Жозеф Де Местер.

Содержание

Доклад
Список литературы

Жозеф Де Местер.

Де Местр убежден, что на свете нет и не может быть ничего усредненного и общезначимого. Этим и обусловлено появление взгляда на Французскую революцию с точки зрения коллизий в развитии исторической индивидуальности, предопределенной Высшим промыслом.
Взгляд де Местра на всеобщую историю, возникший как ответ на мыслительную культуру Просвещения, консерватизм заимствует темы и даже понятийный аппарат из арсенала противника, но рас­сматривает их в соответствии с собственной системой ценнос­тей. Если де Местр и признает прогресс, то лишь в ограни­ченной сфере технических изобретений: методы истребления век от века становятся все более совершенными, а, что каса­ется судьбы человечества в целом, прогресс возможен лишь в страданиях. Рассуждения о мировой истории де Местра созвучны и антипрогрессистским идеям Берка, и взглядам немецких романтиков, особенно Шлегеля. Уже позднее, на страницах «Санкт-петербургских вечеров», де Местр поз­волит себе более обстоятельное изложение этого взгляда. В «Вечерах» история будет представлена им как непрерывный откат от состояния первозданного совершенства, запечат­ленного в мифологии разных народов как память о своем «золотом веке». Но все эти сюжеты философ оставит для будущего; во время работы над «Рас­суждениями о Франции» его задачей было скорее разрушить стереотипы Просвещения, чем дать ответ на вопрос о причи­нах человеческих страданий.
Здесь появляются непривычные для XVIII века рассуждения о характере мировой истории, которые произвели не­сколько неожиданный эффект: де Местр атаковал Просвеще­ние с позиции верующего человека, но вызвал беспокойство и у тех, кто не нуждался в иных источниках христианского вероучения, кроме Евангелия и святоотеческого наследия.
Де Местр иногда слишком явно переходит границу смире­ния и стремится к долженствованию. Даже поклонники творчества де Местра обращают вни­мание на то, что фатализм преобладает у него над надеж­дой, жертва – над милостью. Одно название третьей главы «Рассужде­ний» – «О насильственном уничтожении рода человеческо­го» – способно поставить под сомнение связь философии де Местра с христианским вероучением, ведь Евангелие – это благовествование Спасения, обращенное ко всему челове­честву.
Грехи человечества в глазах де Местра оп­равдывают вечную разъединенность Бога и человека. Де Местр же принципиально не касается темы восста­новления достоинства человека. В его философии мы не встретим рассуждений о том, что в любом состоянии чело­век сохраняет черты образа Божия, даже тогда, когда утра­чивает подобие Создателю. «Великое врачевство против зла – исповедание греха и удаление от него», по определению Григория Богослова, также не вызывает у де Местра инте­реса. С этим связан и тон его рассуждений о лю­дях, отмеченный поразительной безысходностью.
Неудивительно, что читатели де Местра в России в XIX – начале XX вв. обращали внимание на то, что тональность его сочинений составляла заметный контраст учению Церк­ви об искуплении. В представлении де Местра человечество уже ввергнуто во тьму внешнюю, где Рок расточает удары направо и налево.
Через всю со­циальную философию де Местра проходит тезис о несовершенстве человека и о невозможности на­делить его политическими правами. Индивидуализму либера­лов он противопоставляет холизм, т.е. взгляд на общество как на нераздельное целое. Предмет попечения либералов – «индивид» допускается им к участию в социальной жизни только как надежно управляемое существо, помещенное в строго иерархическую систему. Политические предпочтения имели проекцию и на сферу религиозно-философских идей де Местра: между холизмом в общественно-политической доктрине и подчинением че­ловека «бремени родового греха» есть определенная связь. Мысль о неспособности большинства людей участвовать в политике должна была получить «онтологическое обосно­вание». В этом качестве и была предложена идея о «неис­коренимой наследственной порочности человека» и об его «недостоинстве быть обладателем какой бы то ни было свободы вообще».
Что касается политических концепций де Местра, то следует начать с предложенной де Местром критики теории «народного суверенитета», причем это скорее тема, чем равнозначная составляющая его политической доктрины, но тема ключевая – от нее де Местр переходит к позитивной политической теории (1; 24).
Особое внима­ние к теме суверенитета неудивительно: французской мысли принадлежало первенство в разработке этого понятия, и когда революция создала прецедент вольного обращения с высшей государственной властью, Местру пришлось встать на позицию защитника королевского суверенитета – так же, как в условиях династической борьбы XVI в. Жану Бодену. Де Местр собрал все возможные аргументы против системы народного представительства: исторический, практический (связанный с современным опытом), и произвел консервативную «аранжировку» идей А. де Токвиля и Ж.-Ж. Руссо. И тот и дру­гой считали, что представительство не отражает подлинной воли народа, и решения депутатов диктуются корпоративны­ми или частными интересами. Но если для де Токвиля, это – опасное отклонение в развитии демократии, а для Руссо – свойство, прежде всего, британской политической систе­мы, то де Местр настаивает на том, что псевдодемократизм – сама суть системы представительства. От «солидарности» с Руссо в критике недостатков представительства де Местр переходит к атаке на выдвинутую Жан-Жаком идею Зако­нодателя, чей авторитет в глазах народа оправдан тем, что общая воля не может быть выражена ни непосредственно, ни будучи «делегирована». «Мудрый интерпретатор общей воли» для де Местра – лишь деспотичный самозванец. Все это дает де Местру повод повторить вслед за полю­бившимся ему Берком, впервые высказавшим мысль о дик­татуре столицы по отношению к собственной стране, что при подобной системе правления Республика существует только в Париже, а Франция является подданной этой республики. «Слова большая республика исключают друг друга так же, как квадратный круг» (5;87).
