Базаров и Обломов как две грани русского менталитета

Введение
Глава 1. Базаров
Глава 2. Обломов
Глава 3. Базаров и Обломов – нигилизм и апатия
Заключение
Список использованной литературы

Базаров и Обломов как две грани русского менталитета

Но, несмотря на всю злободневность и остроумие, с которым написан роман, вслед за его появлением раздались голоса, которые, отдавая справедливость его достоинствам, сетовали на то, что молодое поколение представлено в нём с невыгодной стороны.
Не отрицая правдивости изображения выведенных лиц, находили, что эти лица не могут служить типическими представителями обоих поколений, особенно младшего. Неужели, восклицали эти критики, все наши молодые люди таковы, как Базаров? Неужели это свежеё, молодое поколение, в котором заключаются все наши надежды, все наше будущеё, таково, как эти два типа? Но это безотрадно, это ужасно, это невозможно! Однако, что же особенно безотрадного и ужасного в типическом изображении молодого поколения у Тургенева?
Но ведь Базаров герой; он существо болеё или менеё исключительное; он воплощает в себе тот дух, который болеё или менеё примешивается к мнениям, чувствам, действиям людей, но не господствует в них исключительно и даже большею частью вовсе не живёт в них, а только говорит их устами. Каков бы ни был этот дух, он не портит их в основании, но и не действует как живая сила, он занимает только пустое место, он внедряется там, где ничего нет.
Произведение Тургенева находится в обстоятельствах совершенно исключительных. Взятое из текущей жизни, оно снова входит в неё и производит во все стороны сильное практическое действие, какое едва ли когда производило у нас литературное произведение. Роман как будто ещё продолжается; произведённое им действие, явления, которые он вызвал, - как будто новая глава в нём, как будто эпилог к нему. Этот эпилог, разыгрывающийся в действительности, служит отличным комментарием к роману: вот почему сказали мы, что он находится в исключительных условиях. Благодаря этим условиям, чрезвычайно упрощается оценка и с совершенной точностью разрешается вопрос об истине типа, о верности его изображения. 8
Итак, верен ли тип, изображенный в Базарове? Есть ли истина в замысле этого типа? Точно ли в нём представлено нечто действительное? Или это каприз и выдумка? По-видимому, нет никакой возможности дать вполне доказательный ответ на этот вопрос. Мы можем думать так, другие могут думать иначе. Одно и то же впечатление будет действовать совершенно по-разному на разные умы. 9
Необходимо отметить, что для всякого начала, претендующего на господство, всего обиднеё быть выведенным на сцену. Стать предметом наблюдения, показаться в определённом образе - значит сойти с высоты и из господствующего начала превратиться в простой предмет. Известное дело, что человек не иначе освобождается от слепых влечений, как путём сознания. Что удаётся нам сознать, то теряет уже слепую власть над нами, то, напротив, само становится болеё или менеё подвластно нам. Вот почему всякая слепая власть боится стать предметом сознания и не любит быть представленною. Общие толки, а также и какие-нибудь отдельные черты, какие-нибудь случайные проявления, не опасны; не опасна также карикатура: преувеличенное изображение какой-нибудь особенности только затемняет смысл целого и отвлекает от него внимание. Глупым, бездарным, нелепым попыткам бывает она очень рада; оставаясь в стороне, не тронутая ими, она над ними комфортабельно смеётся.10
Теперь спрашивается, что художник хотел изобразить в герое своего романа или, лучше сказать, что представляет собой эта эпическая фигура и чему соответствует она в жизни? 11
В одном из петербургских журналов критиком Страховым были сопоставлены и разобраны отзывы о романе Тургенева. Но, отдавая должную справедливость многим умным замечаниям автора этой статьи, мы не можем, однако, согласиться с ним в основной его мысли, именно во взгляде его на сущность типа, изображённого Тургеневым под именем Базарова.
