Языковая картина мира в пословицах и поговорках (о женщине-матери)

Оглавление
Введение
Глава 1. Реалии картины мира через призму языка и национальной культуры: прошлое и современность
Глава 2. Китайские мифы и пословицы как выражение национальных культуры, шкалы ценностей, системы воспитания на примере семейной тематики
Глава 3. Русские пословицы и поговорки: история изучения, особенности семантики, отражение национального характера
Заключение
Библиография

Языковая картина мира в пословицах и поговорках (о женщине-матери)

20. Сыновья и дочери по-разному ведут себя в семье, и отношение к ним разное: «Выданная замуж дочь – все равно что проданное поле»; «Сын всё равно что волк, а кажется ягненком, дочь всё равно что мышь, а кажется тигром».
21. Родной дом – крепость, защита: «Дома и тысячу дней прожить легко, выйдешь из дому – и час трудно».
22. Вне дома роль родителей играют мудрые друзья: «Дома опирайся на родителей, вышел из дома – опирайся на друзей».
Очень показательно отношение к чувственной любви – культ подобной любви как естественного следствия влечения мужчины и женщины друг к другу. (Такой позиции не отражает ни одна пословица русского языка – в них в принципе невозможно представить слово «беременность»): «Три вещи нельзя скрыть: любовь, беременность и езду на верблюде». Оригинальность пословице, очевидно, придает третий элемент: соотнесение беременности с ездой на верблюде, вероятно, должно ассоциироваться с чем-то неординарным, незаурядным. Таким образом, в этой пословице косвенно содержится указание на мистическую природу любви и сакральный смысл беременности – женщина становится особенной, необычной, привлекает к себе в этом новом состоянии больше внимания. Добавим: внимания доброжелательного, поскольку величественность и невозмутимость верблюда, к которым отсылает данная пословица, как правило, не вызывают негативных эмоций.
Весьма показателен, с точки зрения отражения роли женщины – жены и матери – один из древних китайских мифов «Дочери государя Яо». Обстоятельства, необходимые для завязки конфликта и развития сюжета, отметим, сходны с теми, что мы встречаем в отечественном фольклоре. Есть семья, в которой одна дочь приемная, а вторая родная; первая много трудится, вторая много веселится; отец любит их одинаково (хотя одна из дочерей и приемная), мать – неодинаково (потому что одна из дочерей приемная). Наконец, постаревший отец (правитель Яо) решает передать престол молодому и неженатому Шуню, породнившись с ним через дочь. Но через какую? В русской традиции продолжение мифа было бы следующим: конечно, через младшую – потому что ее, приемную (а в русской сказке именно младшенькая бы страдала от несправедливости), не любит жена правителя, которая хочет, чтобы замуж вышла ее родная дочь. В конце концов удача улыбнулась бы приемышу, но счастливица подобрала бы кого-нибудь и для сестры (в перспективе, с этим чувством оставался быв слушатель этого сказания). В соответствии с национальной системой ценностей и особенностями национальной системы воспитания всё происходит несколько иначе. Приемная дочь помогает родной, и они обе становятся женами нового правителя. При этом получается, что выполняется воля отца как главы семейства, однако по ходу достижения данной цели реализуются все предложения, которые вносит мать (одинаково с отцом заслуживающая уважения), и видя объективное противоречие своего желания с реальными обстоятельствами, в которые попадают дочери, мать более на своем предложении не настаивает. Так через миф в более развернутом (хотя и не столь чеканно сформулированном, как в пословицах) варианте подтверждаются и утверждаются в очередной раз ключевые для китайской житейской философии идеи.
Интересным для анализа представляется в свете предложенной нами ранее классификации пословиц еще один миф – «Обманутый И». Вновь подчеркнутое уважение мужа к жене, выполнение женских просьб, коварство жены в ответ, упоминание о тыкве-горлянке как сосуде, в котором содержится волшебное снадобье (т. е. выстраивание ассоциативного ряда горечи предательства – горечи поражения, потому что затея коварной жены удалась наполовину – и горечи от превращения жены в жабу). Невероятной экспрессии образность достигается за счет образа жабы – существа, с которым у многих народов связаны многочисленные поверья и суеверия, которое во многих мифологических системах коррелирует с альтернативным человеческому миром. И одновременно уже совсем было направленный в небеса вектор повествования «заземляется»: оказывается, что последовавшая совету ворожеи коварная жена пострадала из-за… человеческого фактора – из-за того, что была сотой посетительницей у гадалки, предсказания которой каждый сотый раз исполнялись только наполовину. Такой сознательный уход от сказочности весьма характерен для китайской фольклорной традиции, коррелирует с идеями Конфуция и служит доказательством в пользу мнения, к примеру, Марселя Гране о том, что китайцы не стремятся уйти, стереть из своего сознания представления о сакральном, но сохраняют по отношению к нему «дружескую фамильярность».10
Выводы. Анализ лексико-стилистических особенностей китайских мифов и (в гораздо большей степени) пословиц позволяет утверждать, что для языка китайского фольклора характерны:
1. Предметность. Используется значительное количество лексики, описывающей трудовые действия, реалии домашнего обихода;
2. Сдержанность, хотя и не нейтральность. Экспрессивность достигается за свет введения всё новых и новых обстоятельств, а не за счет оценочной лексики повышенной эмоциональности;
3. Насыщенность необычными для носителя русского языка сравнениями людей с животными (или соотнесения деятельности человека с действями животного): так, в числе изученных нами пословиц в качестве оценочных камертонов упоминались як, мелкая рыбка, пес и куры, вол, конь, рысак, рыба-голец, слон, верблюд, ёж, собака; из растений – тыква-горлянка, рис, красивые цветы.