Позитивная часть политической доктрины де Местра возникает на пересечении трех векторов: знакомая по раннему произведению («Похвала Виктору-Амедею») апо­логия абсолютизма в духе Боссюэ получает теоретическое подкрепление со стороны консерватизма Эдмунда Берка и монархического принципа, заложенного в теории сувере­нитета Жана Бодена.
Представленная на страницах «Рассуждений» в качестве политического идеала традиционная Французская конституция в описании де Мес­тра обнаруживает удивительное сходство с британской – в описании Берка. Повторения особенно заметны, если учиты­вать, насколько значима для консерваторов идея историчес­кого своеобразия. Но добиться полного согласования различ­ных системных элементов консервативного мировоззрения, вероятно, можно лишь в теории. Солидарность с Берком для де Местра оказалась, превыше всего, поэтому у него можно найти и мысль о совершенной исключительности каждой исторической конституции и почти точное воспроизведение на французском материале берковского «эталона». Причи­ной подобных повторов было то, что ценности, казавшиеся тому и другому национальными, в действительности были политическими.
Мысль Берка о том, что прочность британских политических институтов связана с преобладающим значением религии и почтитель­ным отношением англичан к традиции была представлена в «Рассуждениях» в качестве общего закона. Христианство, налагавшее этические ограничения на власть короля, одновременно освящая ее, в «Рассуждениях о Франции» было представлено как «цемент политического здания». Однако при этом римский понтифик еще не появился среди политических фигур этой книги (2; 43).
Но при несомненном сходстве с политической концепци­ей Э. Берка, доктрина де Местра имела и свои особенности. Несколько иной вид приобрело в ней берковское «равновесие», обеспечиваемое посредничеством аристократии в отношениях между монархами и народами. С одной стороны, в «Рассуждениях» речь идет о взаимном уравно­вешивании трех сословий (дворянства, духовенства и магистратов) в благополучные для Бурбонов времена, когда излишняя централизация еще не подорвала гражданского основания политического порядка, с другой – равновесие обеспечивается двумя полюсами интенсивно­го взаимодействия: монархией и нацией, связанными друг с другом общей исторической судьбой. Куда более «правый» в политическом отношении, де Местр под влиянием Берка обратил взгляд к третьему сословию, хотя и предпочел сло­ву «народ» (le people) более щадящее для его слуха и менее скомпрометированное революционным обиходом – «нация» (la nation). Но и это было серьезным шагом – одним из пер­вых среди эмигрантов де Местр понял, что третье сословие следует принимать в расчет. Таким образом, к моменту создания «Рассуж­дений» концепция равновесия в первоначальном ее вариан­те, представленном в ранней работе – «Похвале Виктору-Амедею», отходит в тень и уступает центральное место идее национально-мо­нархического баланса. И теперь, заимствованный у Просвещения иде­ал равновесия в новой консервативной редакции еще больше соответствовал абсолютизму Боссюэ (2;44).
В целом концепция де Местра явилась альтернативной ли­берально-просветительскому проекту. В ней принципиально менялась система приоритетов: «нация» противопоставля­лась «индивиду», назначением политики провозглашалась защита национальных интересов, а не прав личности, «наци­ональная солидарность» выступала как средство обуздания эгоизма и управления «испорченной человеческой волей».
Де Местра 1790-х годов еще можно назвать умеренным консерватором. Его книга была реакцией на революцию, ре­акцией страстной, эмоциональной, но в ней есть место и для нации как силы, достойной королей, и для идеи ограниче­ния политического произвола.
В политическом наследии де Местра есть две тенденции, не приведенные к логическому согласованию: крайний догматизм, отвечающий остроте политических баталий тех лет, и предельно четный реализм в оценке происходящего, выдающий преобладающее влияние основы консервативного логического стиля – особого ощущения конкретности, стремления придерживаться того, что действительно дано.
Таким образом, анализ политической теории Жозефа де Местра позволяет сделать общие выводы:
1. консервативное мировоззрение характеризуется противоречивостью, обусловленной двумя «уровнями реакции» на либерально-просветительский «вызов». «Срочная» идеологическая реакцию на либеральный проект лишь оттеняет более глубинную тенденцию, связанную с критикой основ рационализма как стиля мышления и любого политического «моделирования».
2. политическая концепция де Местра отмечена тем же синтетизмом, что и его религиозно-мистическая доктрина. Обоснованию непреложности монархического устройства политической сферы служат самые разные источники: традиционализм Э. Берка, теория суверенитета Ж. Бодена, интегральный абсолютизм Ж. Боссюэ – в обрамлении логики и риторических приемов Просвещения.
3. политическая доктрина де Местра претерпела серьезные изменения. Пребывание мыслителя в России и последствия Священного Союза способствовали тому, что центральной ее частью в поздних произведениях стал теократический элемент. При этом, обосновывая необходимость «посредничества» папы в Европе и достижения баланса интересов, де Местр сохранил верность монархическому принципу, заложенному в теории суверенитета.
Относитесь философских взглядов де Местра можно сделать следующие выводы: