Тема смысла жизни и бесмысленности существования в рассказах Чехова

Введение
1. А.П. Чехов и важнейшие проблемы его времени. Проблема смысла жизни в творчестве писателя
2. Проблема смысла жизни и бессмысленности существования в рассказах А.П. Чехова
Заключение
Список литературы

Тема смысла жизни и бесмысленности существования в рассказах Чехова

В конце четвертого действия сестры не только приходят к идее служения, но и стремятся обрести в ней смысл жизни. Тема смысла жизни - одна из важнейших в пьесе, и она тесно связана с идеями служения.
Из трех сестер только Маша с самого начала участвует в обсуждении проблемы смысла жизни. Ольга обращается к этой теме лишь в своем финальном монологе, а Ирина утром в день своих именин, то есть за несколько часов до начала пьесы, открывает для себя смысл жизни: «Человек должен трудиться, работать в поте лица, кто бы он ни был, и в этом одном заключается смысл и цель его жизни, его счастье, его восторги (XIII, 123)». Она поначалу видит смысл жизни в самом труде, но затем обнаруживает, что «труд без поэзии, без мыслей» скучен, тяжел и безрадостен, и в конце говорит о высоком значении не трудасамого по себе, а результатов его. Серьезнее всех озабочена проблемой смысла жизни наиболее несчастная из трех сестер, а Ольга, пока у нее есть надежда на замужество и счастье, о смысле жизни просто не думает.
В отличие от Ирины, Вершинин, не менее страдающий, чем Маша, является к трем сестрам с давно уже им определенным смыслом своего существования: «Через двести-триста, наконец, тысячу лет, <...> настанет новая, счастливая жизнь. <...> мы для нее живем теперь, работаем, ну, страдаем, мы творим ее - и в этом одном цель нашего бытия и, если хотите, наше счастье (XIII, 146)».
В своих финальных монологах Ирина и Ольга (очевидно, что Маша с ними солидарна) утверждают служение как смысл своей жизни. Напомним, что к идеям служения сестры приходят тогда, когда рухнули все их надежды. В условиях безнадежности и утраты прежнего содержания жизни возникает необходимость наполнить чем-то свою жизнь. Видимо, о пустоте своего существования и думает Маша, когда говорит о том, что человек должен веровать или искать веры, иначе жизнь его «пуста, пуста»2.
В целом, как справедливо отмечал Чудаков, в сфере идей большого писателя всегда существенней­шее место занимают «вечные идеи» — смысл жизни чело­века, цель всего сущего, истина, смерть. Всякое великое произведение искусства так или иначе подходит к реше нию этих кардинальных проблем человеческого бытия и являет миру некий новый, доселе неведомый вариант ре­шения — или постановки — этих вопросов. В целом, А.П. Чехов отличается тем, что в его творчестве фабульные ситуации не направлены к цели столь прямо, не выражают авторскую заинтере­сованность в разрешении проблемы явно.
У Артура Лютера есть замечание: «Герои Чехова обедают, чтобы не рассуждать о боге». Точнее, — им не­когда и негде говорить о нем. Персонажи Достоевского включены в ситуации, отобранные таким образом, что они могут в них обсудить, выяснить все, что их мучит. Герои Чехова никогда в такие специальные ситуации не попадают. Они «обедают, только обедают». Видение человека в его неотделимости от вещного ок­ружения, бытийной оболочки определяет особые формы изображения идей высокого ранга и их жизни в душе героя3.
В художественном мире Чехова при решении этих вопросов всегда предполагается некая запредельная область. Автор может дойти лишь до определенной границы; дальше лежит сфера, его словом непостижимая. К ней можно только — с разных сторон — приблизиться. Слово существует только для того, чтобы сказать о. су­ществовании этой сферы. Какие-либо спекуляции в ней невозможны. Авторское слово не может проникнуть в «закрытую сферу». Идея невыразимости словом лежит в основе чеховской поэтики «запредельного». Вместе с Л. Вит­генштейном Чехов мог бы сказать: «Чего нельзя форму­лировать в слове, о том следует молчать». Принцип умолчания — способ адогматического воплощения идей высокого ранга. Он предполагает отсутствие догматиче­ского суждения об этих идеях, дает лишь их знаки, канву, по которой каждый делает узоры сам»4.