4. Практически отсутствуют синтаксические конструкции, где оба главных члена предложения были бы выражены именами, преимущественно абстрактными, что, как мы покажем в Главе 3, очень характерно для русских пословиц (к примеру, из представленных в одном из рассмотренных нами источников 315 пословиц русского языка11 лишь две содержали слово «мать», обе – в сочетании с абстрактной лексикой; причем одна из них в негативном контексте; эти пословицы: «Праздность – мать всех пороков» и «Умеренность – мать здоровья»).
5. В китайских пословицах широко представлены различные социальные статусы женщины: женщина-дочь, женщина-мать, женщина-жена, женщина-свекровь, женщина-невестка, через ситуацию, очерчиваемую контекстом пословицы, непременно показывается отношение к той или иной роли женщины в семье.
6. Материнство и отцовство, выступают равноценными конституирующими семью началами, что, на наш взгляд, является отражением важности в восточной культуре, в том числе китайской, понятия гармонии, баланса двух сил, действующих в природе: мужской и женской.
Глава 3. Русские пословицы и поговорки: история изучения, особенности семантики, отражение национального характера
Глава 3 предлагает анализ пословиц и поговорок русского языка с точки зрения особенностей подходов к их изучению, смысловых и тематических акцентов, богатства или скудости отдельных тем, представленных такими языковыми средствами. Затрагиваются также вопросы совпадения/несовпадения взгляда на принципиальные для понимания русского национального характера черты со стороны отечественных и зарубежных исследователей.
Первым собранием русских пословиц и поговорок, известным современным исследователем, является безымянный рукописный сборник конца XVII века, озаглавленный «Повести или пословицы всенароднейшие по алфавиту». В это рукописное «издание» вошли более 2,7 тысячи текстов. В печатном виде пословицы становятся предметом достояния публики, начиная с середины XVIII века. Поначалу они публиковались в журналах (напомним, что в силу объективных причин – недостаточного развития полиграфической базы, несовершенной, как сегодня принято говорить, логистики – до второй половины XIX века в нашей стране активно функционировали в качестве печатных СМИ именно журналы). Постепенно начали появляться и отдельно изданные сборники пословиц. Так, около тысячи пословиц вошло в книгу Н. Курганова «Российская уникальная грамматика, или Всеобщееписьмословие» (1760). В «Собрании 4291 древних российских пословиц» (1770 г., авторство приписывается профессору Московского университета А. А. Барсову) было напечатано порядка тысячи пословиц, а кроме того приводились такие образцы фольклорных жанров, как присказки и прибаутки. Уникальна судьба сборника А. Х. Востокова: книга «дожила» до наших дней, однако в свое время так и не была издана.
Начало XIX века ознаменовалось новым всплеском интереса к народному творчеству, доказательством чему являются, к примеру, изданные А. Ф. Рихтером «Два опыта в словесности. Рассуждение о русских пословицах» (1816), а также «Полное собрание пословиц и поговорок» Д. М. Княжевича (1822), в котором было представлено уже пять тысяч пословиц. За этими сборником последовали и другие: собирательство пословиц в России становилось уделом многих любопытствующих, а вследствие этого – почти научной дисциплиной.
Характерно, что с самого начала печатной истории существования пословиц и поговорок в нашей стране причастные к работе над этим литературным материалом люди нередко либо становились объектами преследования властей, либо испытывали опасения стать таковыми, из-за чего, в стремлении обезопасить себя и свои литературные детища, всячески подчеркивали лояльность и даже полезность собирательства и знанияпословиц для сильных мира сего. Так, безвестный составитель «Пословиц всенароднейших по алфавиту» уточнял в предисловии, что пословицы «Зело потребны и полезны; и всем ведомы добре». Более того – автор сборника подчеркивал соотнесенность данного литературного материала со… Священным Писанием.12 Отметим, что «генетическую» близость пословиц Церкви отстаивали и в XIX веке – к примеру, И. М. Снегирев. Он подчеркивал, что и пословицы, и поговорки «исходят» из Священного Писания, церковных книг и от святых отцов и только впоследствии ассимилируются народом.
