О функциях сновидениях

Введение
Глава 1. Психоаналитическое понимание сновидений
1.1. Техники толкования до Фрейда
1.2. Основные идеи Фрейда по анализу сновидений
1.3. Основные механизмы сновидений
Глава 2. Толкование сновидений в психоаналитическом процессе
2.1. Исторический контекст
2.2. Роль толкования сновидений в современной психоаналитической технике
Заключение

О функциях сновидениях

Огромная доля всей нашей литературы, мифов, соци­альных обычаев, ритуалов и интеллектуальных открытий либо основана на способности видеть сны, либо обязана ей своим происхождением. В этом смысле сновидение является прото­типом всякого духовного творчества взрослого человека. Здесь я предлагаю концепцию «хорошего сновидения» по аналогии с концепцией «хорошего часа психоанализа» Кри­са. Далее я схематически изложу некоторые характерные условия и черты интрапсихического состояния сновидца, позволяющие материализоваться «хорошему сновидению».
1. Безопасное и спокойное физическое окружение, где эго может без всякого риска отозвать свои катексисы из внешнего мира и укрепить желание спать.
2. Наличие в эго уверенности в том, что этот (внешний) мир останется на месте и в него можно будет вернуться после того, как желание спать будет удовлетворено.
3. Способность эго быть в контакте с желанием спать.
4. Бессознательный внутренний источник беспокойства, являющийся движущей силой сновидения и выражаю­щийся в работе сновидения.
5. Наличие доступных эго дневных остатков, необходимых для формального построения латентного «сновидения-желания».
6. Способность психического аппарата выдержать регрес­сивный процесс: от внешних реакций к галлюциниро­ванию.
7. Надежность интегрирующих процессов в эго. Эта на­дежность предполагает, что самые первые стадии ин­теграции души и тела в рождающемся эго полностью завершились.
8. Нарциссическая способность эго получать удовлетво­рение из мира сновидений, замещающее чистый нар­циссизм сна или же реальное удовлетворение. Это под­разумевает способность эго переносить фрустрацию и довольствоваться символическим удовлетворением.
9. Способность эго к символизации и работа сновидения, поддерживающая достаточное количество катексисов, направленных против первичного процесса и необхо­димых для того, чтобы сновидение превратилось в опыт интрапсихической коммуникации.
10. Способность к продуктивному дистанцированию от при­митивных и садистских элементов суперэго, что позво­ляет ослабить барьер подавления.
11. Восприимчивость эго к влечениям ид и способность ус­тупать им, коррелирующая вместе с тем с уверенностью в возможности противостоять их хаосу и чрезмерному наплыву.
12. Время и место, подходящие для того, чтобы все это мож­но было осуществлять и повторять через более или ме­нее фиксированные интервалы.
13. Наличие у эго достаточного количества нейтрализован­ной энергии для обуздания и гармонизации вторгаю­щихся либидинозных и агрессивных импульсов ид.
14. Способность при необходимости сохранять «послеобраз» сновидения в бодрствующем состоянии.
Находясь в подобного рода психическом состоянии, че­ловек может иметь «хорошее сновидение». Под «хорошим сновидением» подразумевается сновидение, включающее, благодаря успешной работе сновидения, бессознательное желание, и поэтому способное поддерживать состояние сна, с одной стороны, и быть доступным для эго в качестве пси­хического переживания после пробуждения — с другой. В этом контексте интересно сравнить активность эго спяще­го человека по отношению к «хорошему сновидению» с тем, что Винникотт (1951) назвал примитивными психическими функциями, используемыми младенцем по отношению к неустойчивому объекту. 29
Способность видеть «хорошее сновидение», хотя и слу­жит необходимым предварительным условием для психи­ческого здоровья, однако не гарантирует его. Она является мерой психической дееспособности человека или, по выра­жению доктора Валенстайна, представляет «увеличение силы эго, обеспечиваемое сновидением».
