меньшим ложным содержанием. Согласно Попперу, она является более правдоподобной10.
Однако, к сожалению, от внимания ученого ускользает практическое назначение науки. Высокая степень проверяемости интеллектуальной конструкции, созданной соответственно самым смелым предположением, упорно сопротивляющимся фальсификации, оказывается практически значимой при одном, весьма существенном условии – при высокой степени эмпирического подтверждения данной гипотезы.
Согласно попперовскому фальсификационизму как методу демаркации к числу ненаучных доктрин следует отнести астрологию (ее опровержение невозможно из-за чрезмерной туманности положений), марксизм, психоанализ и индивидуальную психологию А. Адлера (любой феномен объясним с позиций этих теорий). Однако же их нефальсифицируемость в момент создания не говорит об их принципиальной нефальсифицируемости в будущем. Это отчасти понимает и сам К. Поппер, допуская, что «мифы могут получить дальнейшее развитие и сделаться проверяемыми, что исторически все или почти все научные теории возникли из мифов и что миф может содержать важные предвосхищения научных теорий»11. Однако к этому следует добавить, что допустима не только модификация нефальсифицируемого мифа в фальсифицируемую теорию, но и эволюция средств фальсификации. Только сегодня стало возможным проверить прогнозы К. Маркса и убедиться в их несостоятельности. Однако при этом нынешняя принципиальная фальсифицируемость марксизма отнюдь не является его научным обоснованием. Применительно же к другим «ненаучным» дисциплинам принцип фальсификации просто не срабатывает: возможность обнаружения фальсифицирующего фактора уходит в бесконечность. Видимо, для решения проблемы демаркации, строгого отграничения науки от ненауки необходим учет ряда параметров анализируемых систем.
Аналогично попперовскаи мера объяснительной силы научной теории как степени ее невероятности также должна быть откорректирована. Дело в том, что объяснительная сила теории нетривиально возрастает только при открытии новых феноменов, которые теория способна объяснить, то есть «главным образом эмпирическим путем»12.
Наконец, непозволительное упрощенчество фальсификационистской программы К. Поппера, согласно которой для эмпирического опровержения высказывания (для его фальсификации) достаточно одного контрпримера, становится очевидным при учете следующего обстоятельства.
Учитывая принципиальную неполноту систем аксиом всех теорий (кроме логической теории исчисления высказываний), в теории перед лицом противоречащих ей экспериментальных фактов допускаются известные модификации – ввод новых теоретических утверждений либо изъятие некоторых старых. В результате всегда можно достигнуть видимого согласия теорий с экспериментом на новом уровне. Однако наряду с этим повышается вероятность появления в теории «вздорных» абстракций, сохранения в науке спекулятивных концепций.
2. ВЛИЯНИЕ ИДЕЙ К. ПОППЕРА НА НАУЧНЫЕ ПОЗИЦИИ И. ЛАКАТОСА И Т. КУНА
2.1. И. Лакатос: усовершенствованный конвенционализм против фальсификационизма
К. Поппер явно недооценил изменчивость, динамичный характер научных теорий. Единичные примеры, может быть, могли бы опровергать с порога целые научные теории, если бы эти теории были лишены каких бы то ни было внутренних изменений во времени. Хотя Поппер – и в этом его важная заслуга в методологии науки – сам поставил вопрос о том, как сменяют друг друга научные теории с течением времени, он, однако, не предполагал внутренних изменений в теории, ее внутренней, так сказать, эволюции.
И. Лакатос осуществил важный сдвиг в методологии исследования эволюции научного знания: он стал анализировать научные теории как динамично изменяющиеся во времени сложные системы знания. С его точки зрения, научная теория включает в себя инвариантное «твердое ядро», защищенное от опровержения фактами подвижной изменчивой оболочкой – эвристикой. Эвристика как раз и включает в себя динамично меняющееся множество дополнительных гипотез, о которых Поппер принципиально не хотел ничего слышать. Дополнительные гипотезы, естественно, не противоречат «твердому ядру», более того, они основаны на принципах теории, входящих в это ядро, но и не вытекают из него автоматически; они отдельно конструируются и присоединяются к эвристике в ходе дополнительной работы ученых13. Так, Лакатос объяснял, почему каждую теорию можно долго спасать от опровержения противоречащими ей фактами – ее спасают дополнительные гипотезы, которые обогащают эвристику, но сохраняют в неприкосновенности «твердое ядро». «Твердое ядро» и эвристика вместе составляют, по Лакатосу, методологию исследовательской программы тех ученых, которые стоят на данных позициях14.
Таким образом, с точки зрения Лакатоса, связь экспериментальных фактов и теорий принципиально неоднозначна: с одними и теми же известными фактами могут в определенный момент истории науки согласовываться несколько альтернативных по внутреннему содержанию теорий. Такие теории Лакатос называет эквивалентными (разумеется, они эквивалентны только эмпирически, тогда как логически они альтернативны). Принять или отвергнуть ту или иную из эквивалентных теорий на основании наблюдений и экспериментов невозможно на данном этапе эволюции пауки: теории не выводятся однозначно из фактов, не подтверждаются однозначно фактами (здесь Лакатос присоединяется к позиции Поппера), но они и не опровергаются однозначно, вопреки Попперу, фактами.