По мнению известного фольклориста В. П. Аникина, первым не собирателем, но исследователем русских пословиц и поговорок следует считать именно профессора Московского университета И. М. Снегирева, который, правда, в своих сборниках «Русские народные пословицы и притчи» (1848) и «Новый сборник русских пословиц и притчей» (1857) не избежал обычных для того времени недостатков: эклектичности вследствиесмешения различных фольклорных форм (прибауток и пословиц, примет и поговорок и т. д.); отсутствия злободневных, социально заостренных текстов. Однако деятельность профессора И. М. Снегирева ценна, прежде всего, научным переосмыслением фольклорного материала. Так, по итогам представленного в Обществе любителей российской словесности рассуждения о русских пословицах он издал брошюру «Опыт рассуждения о русских пословицах», которая явилась первой аналитической работой в этой области. Автор обосновал корреляцию пословиц и поговорок с событиями отечественной истории, а также законотворческой деятельностью в России и историей российской юриспруденции (так, А. М. Жигулев указывает на то, что, по мнению проф. Снегирева, многие пословицы есть отголоски стародавних неписаных законов13). Отметим, что до появления трудов В. И. Даля собранная И. М. Снегиревым коллекция образцов устного фольклора в виде пословиц и поговорок – более 10 тысяч единиц – считалась наиболее обширной.
Деятельность И. М. Снегирева была в определенной степени продолжена известным этнографом Ф. И. Буслаевым, который, вероятно, в силу своего тяготения к методологии науки и строгой классификации материала включил пословицы и другой собранный им материал в «Архив историко-юридических сведений, относящихся до России». Впоследствии Ф. И. Буслаев опубликовал статью, озаглавленную «Русский быт и русские пословицы», в которой привел свои идеи о корреляции между возникновением и существованием пословиц и реалиями русского быта. Данная публикация вызвала характерную для российского общества полемику, отражающую, к слову, суть трудностей, связанных с изучением такого фольклорного материала, как пословицы и поговорки, в России. В ответ на статью Ф. И. Буслаева Н. А. Добролюбов разразился статьей «Заметки и дополнения к сборнику пословиц г. Буслаева» с критикой, во-первых, недостаточного освещения тематики народных убеждений и воззрений, а во-вторых, излишне мифологической трактовки пословиц и, тем самым, ухода от жизненных реалий. Это, на наш взгляд, ключевой момент в спорах по поводу русских пословиц и (в меньшей степени) поговорок, поскольку и прежде, и особенно со времен Добролюбова мотив толкования пословиц в русле идеологии, политики или классовой борьбы звучит с завидным постоянством. Так, В. П. Аникин, анализируя различные подходы к изучению пословиц и поговорок, неизбежно упоминает о реакционности или демократичности того или иного исследователя. Впрочем, у исследователей истории фольклористики есть основания для подобного подхода. Известно, что В. И. Ленин более чем активно применял пословицы и поговорки как выразительные языковые средства для агитации, в устных публичных выступлениях, при написании своих научных трудов.
Несомненным событием для интересующихся русским фольклором вообще и пословицами русского народа в частности стал сборник В. И. Даля, включающий 30000 пословиц и поговорок, или «ходячих монет», как сам Даль называл эти образцы устного народного творчества. Публикация сборника долго откладывалась (запрещалась) и стала возможной только в год отмены крепостного права. Стоит подчеркнуть, что В. И. Даль настаивал на исконно народном происхождении пословиц. Так, уже в первой работе о пословицах – статье, зачитанной перед членами Русского географического общества в мае 1847 года – Даль заявил, что «сильных и выразительных слов надобно искать в простонародном языке, потому, что в книжном их не найдешь». Профессиональная страсть В. И. Даля к пословицам проявилась и подборе им иллюстративного материала для своего толкового словаря русского языка. А сам пример его изысканий вдохновил на исследования таких ученых, как П. Глаголевский, Н. Ермаков, С. Максимов. Отметим особо труд П. Глаголевского «Синтаксис языка русских пословиц», в котором автор впервые в национальном научном сообществе затронул синтаксический аспект русских пословиц.
