Феноменологическая социология

План
Введение
Идейно-теоретические истоки
Феноменологическая парадигма: предмет и методы
Типизация и конструирование идеальных типов
Интерсубъективный мир
«Мы»-группа и «Они»-группа
Концепция дома
«Мы» и «Они» в российском обществе
Вопросы на развитие социологического воображения:
Основные термины и выражения:
Заключение
Список используемой литературы

Феноменологическая социология

«Мы»-группа и «Они»-группа
Шютц особо подчеркивает, что для типизации объектов и оценки социальных действий каждый индивид использует ту шкалу измерений, которая характерна для его «домашней» группы, имеющей общие конструкты первого порядка. Однако интерсубъективный мир одной «домашней» группы может существенно отличаться от интерсубъективного мира другой «домашней» группы. Отсюда и проистекает то, что индивид из одной социальной группы («домашней» группы) видит объекты иначе, чем человек из другой социальной группы. Именно благодаря интерсубъективности повседневное знание и жизнь индивидов одной группы отличается от других [Ионин Л.Г. Понимающая социология. М.: Наука, 2008]. Так возникают различия между «Мы»-группа, в которой индивид чувствует себя как дома и «Они»-группа (иная группа, вкоторой сложно понять конструктуры первого порядка её членов, из- за чего возникают опасение и недоверия).
В социологии различия между «Мы»-группа и «Они»-группа (часто они просто называются «Мы» и «Они») трактуются как различия между внутригрупповыми и межгрупповыми отношениями. Изучение пары противоположных отношений позволяет наблюдать «перерывы постепенности» в социальной реальности, сравнивать разные самости. Как считает Шютц, при переходе индивида из одной социальной группы в другую ему неизбежно приходится сталкиваться не только с иным социокультурным порядком, но и с тем, что члены новой группы руководствуются своими знаниями, имеют свою, специфическую шкалу измерения значений и социальных объектов. Для пришельца могут возникать и проблемные ситуации, и даже катаклизмы. Отметим некоторые направления исследований, характерные для феноменологической парадигмы. Интерсубъективный мир содержит знание, включающее и убеждения, и элементы веры, которые реальны в том смысле, что так их определяют сами участники интеракции определенной социальной группы. Скажем, для некоторых племен, живущих сегодня в Австралии, колдовство не является обманом, а элементом их социальной реальности. Вследствие чего их обыденное знание может представлять интерес для изучения, чтобы получить общее представление об их жизни [Cicourel A. Cognitive sociology. Oxf., 2008]. Или - составить суждение о реалиях жизни в Советской России можно по документально зафиксированным знаниям людей того времени, принадлежавших к разным социальным группам, об окружающих их объектах и явлениях (дневники, кинофильмы, литературные произведения), а не по нашим современным знаниям - тому, как нам, «внешним» наблюдателям она кажется сегодня.
Концепция дома
Что Шютц понимает под «домом»? - «Мы будем понимать под домом нулевую точку системы координат, которую мы приписываем миру, чтобы найти свое место в нем: Символическая характеристика понятия «дом» эмоционально окрашена и трудна для описания. Дом означает различные вещи для разных людей. Он означает, конечно, отцовский дом и родной язык, семью, друзей, любимый пейзаж и песни, что пела нам мать, определенным образом приготовленную пищу, привычные повседневные вещи, фольклор и личные привычки, - короче, особый способ жизни, составленный из маленьких и привычных элементов, дорогих нам» [Шютц А. Возвращающийся домой. - Социс, 1995, № 2. – 139]. При этом социолог подчеркивает, что «дом означает одно для человека, который никогда не покидает его, другое - для того, кто обитает вдали от него, и третье - для тех, кто в него возвращается».
Особый интерес для Шютца представляет проблема реадаптации индивидов к своей «домашней» группе после того, как они её покинули, какое- то время жили в иных социальных группах, неизбежно усваивая новые знания и новые измерительные линейки ценностей, типичные для этих групп. Как складываются интеракции возвращающихся индивидов в свою родную «домашнюю» группу с самыми близкими им прежде людьми? Проблема отнюдь не надуманная [Абельс Х., Романтика, феноменологическая социология и качественное социальное исследование]. Достаточно вспомнить нашумевший американский сериал «Рембо». Молодой, здравомыслящий американец, отмеченный всевозможными знаками отличия во время боевых действий во Вьетнаме, в социокультурном плане не может вернуться в свой прежний родной «дом»: по совершенно новым меркам знания (с позиций иных конструктов первого порядка) он оценивает прежние социальные реалии и потому вступает в бесконечные конфликты с властями.