Лакатос справедливо упрекает многих методологов науки (и Поппера в том числе) в том, что они пытались строить модели научного познания, не считаясь с реальной историей науки. Он призывает обратиться к историческому методу исследования науки, рекомендуя при этом пользоваться методом рациональной реконструкции истории науки. С точки зрения Лакатоса, в истории науки победу одерживает та из конкурирующих теорий, с которой связана более прогрессивная методология исследовательской программы. Конкретные примеры такой исторической реконструкции вызвали многочисленные критические замечания специалистов – Лакатос как минимум нарушал реальную хронологию в своих исследованиях смены научных методологий15.
В науке, однако, давно применяется метод теоретической идеализации. Главное, в данном случае, состоит в том, что Лакатос в самом деле предложил интересную модель эволюции научного знания, это «одно из наиболее важных событий философской мысли в Европе в последние 25-30 лет», – писали Б.С. Грязнов и В.Н. Садовский16. В отличие от Поппера и его позитивистских предшественников, Лакатос обратил принципиальное внимание на роль философских (метафизических в его терминологии) положений в составе методологии исследовательских программ (МИП). Они также вносят свой вклад в обеспечение победы одной из конкурирующих теорий над другими.
Таким образом, согласно Лакатосу, критерии эмпирической методологии в науке не работают, из нескольких конкурирующих теорий побеждает с течением времени одна, но не в силу эмпирических подтверждений или опровержений, а в силу выбора, по сути своему, конвенционального (по мнению Лакатоса!), который делают ученые под влиянием эффективности определенной МИП. Критерии прогрессивного характера Лакатос понимает так.
1. Теория в ходе своей эволюции не плетется вслед за фактами, вводя все новые и новые вспомогательные гипотезы, чтобы избегать противоречий с фактами; она. наоборот, способна давать прогнозы, опережающие наблюдения. (Этот критерий едва ли выполним в рамках методологии Ф. Бэкона, который не случайно не поверил в концепцию Коперника.)
2. В рамках данной МИП и на ее основе в истории науки появляется целая серия новых теорий. Например, на основе МИП Коперника появились на той же методологической основе механика Галилея - Ньютона, молекулярная физика, можно сказать, вся классическая физика. На основе МИП птолемеевской картины мира ничего нового появиться не могло, она как раз была не прогрессивной, а вырождающейся17.
Эти преимущества не являются вечными, прогрессивные МИП со временем становятся вырожденными и должны смениться другими, более прогрессивными.
Таким образом, Лакатос не только окончательно подорвал доверие к догматам классического эмпиризма, но и отверг негативную методологию Поппера, противопоставив ей позитивную методологию разработки и применения научных программ, создающих новые научные теории. Однако и он не смог полностью освободиться от груза некоторых догматов классического эмпиризма, прежде всего – догмата, что теории призваны систематизировать и прогнозировать факты, т.е. выражать лишь эмпирическое содержание знаний.
Представляется интересным попытаться применить к МИП самого Лакатоса те критерии, которые он предлагает применять к МИП физиков. Лакатос принимает тезис, что теории не выводимы однозначно из фактов и не опровергаются однозначно фактами. Возникает вопрос: для чего же нам рациональная реконструкция истории науки, если из исторических фактов мы не в силах ничего доказательно вывести и не в силах что-либо доказательно опровергнуть? Остается только то, что модель Лакатоса должна согласовываться с историческими фактами, при этом термин «согласование» выглядит достаточно неясным. Наметился интересный исторический парадокс: классики эмпиризма призывали всех ученых исходить только из фактов, но сами в своих обобщениях, относящихся к логике науки мало обращали внимание на факты из истории наук. Лакатос обратил внимание на необходимость анализировать реальные факты из истории науки для решения проблем логики науки, но сделал это тогда, когда усилиями Поппера и его самого методология эмпиризма была существенно поколеблена, и выведение обобщений из фактов было сильно скомпрометировано18.
Дает ли модель Лакатоса возможность опережающего прогнозирования фактов? Лакатос сам признает, что только спустя продолжительное время преимущества новой МИП проявляются достаточно отчетливо. В таком случае остается непонятным, почему ученые уже на раннем этапе рождения новой МИП начинают активно ее развивать, как это, например, делал Галилей в отношении идей Коперника.
Ученик и последователь Лакатоса Э. Захар опубликовал обстоятельный анализ перехода от МИП классической физики к МИП специальной теории относительности А. Эйнштейна. Позже Лакатос и Захар опубликовали совместную работу, посвященную анализу перехода от картины мира Птолемея к картине мира Коперника. Эти публикации вызвали активную дискуссию.
Заголовок публикации Лакатоса и Захара «Почему Коперник превзошел Птолемея?» не вполне точен. Побеждал Птолемея не Коперник, который получил в руки свою книгу уже на смертном одре, а Галилей в следующем столетии. Обращает на себя внимание и другое обстоятельство: Лакатос создавал свою модель, анализируя такую развитую форму научного знания, которая представлена в механике Ньютона и в последующих физических теориях. Ни в системе представлений Птолемея, ни у Коперника и даже у Галилея эти развитые формы, позволяющие говорить о «твердом ядре» и эвристике, еще не присутствуют. Мы имеем дело с еще одним вариантом «рациональной реконструкции» истории, предполагающей то, чего исторически не было19.