Глава 2. Толкование сновидений в психоаналитическом процессе
2.1. Исторический контекст
В истории отношения к манифестному сновидению есть черты, характерные для исторического развития ряда дру­гих областей психоанализа, таких, как эго-психология и теория агрессии. Что касается раннего периода развития психоанализа, то подробное рассмотрение этого конкрет­ного аспекта здесь неуместно: тогда больше интересовались бессознательным и сексуальностью, и по праву. Поэтому часто — как в случае Адлера по поводу агрессии — первый шаг инакомыслящего в теории вызывает у Фрейда и его ближайших соратников скорее сопротивление, чем жела­ние продолжать исследования в этом же направлении. Обыч­но впоследствии появляются обобщенные формулировки.
К сожалению, взгляды Фрейда на явное содержание снови­дения почти не пересматривались. По-видимому, это свя­зано с тем, что многие аналитики, отклонившись от фрей­довской догмы, принимают манифестное сновидения за чистую монету; эта тенденция, игнорируя фундаменталь­ный принцип различия между манифестным и латентным содержанием, разрушает краеугольный камень психоанали­за — значение бессознательного. Зильберер и Маудер не способствовали интересу Фрейда к явному содержанию снов, в то время как Юнг, Адлер и Штекель добились лишь того, что он еще больше укрепился во взглядах, изло­женных в «Толковании сновидений». На эту тему у Фрейда можно найти интересные замечания.
С самого начала Фрейд рассматривал явное содержание сновидения как конгломерат или фа­сад. В «Толко­вании сновидений» его первое методическое правило зак­лючается в том, что «сновидение необходимо разбить на части», которые могут служить отправной точкой для необ­ходимых ассоциаций. В лекциях: «Введение в психоанализ» он заявляет:
«Совершенно естественно, что мы не очень интересуем­ся явным содержанием сновидения. Для нас не важно, выстроено ли оно последовательно или разбито на ряд несвязанных отдельных картин. Даже если внешне оно явно имеет смысл, мы знаем, что это лишь результат ис­кажения, нечто, органически связанное с внутренним содержанием не больше, чем как фасад Итальянской церкви связан с ее устройством и планировкой. ... В целом следует избегать стремления объяснять одну часть явного содержания другой, полагая, что сновидение — это связно задуманное и логически выстроенное изло­жение. Напротив, как правило, оно подобно куску брек­чии, сложенной из различных скальных обломков, удер­живаемых вместе связующим материалом, так что види­мый на поверхности узор не имеет никакого отношения к природе включенных камней».30
Лишь иногда мы можем встретить исключение — «фа­сад», аналогичный существующей «фантазии» или «снови­дению наяву». Структурная теория незначи­тельно повлияла на взгляды Фрейда касательно сновиде­ний. В 1923 г. мы впервые видим, что делается различие между «сновидениями сверху и сновидениями снизу», но только в «Основных принципах психоанализа» он заяв­ляет, что «сновидения могут проистекать либо из ид, либо из эго» очень рано указал на роль эго и суперэго в сновидении, но большая часть статей по этому вопросу впервые появилась лишь после 1930 г. Как и следовало ожидать, одновременно начинает расти интерес к манифестному содержанию сновидения. Здесь достаточно краткого резюме: позднее я вернусь к это­му, чтобы уделить большее внимание отдельным соображе­ниям. Самым первым был Пауль Федерн, проявивший ин­терес к манифестному содержанию еще в 1914 г. и позднее обрисовавший его связь со структурной гипотезой. Однако по-прежне­му продолжают существовать колебания в отношении яв­ного содержания как продукта, заслуживающего серьезно­го рассмотрения, а Хитчман даже оп­равдывает свою попытку использовать его в как основу для определения психопатологических различий. Только после Второй мировой войны появился ряд статей, связывающих манифестное содержание с ролью эго в сновидении, а имен­но: две открытых дискуссии, последняя полностью была посвящена манифестному сновидению, и множество других работ, из которых я хочу отметить только таковые. На эту тему есть несколько важных публикаций, прежде всего это. В них обсуж­дается проблема возможности оценивать активность эго по явному содержанию сна. Однако Флисс пре­достерегает об опасности смешения манифестного содер­жания сновидения с латентным: это может склонить анали­тика предлагать свои собственные метафоры и субъектив­ные интерпретации вместо ассоциаций самого сновидца. Наконец, Орлов и Бреннер пере­сматривают теорию сновидения в соответствии со струк­турной теорией, а манифестное содержание считают про­дуктом, достойным внимания аналитика.