Сам Шютц столкнулся с этой проблемой ещё в молодые годы. Он принимал участие в боевых действиях в годы первой мировой войны и на себе испытал тяготы взаимонепонимания, трудности налаживания диалога с близкими людьми по возвращении домой. Возможно, именно этот личный опыт побудил его к серьезным научным исследованиям данной темы. Прежде всего, Шютц отмечает, что положение возвращающегося отлично от положения чужестранца - последний готов к тому, что этот мир организован иначе, по сравнению с тем, из которого он прибыл. Возвращающийся же ожидает встретить то, что ему хорошо знакомо - людей, которые жили с ним в одном пространстве и времени. Их интересы и цели были понятны. «Жить дома - это значит воспринимать другого как уникальную личность в живом настоящем, разделять с нею антиципации будущего в качестве планов, надежд и желаний, наконец, это означает шанс восстановить отношения, если они прерваны [Ионин Л.Г. Понимающая социология. М.: Наука, 2008]. Для каждого из партнеров чужая жизнь становится частью его автобиографии, элементом личной истории»6. Интерпретация объектов является общей для всех членов «домашней» группы: каждый индивид уверен, что он поймет других, а они - его. Даже какие-то инновации (болезнь, смерть) в условиях дома разрешаются рутинными способами.
Однако ситуация полностью меняется для покинувшего дом индивида. Солдат, ушедших на службу, нередко удивляют письма из дома - сказывается разрыв пространства и времени со своей группой, что отражается на интерпретациях объектов и явлений, которые уже рассматриваются через призму новой «домашней» группы, её иных конструктов первого порядка, а также уникальной биографической ситуации солдата. С другой стороны, когда возвращающийся домой будет говорить о своей жизни на фронте, может оказаться, что его поступки кажутся близким людям величайшим героизмом, в то время как сам он их представляет борьбой за выживание или выполнением долга. И напротив: героизм может вовсе игнорироваться людьми дома. Биографическая ситуация военной службы детерминирует особое восприятие социального мира солдатом. Шютц замечает, что в гражданском обществе солдат вынужден выбирать свои цели и средства, но не может, как в армии, следовать авторитету или руководству. Поэтому он зачастую чувствует себя «как ребенок без матери». Для всех возвращающихся справедливо, что вернувшийся человек уже не тот, что был, ни для себя, ни для тех, кто ждал его возвращения. «Здесь, - пишет Шютц, - оказывается под вопросом ни много, ни мало, как обратимость внутреннего времени. Эта та самая проблема, которую Гераклит выразил афоризмом о невозможности войти в одну и ту же реку дважды: Даже если мы возвращаемся домой после короткого перерыва, мы обнаруживаем, что старое, привычное окружение приобретает дополнительное значение, возникающее из нашего опыта в период отсутствия: вещи и люди, по крайней мере в начале, имеют другие облики [Cicourel A. Cognitive sociology. Oxf., 2008]. И требуется определенное усилие, чтобы трансформировать нашу деятельность в рутинное русло и реактивировать наши прежние отношения с людьми и вещами». Из сказанного социолог приходит к практическому выводу о том, что следует всех готовить к возвращению ветеранов в домашнюю группу. «Через прессу и радио следует разъяснять домочадцам, что человек, которого они ждут, уже не тот, другой, и даже не такой, каким его воображают. Повернуть пропагандистскую машину в противоположном направлении, разрушить псевдотипы батальной жизни и жизни солдата вообще и заменить его на правду - не простая задача. Но необходимо уничтожить прославление сомнительного голливудского героизма и нарисовать реалистическую картину того, как эти люди думают и чувствуют, - картину не менее достойную и взывающую к памяти. Поначалу не только родина покажет возвращающемуся домой незнакомое лицо, но и он покажется странным тем, кто его ждет».
«Мы» и «Они» в российском обществе
Разумеется, феноменологическая социология Шютца не ограничивается возможностями исследования поведения военнослужащих, эмигрантов, путешественников или чужестранцев. Её теоретико-методологический инструментарий может быть использована и для более масштабных исследований. Так, ныне в России идет бурный процесс образования все новых социальных групп, каждая из которых имеет свои знания социальной реальности, которые подчас несовместимы друг с другом. И эта несовместимость множественных «Мы» и «Они» представляет нынешнюю социальную реальность.