По мнению критика, в этой фигуре выразился господствующий дух реализма, дух, действующий и в жизни, и в науке. Критик раздвигает горизонт этого типа до всемирного значения и видит в нём какую-то всеобщую идею.
Он видит в нём тот умственный аскетизм, который сурово отказывается от всего далёкого, неясного, не дающегося непосредственно в руки, и направляет мысль и деятельность к достижимым целям. Но, придавая этому типу такое значение, критик далёк от сочувствия к нему, критик видит в нём силу одностороннюю, не удовлетворяющую всем требованиям человеческой жизни и подавляющую многие, лучшие из них.12
Такой взгляд уничтожает не только все индивидуальные, но и все типические особенности этого образа; он превращает его в отвлеченность, которая столько же может относиться к Базарову, сколько и к явлениям совершенно противоположным.
Это мнение относительно героя Тургенева довольно распространено, хотя нигде так отчетливо и полно не высказано, как в данной статье. Ухватившись за один наружный признак, критик оставляет без внимания другие, гораздо более существенные элементы образа, и из одной более мнимой, нежели действительно характеристической черты, развивает его значение. 13
Легко сетовать на наших художников за то, что они черпают из нашей жизни так мало положительных типов. Гораздо основательнее было бы спросить, представляет ли наша общественная жизнь элементы для таких типов. 14
Критики, ставившие Тургеневу в упрек неудовлетворительность выведенных им типов молодого или старого поколения, не подумали, что если типы эти действительно неудовлетворительны, то виноват не автор, а жизнь, из которой он их взял. Он взял то, что есть, и всякая прибавка была бы искажением и ложью.15
Тургеневский Базаров не просто тип, но и характер, лицо живое до мельчайшей подробности. Нигде в этом образе не обнажается сентенция, нигде не проглядывает в нём отвлечённое понятие, он с ног до головы живая фигура. 16
В "Отцах и детях" заметно желание автора дать главному типу возможно благоприятнейшие условия. Автор, видимо, как будто опасался показаться лицеприятным. Он как будто слишком старался быть беспристрастным, и эти усилия не остались без некоторых последствий. 17
Впрочем, следы этих усилий незначительны; они только показывают направление мысли автора, который не только не заслуживает упрека в несправедливости к герою, но, напротив, скорее может подвергнуться легкому упреку за излишнюю мнительность, за излишние усилия быть беспристрастным, потому что излишество во всём, даже хорошем, бывает более вредно, чем полезно. Но эта излишняя мнительность лишь кое-где проглядывает и тотчас же исчезает, не производя большого вреда. 18
Автор руководствовался другим, более существенным соображением. Он хотел, чтобы избранный им тип явился на свет в своих лучших одеждах, чтобы к производимому им впечатлению не примешивалось ничего невыгодного от каких-нибудь посторонних случайностей. Он хотел создать своего героя из самых лучших материалов, какие только могли подойти к этому типу. 19
Герой этот поставлен так, что личность его производит самое выгодное для него впечатление. Эта личность не бросается прямо в глаза какою-нибудь слабою стороной; на вид обращено только всё выгодно действующее. Мы видим перед собою человека способного и крепкого, которого нельзя упрекнуть ни в какой пошлости. Даже то, что могло бы быть ему вменено в недостаток или в вину, внушает уважение. Ни в каком положении не кажется он смешным или жалким; изо всего выходит он с некоторым достоинством. Его мужество - неподдельное, но совершенно естественное. Он сохраняет полнейшее спокойствие под пулею, и автор, не довольствуясь впечатлением наружного вида, заставляет нас заглянуть в его душу, и мы видим действительно, что смерть, пронесшаяся над его головой, произвела на него не большее впечатление, чем прожужжавшая муха. Он постоянно удерживает власть над собой; его душевные настроения, намерения и мысли не запутываются в рефлексиях, не задерживаются, не расплываются, а переходят кратчайшим путём к делу. Слово его всегда толково и сжато; он высказывает только то, что хочет сказать, и хочет сказать только то, что ему пригодно. Он поставлен автором так, что производит впечатление сильной натуры. 20
Автор везде дает ему центральное место; везде является он главным пунктом, а все прочее только группируется около него и выдаёт только резче и явственнее его фигуру. Все располагается так, чтобы он производил впечатление силы.