В третий период творчества голос повествователя громче зазву­чал в произведениях Чехова; рассуждения, размышления рассказчика захватывают самые сложные и глубокие явления духовной сферы. Но и теперь мысли этого рода выражаются не в логико-философских или теологических категориях. Они даны как неопределенное, неясное ощущение, это скорее мысль-чувство, чем мысль-идея. В изображении «высокого», «запредельного» в чехов­ской художественной системе или вообще не допускается слово или допускается только слово поэтическое. Пости­жение этих сфер духа передано высокой поэзии.
Герои Чехова не решают вопросов веры и безверия, у них нет даже оригинальных философских идей. Епиходов в «Вишневом саде» читал Бокля, но из книжной премудрости он вынес только одно сомнение: он не знает, чего ему хочется, жить или застрелиться. Тем не менее философская тема в произведениях Чехова безусловно есть. Ее звучание, на наш взгляд, не сводится к действительно очень важной проблеме ориентации человека в мире (гносеологической проблематике) или философии «обыденного сознания». Разве не ощущается в произведениях писателя «тоска по смыслу жизни», и разве его герои не хотят знать «настоящую правду?»
Не случайно религиозный философ С.Л. Франк вспомнил именно Чехова в специальной работе, посвященной проблеме смысла жизни: «Чехов описывает где-то человека, который всю жизнь живя будничными интересами в провинциальном городе, как все другие люди, лгал и притворялся, «играл роль» в «обществе», был занят «делами», погружен в мелкие интриги и заботы – и вдруг, неожиданно, однажды ночью, просыпается с тяжелым сердцебиением и в холодном поту. Что случилось? Случилось что-то ужасное – жизнь прошла и жизни не было, потому что не было и нет в ней смысла». Отмеченный философом сюжет мы находим во многих произведениях писателя: в «Скучной истории», в «Учителе словесности», в «Дуэли» и др5.
В «Дуэли» аккумулирован весь предшествующий опыт Чехова: жизненный, литературно-эстетический, нравственно-философский. Это одна из самых «диспутных» по своей философской архитектонике», по определению Л. П. Громова, повестей писателя и одна из самых «литературных»6. Незадолго до начала работы над повестью Чехов писал Суворину: «Хорош божий свет. Одно только не хорошо: мы. Как мало в нас справедливости и смирения, как дурно понимаем мы патриотизм! Пьяный, истасканный забулдыга муж любит свою жену и детей, но что толку от этой любви? Мы, говорят в газетах, любим нашу великую родину, но в чем выражается эта любовь? Вместо знаний – нахальство и самомнение паче меры, вместо труда – лень и свинство, справедливости нет, понятие о чести не идет дальше «чести мундира», мундира, который служит обыденным украшением наших скамей для подсудимых. Работать надо, а все остальное к черту. Главное – надо быть справедливым, а остальное все приложится» (П., 4, 140). А еще через две недели добавил: «Милый мой, если бы мне предложили на выбор что-нибудь из двух: «идеалы» ли знаменитых шестидесятых годов или самую плохую земскую больницу настоящего, то я, не задумываясь, взял бы вторую» (П., 4, 149)7. Метафизической истине, «идеалам» Чехов, как видим, противопоставлял реальное деяние, критерием которого была бы справедливость. Движение героя к «настоящей правде» начинается с «переустройства себя», с отказа от претензий на обладание истиной, с попыток примириться с фон Кореном, быть справедливым в отношениях с Надеждой Федоровной, а главное, с упорного труда. И своего героя Чехов приводит от слов к делу. Не важен масштаб дела. Это может быть переписывание бумаг, то, чем герой тяготился в своей прежней «идейной» жизни, главное – начать с себя. Философскую проблему цели и смысла жизни Чехов переводит в план нравственно-будничных отношений людей, умопостигаемый идеал будущего заменяет созидаемым сейчас настоящим. И в личной жизни Чехов шел этим путем. «Выдавливал» из себя «по капле раба», трудился на «родной ниве», строил школы, садил сады, писал книги»8.