Особенно это касается коллективных представлений различных социальных групп [Ионин Л.Г. Понимающая социология. М.: Наука, 2008]. Так, если в советское время патриотизм считался само собой разумеющейся, самоочевидной реальностью для всех, то ныне ту или иную форму патриотизма довольно трудно поддерживать в качестве общего знания. Многочисленность представлений патриотизма создает основу для относительности его содержания, и данный феномен утрачивает положение само собой разумеющейся реальности.
Феноменологическая парадигма позволяет также изучать, как представители разных социальных групп через призму своих знаний интерпретируют объекты и явления, к каким потенциально социальным действиям ведет несовместимость множественных образов социальной реальности, как сами люди, исходя из своей социализации, существующих социокультурных ценностей, определяют своё имущественное положение, отношение к социально престижным статусам и в целом социальное положение.
Скажем, в советские времена многие граждане, особенно партийно- государственные работники, относили себя к считавшейся в то время престижной социально-этнической группе - «русские». Аналогично, сегодня социологи обратили внимание на то, что некоторые люди, занимающиеся предпринимательской деятельностью, в силу разных мотивов не считают себя представителями класса предпринимателей или «новых русских», а продолжают относить себя к рабочим, интеллигенции и т.д., что может проявляться и в их мышлении, и в их социальных действиях. Значит, субъективные представления о своей социальной принадлежности могут принимать вполне реальные очертания в повседневной жизни. Феноменологи исходят из того, что начиная с детства на уровне повседневного общения, у индивидов по мере усвоения социокультурных ценностей складывает определенное видение себя в «домашней» социальной группе и определенное представление об этой группе. Эта группа видится как некое «Мы» в противоположность тому, что где-то есть другие люди - «Они», - у которых свой мир, своя жизнь. В сопоставлении своего «Мы» с другими «Они» вырабатывается социальная самоидентификация индивидов. Социальная самоидентификация формируется стихийно в процессе социализации у каждого человека и в последствии так или иначе влияет на выбор жизненных стратегий, на степень готовности людей к взаимодействию с представителями других социальных групп.
Разве мы ежедневно не сталкиваемся с тем, что кое-кто говорит и действует, исходя из своей принадлежности к определенному «Мы». Так появляется: «Мы - рабочие» или «Мы - офицеры, промышленники» и т.д. В каждой социальной группе складывается своё отношение к другим «Они». В зависимости от характера доминирующих социокультурных ценностей в сознании индивидов это отношение может быть самых разных оттенков - уважительное, боязливое, высокомерное, враждебное. Так, ещё недавно виноватыми во всех наших проблемах были «Они - буржуи». Дух отношения к «Ним» прекрасно выражен у В. Маяковского: «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй».
Социологические исследования свидетельствуют, что до сих пор у значительных социальных групп страны остается враждебное отношение к бизнесменам, предпринимателям, фермерам. Однако характер взаимоотношений «Мы» и «Они», конечно, постепенно меняется при изменении социокультурных ценностей, и это можно наблюдать в современных российских реалиях. У россиян постепенно складывается иное видение того, что есть рабочий класс, интеллигенция, интеллектуалы, офицерство, предприниматели и т.д.
По мнению феноменологов, объективное хотя и влияет на формирование классов и социальных групп, но субъективная социальная самоидентификация индивидов играет значительно большую роль при формировании социальных действий и интересов, социальных жизненных стратегий. Поэтому весьма значимым для общества является то, как государство интерпретирует интересы социальных групп, оказывая тем самым огромное влияние на субъективную социальную самоидентификацию людей. Если в недавнем прошлом всячески возвеличивались «особые интересы» рабочего класса, как «интересы социального прогресса» (отнюдь не случайно многие относили себя к рабочим), то теперь взят иной крен - насыщение рынка товарами, политическая демократия ассоциируется с деятельностью класса предпринимателей. Это не способствует формированию толерантной ментальности в различных социальных группах и, соответственно, социальной стабилизации. Не менее важно и то, что люди, оказывающиеся в «низших» социальных группах, как правило, менее способны к выбору активных жизненных стратегий, полагая, что такое социальное поведение «не для них».