А в чем же состоит эта сила? Есть ли это действительная сила или только оптический обман, результат сравнения с окружающей мягкостью и бессилием? Это вопрос идет довольно глубоко; он касается тех элементов, которые всеми безотчетно и невольно чувствуются в общем впечатлении. 21
Этот вопрос ищет ключ к той тайной антипатии, которую возбуждает Базаров, к тому горькому и язвительному чувству, которое поневоле должны испытывать люди, носящие его дух в своем сердце.
Глава 2. Обломов
Уже первые читатели романа Гончарова, стремясь понять характер Обломова, сопоставляли его с известными литературными персонажами.
Сравнение Обломова с «лишними людьми», блестяще развернутое в статье Добролюбова, заранее предполагало иной, чем у провинциального читателя Гончарова, результат. Добролюбову оно было необходимо для того, чтобы с помощью Обломова сбросить с высокого пьедестала самих «лишних людей».
По мнению Добролюбова, тип Обломова порожден новыми жизненными веяниями, главный признак которых – девальвация фразы: она «потеряла свое значение, явилась в самом обществе потребность настоящего дела».22
И в обстановке этих веяний все «лишние люди», рыцари фразы, выглядят, по Добролюбову, обломовцами, над ними «тяготеет одна и та же обломовщина, которая кладет на них неизгладимую печать бездельничества, дармоедства и совершенной ненужности на свете».23
Обличая бездействие и фразерство «лишних людей», Добролюбов не находил никаких смягчающих их «вину» обстоятельств. Их мировосприятие Добролюбов сопоставляет с общественным сознанием «лишних людей», - последние, естественно, терпят крах. Снять с них ореол «избранничества», чтобы утвердился в качестве идеала иной жизненный тип – деятель, борец, - к этому, прежде всего, и стремился Добролюбов, верный принципу «реальной критики»: «толковать о явлениях самой жизни на основании литературных произведений».24
Безусловно, водораздел между «лишними людьми» и Обломовым располагается не в плоскости психопатологии, хотя разность темпераментов героев Тургенева, Лермонтова, Пушкина и героя Гончарова сразу бросается в глаза. Прозаичность характеристики Обломова, беспощадность авторского взгляда на него имеют своим источником другие причины. Главные из них связаны с эпохой создания такого типа, как Обломов, и особой индивидуальностью его творца.
Обломов – последний в галерее «эгоистов поневоле», увиденный писателем, пережившим не только 40-е годы, но и 50-е, которые обнаружили с полной очевидностью разрушительное воздействие пассивной оппозиции даже на самые незаурядные натуры.
Обломов – создание трезвого, объективного по своей природе таланта Гончарова. Для Гончарова Обломов – прежде всего сосредоточение объективного социально-психологического анализа. Вопрос, почему утерял обломов все общественные связи, получает всестороннее, последовательное объяснение. И тогда выходит на первый план то, что было «проходным» у предшественников Гончарова, развращающее влияние самой возможности ничего не делать.
Ресурсы характеристики «лишнего человека» у Гончарова смещаются, но не до такой степени, чтобы тип потерял свои главные родовые признаки. Как бы там ни было, за бездействием Обломова видится не только природная лень, воспитанное с детства иждивенчество, но и апатия – итог разочарования умного и честного человека в самой возможности настоящей деятельности.
«Парад гостей» в начале романа нарочито демонстративен, вот какую «деятельность» может предоставить общество Обломову, покинувшему диван и готовому трудиться на общественной ниве.