В «Жизни в вопросах и восклицаниях» (1882) нет прямых цитат, но общий смысл юморески Чехова, несомненно, отсылает к Книгам мудрости. В рассказе даны основные этапы человеческой жизни (детство, отрочество, юношество, возраст между 20 и 30 годами, между 30 и 50 годами, старость) в родовом аспекте. Несмотря на некоторое наличие сословно-психологической характерности, перед нами путь всякого среднего человека. Герой не задумывается о смысле жизни, но о нем помнит автор, оценивающий с позиции Книг мудрости экзистенциальную ситуацию – «человек пришел в мир». По словам П. Рикера, Мудрость (не только в Екклесиасте, но и в Иове, в притчах Соломона) «обращается к предназначению человека во всем его всеобъемлющем характере»9.
Персонажи Чехова не задумываются о «своем предназначении». «Мир комических произведений Чехова – это торжество всеобщего автоматизма жизни, автоматизма поступков, дел, реплик, ситуаций. Этот автоматизм рождает особый ритм – с неизбежными повторами, с движением по кругу: то, что было вчера, будет сегодня, повторится завтра». И это екклесиастическое «утомительное кружение жизни» рождает особый смех, характеристику которого мы тоже найдем в Книгах мудрости. «И при смехе иногда болит сердце, и концом радости бывает печаль» (Притч. 14:13). Смех Чехова – исходный момент для раздумья10. В рассказах лирико-драматического плана [«Рассказ госпожи NN» (1887), «Поцелуй» (1887), «Огни» (1888), «Красавицы» (1888), «Скучная история» (1889), «Студент» (1893), «Моя жизнь» (1896), «Архиерей» (1902) и многих других] екклесиастические мотивы настолько разнообразны, что можно говорить об аксиологической доминанте этого ветхозаветного текста в творчестве Чехова. В «Рассказе госпожи NN» подтема «утомительное кружение жизни» определяет движение сюжета, в основе которого несостоявшееся объяснение в любви. Сюжетное время рассказа – девять лет, но особое значение имеет летний вечер, когда героиня была под обаянием любовного вдохновения Петра Сергеевича и смеялась, и зимний вечер, когда она почувствовала, что объяснения уже не будет и плакала. «А он сидел, молчал и не сказал мне: «Не плачьте». Он понимал, что плакать нужно и что для этого наступило время» (С., 6, 453). (Сравним в Екклесиасте: «Время плакать, и время смеяться» (3:4). По сути рассказ состоит из экспозиции и развязки, середина же – те самые девять лет – это «утомительное кружение жизни». «Проходили мимо меня люди со своей любовью, мелькали ясные дни и теплые ночи, пели соловьи, пахло сеном – и все это, милое, изумительное по воспоминаниям, у меня, как у всех, проходило быстро, бесследно, не ценилось и исчезало, как туман... Где все оно? Умер отец, я постарела; все что нравилось, ласкало, давало надежду – шум дождя, раскаты грома, мысли о счастье, разговоры о любви, – все это стало одним воспоминанием, и я вижу впереди ровную, пустынную даль: на равнине ни одной живой души, а там на горизонте темно, страшно...» (С. 6, 452-453)11.
Автор не дает однозначного ответа на вопрос: «Кто виноват?» Госпожа NN склонна винить героя («мне тоже было жаль его и досадно на этого робкого неудачника, который не сумел устроить ни моей жизни, ни своей» (С. 6, 453), но автор дает понять читателю, что и сама героиня приложила руку к возведению «стены». Ложась спать летним вечером, она вспоминает, что ее любят. А главное: «...я знатна и богата,– знатна и богата – как это хорошо, боже мой!» (С., 6, 452)12. Петр Сергеич был беден, не был дворянином, и, по-видимому, чувствовал, что для его возлюбленной социальный статус имеет значение. Ну, а когда этот статус перестал играть роль («теперь уже я не думала о том, как я знатна и богата»), было слишком поздно. В этом рассказе автор дает екклесиастическое объяснение: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом» (3:1)13.