Во многих учебниках и учебных пособиях Вы встретитесь с суждениями о том, что феноменологическая социология Шютца является парадигмой, исследующей социальные реалии на микро уровне. Безусловно, это так. Но не только. Другие исследователи творчества этого социолога не без основания отмечают, что данная парадигма позволяет диалектически исследовать процессы как на микро, так и на макро уровнях. Представляется, вторая позиция более правильная. В самом деле, характер интерсубъективных миров, отношений «Мы» и «Они», несомненно, влияет на макро социальные структуры общества. По результатам исследования интерсубъективных миров конкретных социальных групп можно сделать представления об общественном сознании в целом. Этот методологический подход прекрасно применяют ученики Шютца - П. Бергер и Т. Лукман. Об их вкладе в развитие феноменологической социологии речь пойдет в следующей теме.
Вопросы на развитие социологического воображения:
1. 11 сентября 2001 года Америка подверглась беспрецедентным террористическим атакам [Cicourel A. Cognitive sociology. Oxf., 2008]. Однако восприняты они были далеко не однозначно: в одних регионах мира люди выражали боль и скорбь, а в других - откровенно радовались случившемуся. Как Вы это объясните с позиций феноменологической социологии? Можно ли терроризм победить только силовыми и экономическими акциями? Что по Вашему нужно предпринять, чтобы в мире постепенно формировались более толерантные отношения между многочисленными «Мы» и «Они»?
2. Сегодня и в мире, и в России обострились национальные конфликты. В чем Вы видите основные причины тому? Аргументируйте Ваш ответ с позиций конфликтной и феноменологической парадигм.
3. Не приходилось ли Вам сталкиваться со следующей ситуацией. В школе у Вас был очень близкий друг (подруга). Вы понимали друг друга без слов, могли часами быть вместе. Но по окончании школы ваши пути разошлись. И вот через 2-3 года Вы неожиданно встречаетесь вновь. Однако после радости встречи Вы вдруг неожиданно для себя замечаете, что говорить-то Вам не о чем. Как Вы это объясните? Используйте положения феноменологической социологии.
Основные термины и выражения:
Феноменологическая социология, повседневный жизненный мир, «домашний мир», плюрализация жизненных миров, субъективное восприятие социального контекста, повседневное знание, конструирование социальной реальности, знание здравого смысла, конструкты первого порядка, конструкты, второго порядка, научное знание, интерсубъективный мир, биографическая ситуация индивида, «Мы»-группа, «Они»-группа, концепция дома, социальная самоидентификация индивида
Заключение
Если повседневный мир с самого начала является доинтерпретативным миром, если все элементы этого мира имеют свои горизонты типичности и если понятия биографически детерминированной ситуации, наличного запаса знания и определения ситуации оказываются средствами интерпретации социальной реальности, тогда должны быть основополагающие принципы отбора, на основе которых конкретно выбирают, совершают определенные действия, принимаютте или иныеустановки, реше ния, обязательства. Их Шюц называет релевантностью. Я выбираю тот или иной способ действия, отличающийся от принятого другим человеком в зависимости от того, что считаю релевантным (соответствующим) моим глубоким убеждениям и интересам. Хотя я и разделяю некоторые общие релевантные системы с большинством моих партнеров (коллег, друзей и тл.), в то же время я знаю, что часто я это делаю по каким-то иным причинам, объяснить которые можно в терминах лишь моей схемы фундаментальных интересов. Я знаю: то, что интересно мне, может быть скучно другому, над тем, что свято для меня, может смеяться другой и тл. В основе этого лежит различие систем релевантности. Подобно тому как координаты социальной матрицы определяют способ видения мной мира, так существует особый вид «здесь-и-сейчас» реле вантной структуры моей жизни, исходный пункт моего аксиологического существования, в терминах которого получают значимость и направление те или иные мои оценочные суждения.
Список используемой литературы
1. Абельс Х., Романтика, феноменологическая социология и качественное социальное исследование.
2. Американская социологическая мысль. М.: МГУ, 2004. – Раздел «Феноменологическая социология».
3. Баразгова Е.С. Американская социология. Традиции и современность. Екатеринбург-Бишке: Издательство «Одиссей», 2007. - Глава ХII.
4. Бауман З. Мыслить социологически. М.: Аспект Пресс, 2006. - Главы 2-5.
5. Бергер П.Л. Приглашение в социологию. Гуманистическая перспектива. М.: Аспект Пресс, 2006.
6. Громов И.А., Мацкевич А.Ю., Семенов В.А. Западная теоретическая социология. Санкт-Петербург: Издательство «Ольга», 2006. - Часть II, глава 3, раздел 2.