Характерной, на наш взгляд, особенностью изучения именно русского фольклора – поговорок и пословиц – является традиция повышенного интереса к поиску отображения в них тяжестей жизни русского человека. Изыскания В. И. Даля катализировали интерес к собирательству пословиц вообще и фиксированию идеологически заостренных, остро социальныхв частности. Так, в 1884 году появляется «Сборник пословиц и поговорок, записанных в Камышловском уезде Екатеринбургской губернии». Его автор В. Г. Олесов, действительный член Уральского общества любителей естествознания, собрал на Каменском заводе 1222 пословицы и поговорки о тяжелой жизни рабочих. Среди них такие живописные, как «Работа не черт, в воду не уйдет», «Рабочему полтина, а подрядчику рубль», «Живем- только небо коптим» и т.д.Подполковник генерального штаба Х. Мозель опубликовал 300 с лишним пословиц и поговорок, собранных в Пермской губернии, в их числе следующая: «Сам-то прост, да привязан хвост», которую подполковник пояснил так: «привязан хвост» означает надзор полиции. А к пословице «С горя в кабак, а от беды – в пустыню» дано примечание, что под словом «беда» подразумевается совершенное преступление, вследствие чего люди скрываются от полиции. В свое время В. И. Ленин отдал должное материалам еще одного энтузиаста – этнографа, фольклориста, преподавателя литературы и логики В. Н. Добровольского, который изъездил всю Смоленскую губернию. Из 3,5 тысячи пословиц, собранных и опубликованных Добровольским, внимание вождя мирового пролетариата привлекла довольно многочисленная группа тех, которые отражали «чаяния народные», лишения и муки, бедность и мечты о пресловутом светлом будущем: «На свет не хочется глядеть», «Ни свету, ни радости», «Живет кошка, живет и собака», «На семь дворов один топор», «Хлеба не стало, колотушки стали», «Ни на душе, ни о душе».
Обращают на себя внимание также исследования пословиц о тяжелой жизни солдата. Так, в статьях И. Д. Белова представлен довольно глубокий анализ участи русского солдата, как она отражается в кратких образцах народного творчества, дается характеристика солдатских будней как бесконечного чередования шагистики, муштры, мордобития: «Не довернешься – бьют, перевернешься – бьют», «Солдат шилом бреется, а дымом греется» и т.д.
В сущности, такой интерес исследователей и, прежде всего, такое «трагическое» направление народного творчества в России неудивительны. Они отражают основные духовные тенденции, свойственные нашему обществу (отметим: русскоязычной его части; для носителей других языков, не являющихся представителями титульной нации, многие из этих тенденций чужды): нетерпимость, конфликтность в решении социальных вопросов, подобострастие по отношению к властьимущим.14
В череде работ, посвященных отечественному фольклору, с точки зрения интересующей нас тематики – отображение роли женщины-матери – примечательны труды А. И. Желобовского. В вышедшей в 1892 году в Воронеже книге «Семья по воззрениям русского народа, выраженным в пословицах и других произведениях народно-поэтического творчества» автор поставил себе целью привести пословицы в том виде, в каком «сам народ говорит о своей жизни». Он привел многочисленные примеры характеристики через пословицы главы семейства, детей, жены и матери, супружеской жизни как таковой. В книге Желобовского вырисовывается безрадостная языковая картина мира, как она бытовала в сознании современного ему русского человека. Доминантами выступали такие понятия, как неравноправие женщины по отношению к мужчине, ее забитость, проявляющаяся в постоянных унижениях и оскорблениях. Можно сказать, что если доля «среднестатистически бесполого» русского человека была тяжела, доля русской женщины была тяжелее во сто крат.
Внимание не только к участи соотечественника и его политическим пристрастиям, но также к особенностям жизни русской женщины, отраженным в фольклоре, обратил и А. Д. Галахов, профессор русской словесности С.-Петербургского историко-филологического института. В своем учебнике «История русской словесности», первом пособии такого рода для средних учебных заведений, особый раздел он посвятил песням, былинам и, конечно, пословицам как ярким образцам устной словесности. По определению Галахова, пословицы – суть краткие и меткие изречения, выражающие суждения, которые являются результатом сделанных наблюдений и личного опыта и относятся как к общественной, так и к семейной сторонам народной жизни.
К перечисленным именам знатоков или, по меньшей мере, энтузиастов русского фольклора следует непременно добавить знаковое имя А. С. Пушкина – знакомого с Далем, вдохновленного им на еще большее внимание к пословицам и поговоркам и оставившего ценные замечания по поводу сущности и форм пословиц и поговорок. Так, к примеру, великий поэт восхищался аллитерациями пословицы «Беспечальный сон сладок», мягкость и мирность тона которых, по его мнению, великолепно гармонировала с семантикой. Сохранились в бумагах поэта и записи о таких пословицах, как «Не суйся середа прежде четверга» (комментарий А. С. Пушкина соотносил эту формулу с временами существования местничества, т. е. с особыми днями, когда крестьянин мог поработать на себя в отличие от всех прочих дней работы исключительно на барина); «Иже не ври же, его же не пригоже» (поэт прокомментировал эту изящную формулу, полную сарказма, как насмешку над тяжеловесным, излишне пафосным и тяготеющим к архаизмам книжным языком).