Мудрость Екклесиаста становится составной частью авторского миропонимания во многих произведениях Чехова 1887-1888 гг. В «Поцелуе» поручик Рябович думает: «Вода бежала неизвестно куда и зачем. Бежала она таким же образом и в мае; из речки в мае месяце она влилась в большую реку, из реки в море, потом испарилась, обратилась в дождь, и, быть может, она, та же самая вода, опять бежит теперь перед глазами Рябовича... К чему? Зачем?» (С., 6, 423). Здесь явный перифраз Екклесиаста: «Все реки текут в море, но море не переполняется; к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь» (1:7). Можно возразить, что в «Поцелуе» екклесиастическое настроение охватывает героя, а не автора, но в автобиографическом рассказе «Красавицы» находим тот же тон. При виде красавицы армянки рассказчик чувствует грусть. «Была ли это у меня зависть к ее красоте, или я жалел, что эта девочка не моя и никогда не будет моею и что я для нее чужой, или смутно чувствовал я, что ее редкая красота случайна, не нужна и, как все на земле, не долговечна, или, быть может, моя грусть была тем особенным чувством, которое возбуждается в человеке созерцанием настоящей красоты, бог знает» (С., 7, 163)14.
В «Огнях» инженер Ананьев приезжает в родной город из Петербурга и замечает, что по аллеям сада ходят «какие-то чужие гимназисты, чужие барышни». Он первый раз в жизни увидел «с какою жадностью одно поколение спешит сменить другое и какое роковое значение в жизни человека имеют даже какие-нибудь семь-восемь лет!» (С. 7, 123)15. В.Б. Катаев высказал предположение, «что перед молодым Чеховым во время поездки в Таганрог весной 1887 года, результатом которого стали и «Степь» и «Огни», впервые столь же ощутимо и столь личностно встал вопрос о роли времени в мироощущении человека»16.
Чехов бесконечно внимателен к происходящему, пристально всматривается в жизнь. Он пишет об обыденном, повседневном, привычном, о мелочах, но, читая его, вдруг ощущаешь в этом привычном глубокую скрытую суть. «Порыв ветра, зябнущие руки, блестящее в лунном свете горлышко бутылки на плотине, какие-то совершенно не относящиеся к развитию действия реплики героев — всё это наша жизнь. Чехов-философ не придумывает, он показывает её как она есть, не редактируя. Здесь очень хорошо понимаешь, что вопрос не в том, на что и как смотреть, а в том, кто смотрит. Смысл вещей великих, прекрасных очевиден, сами величие и красота оправдывают их существование. Но вот увидеть его в мелком, глупом, слабом, нелепом? Чехов будто его предчувствует и оттого вглядывается в мелочи жизни сам и побуждает к тому же нас. Нет, он не даёт ответа, не объясняет, но ты ощущаешь его искание, его всматривание в загадочную в своей обыденности жизнь в поисках её сокровенного смысла — и начинаешь чувствовать и искать сам»17.
2. Проблема смысла жизни и бессмысленности существования в рассказах А.П. Чехова
Рассмотрим некоторые рассказы А.П. Чехова. В первую очередь, проблема смысла жизни и бессмысленности существования поднималась писателем в рассказах о «маленьких людях». Как мы помним, тема маленького человека была начата ещё Гоголем и Пушкиным, однако в творчестве Чехова получила своё дальнейшее развитие, правда в ином аспекте.