Вопрос о том, насколько оправдано приписывание фун­кции манифестному сновидению, продолжает оставаться насущным. Взгляды Фрейда на эту проблему не лишены противоречий.
Манифестное содержание сна формируется системой цен­зуры, пассивной самой по себе, хотя Фрейд отмечает, что есть люди, «по-видимому, обладающие даром сознательно управлять своими сновидениями». Интересен специфический характер явного содержания сновидения при травматических невро­зах. Оно рассматривается как попытка «ретроспективного преодоления раздражителей», в резуль­тате чего Фрейд приходит к концепции «компульсивности повторения». Левенштейн, Штейн и Стюарт представляют касательно этого свои соображения. Ференци говорит о травмо-литической (растворяющей, расщепляющей травму) функции сновидения. Эйслер вполне серьез­но относится к манифестному содержанию, представляющему, по его мнению, предпосылки для творчества, в силу чего оно может быть не только анти­травматическим, но и травматогенным. Эйслер также при­нимает во внимание реакцию сновидца на явное содержа­ние; например, удивление или типич­ную оценку: «в конце концов, это всего лишь сон». Он считает, что здесь еще мно­го неясного. Мне представляется важным его намек на то, что можно установить связь с соображениями Фрейда от­носительно отрицания. Левитан так­же подчеркивает фактическую роль манифестного содер­жания сновидения. В этой связи важное значение имеют и взгляды Левина. 31
Однако здесь мы подходим к моменту, где нужно соблю­дать осторожность. Фрейд рассматривал сновидение как «осо­бую форму мышления» и утверждал, что «эту форму создает работа сновидения, и лишь она является сущностью сновидения». Как только появляется склонность рассматривать работу сно­видения как форму адаптации, форму разрешения пробле­мы — не говоря уже о взгляде на нее как на рациональную или мистическую активность — начинается отход от собственно психоаналитического понимания. Ошибочно говорить, что сновидения касаются задач, стоящих перед нами в жизни, или пытаются найти решение повседневных проблем. В этом свете следует рассматривать мнения Маудера и более поздние точки зрения Хэдфилда и Бонима — смотрите критику Левина. Взгляды наиболее интересного и важ­ного представителя этого направления Томаса Френча будут обсуждаться отдельно. В настоящем обзоре я опущу методики интерпретации сновидений, имеющие произвольный харак­тер — подход Штекеля и более недавний метод Гутхейла.
С течением времени теория явного/скрытого содержа­ния сна утвердилась настолько прочно, что мы едва ли осоз­наем ее проблемный характер. Однако проблемы существу­ют, даже в предъявлении манифестного содержания. То, что рассказывает пациент, простирается от смутных обрыв­ков до пространных экскурсов, особенно при вмешатель­стве сопротивления.
Левин описывает переживания во время сна, практически лишенные содержания, и называет их «пусты­ми сновидениями». Эриксон очень внима­тельно рассматривает явное содержание и поднимает его на уровень тонкого и дифференцированного набора информа­ции, существующего по своему собственному праву. По его мнению, переход к латентному содержанию происходит по­степенно. Миллер, в связи с появлением в сновидениях цвета, показывает, что некоторые люди фак­тически ограниченны своим восприятием, в том числе и в снах. Результаты исследований последних лет с одновре­менной регистрацией ЭЭГ и движения глаз показали нам, что мы видим сны намного чаще, чем кажется, и что сно­видения длятся значительно дольше, чем мы полагали преж­де. Таким образом, наши знания о том, что пере­живает человек во время сна, весьма отрывочны. Возмож­но, это может помочь объяснить, почему такое множество различных аспектов манифестного сновидения могут по­очередно приниматься за отправные точки для размышле­ния.32
Ко всем этим аспектам я хотел бы добавить еще один или, по крайней мере, выделить его из составного образо­вания, коим является манифестное содержание. Этот хоро­шо знакомый аспект, которому полностью отвечает точка зрения Фрейда, заключается он в следую­щем: я считаю, что внимательное изучение явного содер­жания сновидения показывает, что практически у всех па­циентов встречаются сновидения, в которых можно видеть, как конфликт выражается в манифестном содержании. Сно­видец всегда присутствует здесь сам; он может выступать просто в качестве неясного наблюдателя; однако чаще кар­тина сновидения раскрывает его участие и особенно наме­рения посредством причудливых событий, происходящих во сне. Тут я не согласен с Фрейдом, считавшим, что эго не может появляться в явном содержании, а если оно там и присутствует, то это не имеет значения. Про­смотрев свыше девяноста описаний снов, представленных в «Толковании сновидений», я не нашел ни одного, где в содержании не появлялась бы самость («Я»)! Только в три­надцати случаях не было никаких признаков, что не все шло так, как того хотелось бы сновидцу. Почти всегда встре­чалось нечто из разряда: «Я был встревожен», «Я появился слишком поздно», «Я был раздражен», «Я чувствовал себя неловко», «Я был удивлен», «Мы были напуганы», «Я не мог найти», «Я не мог идти».
Ассоциированный аффект бывает настолько сильным, что можно предположить, что именно он пробуждает сновидца. Первоначально Фрейд рассматривал эти аффекты и мысли преимущественно как элементы, относящиеся к латентному содержанию снови­дения. Однако его подробное обсуждение сновидения о дяде показывает, что для самого Фрейда этот вопрос также пред­ставлял серьезную проблему Федерн и Гротьяк отмечают, что сно­видец ощущает себя неразрывно связанным с бодрствова­нием. Шеппард и Саул разработали интересную квалифицирующую методику исследования ос­нованной на отдаленности «эго» от побуждений и мотивов, отраженных в явном содержании сновидения.
Сегодня мы, не колеблясь, приравни­ваем манифестное содержание к невротическому симпто­му. В «Переписке с Флиссом» Фрейд ясно проводит аналогию между сновидением и неврозом, но в «Толковании сновидений» он не очень уверен в этом и связывает компромиссный харак­тер сновидения с тенденцией эго поддерживать состояние сна. Тем не менее, позднее он называет это формировани­ем компромисса, вероятно следуя примеру Ференци.33
В лекциях: «Вве­дение в психоанализ» Фрейд снова проводит аналогию между содержанием фобии и внешней стороной сновидения, а еще позднее мы встречаем «образование компромисса (сновидение или симптом)...»
Основной тезис состоит в том, что явное содержание снови­дения обычно имеет внутренне конфликтный аспект, что и дает возможность оценить поверхностный слой конфликта и построить потенциально полезную интерпретацию.
Однако что же делает сам Фрейд, несмотря на содержа­щиеся во всех его публикациях предостережения о том, что манифестное содержание сновидения не следует принимать всерьез?
На самом деле он часто поступает вопреки этому правилу. Это начинается уже в случае сновидения об Ирме. Он включает упреки Ирме из манифестного содержания в интерпретацию в качестве важных элементов и даже ощу­щает неловкость в связи с тем, что «придумал такое серьез­ное заболевание для Ирмы просто для того, чтобы оправ­дать себя».