Маленький человек Чехова — а таковы большинство его героев — «не воспринимается ни трагичным, ни тем более мистичным, как у Достоевского или Гоголя, к примеру. Смешны не столько ситуации, в которые попадают чеховские персонажи ранних рассказов, — само их существование, если верить в магию имени, уже насмешка». Пришибеев, Очумелов, Хрюкин... Село Блины-Съедены, где жил Василий Семи-Булатов, написавший знаменитое письмо к учёному соседу, или деревушка, известная лишь тем, что там «дьячок на похоронах всю икру съел»... Но «за гротеском прячется бессмысленность, заброшенность, даже сиротство этих людей, не понимающих, ни зачем, ни ради чего они живут, и не понимающих того, что они этого не понимают. В записной книжке Чехова есть строчки, вошедшие потом в один из рассказов: «Отец Алексей, чтобы успевать на проскомидии, брал своего племянника Иллариона помогать; Илларион читал записочки и записи на просфорах, читал 18 лет и ни разу не спросил себя, хорошо это или дурно, а только получал по четвертаку с обедни. Веровал ли или нет в то, что делал, неизвестно, так как он ни разу не подумал об этом. И вдруг, через 18 лет на бумажке написано: «Да и дурак же ты, Илларион!» Их трагедия ясна для автора, может быть, для читателя, но только не для них самих»18.
Откуда же это «сиротство», эта неприкаянность, эта бессмысленность существования проистекает, в чём их глубинная причина заключена? Скорее всего, в отсутствии чего-то важного, того, что давало бы смысл нашей жизни, из «отсутствия если не Бога, то искания Бога». В одном из дневников А.П. Чехов отмечал, что между есть Бог и нету Бога — огромное поле, но для русского человека есть лишь либо то, либо другое. В случае с чеховскими «маленькими людьми» именно второе – нету Бога. А ведь в искании Бога уже есть Бог, как и поиск смысла жизни уже даёт ей смысл. Но в том-то и дело, что нет этого поиска. Писатель хочет показать о том, как в суете обыденности мы подчас забываем о поиске подлинного смысла жизни. Наоборот, думаем о насущных проблемах. И потому там же Антон Павлович пишет: «Вы должны иметь приличных, хорошо одетых детей, а ваши дети тоже должны иметь хорошую квартиру и детей, а их дети тоже детей и хорошие квартиры, а для чего это — чёрт его знает»19. В этом «чёрт его знает» заключены тоска и тяжкие раздумия самого писателя о том, о для чего мы приходим в этот мир, для чего живём.
В рассказах А.П. Чехова поиск смысла жизни немыслим без некоего духовного перерождения, события невидимого, происходящего в душе героя, его сознании, в результате которого меняется взгляд человека на прежнее, привычное. От этого невидимого события зависят дальнейшие, уже видимые поступки героя, его мироощущение, его отношения с окружающими, иными словами, смысл дальнейшей жизни и, подчас, отказ от прежней бессмысленности жизни. В рассказе «Студент» происходит именно такое событие, о переходе героя из одного душевного состояния в другое. Ощущение враждебности окружающего мира, его неустроенности, бессмысленности существования человека и устройства мироздания – таково изначально душевное настроение главного героя рассказа Ивана Великопольского. Однако случайная встреча с двумя женщинами меняет прежнее мироощущение, открывает герою истинный смысл его жизни, обнажает бессмысленность и мрачность прошлого его существования: «Студент опять подумал, что если Василиса заплакала, а её дочь смутилась, то, очевидно, то... что происходило девятнадцать веков назад, имеет отношение к настоящему — к обеим женщинам и, вероятно, к этой пустынной деревне, к нему самому, ко всем людям. Если старуха заплакала, то не потому, что он умеет трогательно рассказывать, а потому, что Петр ей близок, и потому, что она всем своим существом заинтересована в том, что происходило в душе Петра. И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух...». Для Чехова искренняя вера очень важна, поскольку в ней и заключена глубокая человечность его героев, эта вера спасает от бессмысленности существования и объединяет всех нас – разных людей, пришедших в этот мир каждый со своей целью. В истинной вере и поиске Бога писатель видел смысл жизни, об этом - рассказ «Студент». Это «вечное время и вечные законы, имеющие отношение ко всем людям, направлявшие человеческую жизнь тогда, много веков назад, и поныне составляющие «главное в человеческой жизни и вообще на земле». Почувствовать это вечное время, увидеть непрерывную цепь связи между временами – значит встать над дисгармонией природы, повседневности и истории, ощутить непреходящие законы бытия»20.