Вот еще несколько примеров: в сновидении, где дама хочет дать званый ужин, она не может достать все необходимое для этого, хотя и старается изо всех сил. Если смотреть с позиции явного содержания, ее не в чем упрекнуть. Фрейду же удается интерпретировать это снови­дение следующим образом: «Это сновидение говорит Вам, что Вы не можете устраивать вечеринки, и тем самым удов­летворяет Ваше желание не способствовать тому, чтобы Ваша подруга полнела». Причина — ревность, потому что мужу этой дамы нравятся полные женщины. Более того, Фрейд, удивляясь, поче­му не чувствовал отвращения, когда в одном из снов мо­чился на покрытое небольшими кучками фекалий сидение чего-то похожего на уборную на открытом воздухе, неволь­но выказывает уважение к манифестному содержанию сно­видения как к информации, которая никоим образом не является незначительной. Еще более знаменательно обсуж­дение типичных сновидений о «смерти любимых родствен­ников», где он выражает удивление тем, «что формируемая подавленным желанием мысль полностью избегает цензуры и попадает в сновидение без изменения». В случае типичных эксгибиционистских снов и сновиде­ний желания смерти он принимает во внимание именно манифестное содержание, трактуя аффект, замешательство или горе как предпосылку для понимания латентного зна­чения сновидения.
Что конкретно Фрейд подразумевает фразой «мысль сно­видения, сформированная подавленным желанием?» Фак­тически он ясно отделяет желание от прочего скрытого содержания. Если он имеет в виду, что латентная мысль сновидения представляет собой желание смерти, то мы должны отметить, что это желание в действительности явно искажено. Если же, с другой сторо­ны, он подразумевает просто мысль: «Родственник мертв», — тогда это действительно выражено прямо, избегая цензуры. Однако связь этой мысли с желанием сновидца четко не устанавливается, так как далее Фрейд заявляет: «нет ни од­ного желания, кажущегося более далеким от нас, чем это...».34
Мы, естественно, должны предположить, что латентным содержанием сновидения действительно является желание смерти, и когда потом мы рассмотрим явное содержание, то ясно увидим именно защиту от таких мыслей. Во-пер­вых, все происходит без участия сновидца. Кроме того, силь­но выражен аффект горя, и сновидцу не снится, что он желает смерти своему родственнику, а прямо наоборот. Все связи с желанием утаены: цензу­ра очевидна.
Вдобавок к этому необходимо упомянуть обсуждения Фрейда в связи с первым сновидением из «Случая Доры (анализа истерического невроза)». Рассматривая явное содержание сновидения, он в конечном итоге заяв­ляет: «Намерение сознательно выражено здесь примерно следующими словами: 'Я должна бежать из этого дома, ибо вижу, что моя девственность подвергается опас­ности; я уйду со своим отцом и приму меры предосторож­ности, чтобы не оказаться застигнутой врасплох, одеваясь по утрам'». Далее в качестве подоплеки он представляет инфантильный материал, но интерпретация актуального конфликта соответствует явному содержанию сна.
Существует один класс сновидений, относительно ко­торых Фрейд никогда не отрицал прямого значения явного содержания и возможности его интерпретации. Это «сно­видения, открыто определяемые желанием»: впер­вые подробно обсуждавшиеся в «Толкования сно­видений»; это сновидения о комфорте, сновидения детей и людей, испытывающих большие лишения. Довольно зна­менательно, что Фрейд принимает в качестве отправной точки фрагмент, относящийся как раз к такому «сновиде­нию-желанию». Это приводит к некоторому замешатель­ству и заставляет задуматься.
Однако в определяемых жела­нием сновидениях нет необходимости маскировать удов­летворение желания, ибо эти желания не вовлечены в интрапсихический конфликт, противореча разве что жела­нию спать. Скорее, именно невозможность реального вы­полнения служит побудительной причиной для иллюзор­ного удовлетворения в сновидении. Совершенно очевидно, что такие сновидения часто бывают у детей: они мало что могут сами, а многое им запрещается извне. У меня сложи­лось впечатление, что такие неискаженные содержания встречаются и в конфликтных сновидениях, и часто состав­ляют ядро, к которому привязываются подавленные жела­ния сна. Примером может служить сновидение незамужней женщины с гомосексуальными наклонностями: желание пениса было вытеснено, но она могла сознательно принять свое желание иметь ребенка. После того, как однажды она провела день с ребенком сестры, который часами сидел у нее на коленях, ей приснилось, что у нее родился ребенок, но, несмотря на все усилия, она не могла отделить связыва­ющую их пуповину.