"Фукуяма.Конец истории"

СОДЕРЖАНИЕ


ВВЕДЕНИЕ
1. ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ КОНЦЕПЦИИ Ф. ФУКУЯМЫ
1.1. Структурообразующие понятия концепции «конца истории»
1.2. Историософская традиция в концепции «конца истории»
2. ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ КОНЦЕПЦИИ «КОНЦА ИСТОРИИ» Ф. ФУКУЯМЫ
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
БИБЛИОГРАФИЯ

"Фукуяма.Конец истории"

Для человека, затронутого кризисом современной культуры, вопрос о том, прав или не прав американский историософ, – вопрос существенный. Но, в силу своей предметной специфики, философия лишена интерсубъективной мощи эксперимента, судящего и удостоверяющего научное познание (пусть всего лишь в границах релевантности). На долю философии остается только дискурс, или, согласно К. О. Апелю, аргументации, которая, собственно, и есть ее единственный способ доказывать предметную достоверность философских утверждений7. Здесь уместно подчеркнуть, что эта достоверность находится в определенно двойственном отношении к области научных фактов: с одной стороны, философия как таковая, то есть имеющая принципиально спекулятивный характер и предметно принадлежащая к тому когнитивному уровню, на котором осуществляется ценностная детерминация научного познания, в своих выводах не вытекает из данных науки; с другой стороны, философская интерпретация реального мира, если она намерена эпистемологически блюсти себя, не должна противоречить феноменальному содержанию научного знания.
Для чего это сказано? У демократии – не вообще как таковой, а именно у либеральной, эмпирически явленной в феномене современной западной цивилизации, – не видны имманентные ей основания для ее выхода из того способа бытия, который тождественен глубокому кризису культуры или, говоря словами М. Вебера, окончательной «расколдованности» мира. Наличие этого кризиса зафиксировали все крупнейшие философы прошлого столетия. Но пафос отрицания чего-либо в этической сфере не может просто так выйти за ее пределы и стать когнитивной оценкой: методологически такое отрицание бессильно (хотя в принципе отношение между сферой истины и ценностной сферой, напоминаю, не такое уж однозначное). Поэтому, думается, корректно поставленная задача – критически отнестись к историософской конструкции Фукуямы – вряд ли соответствует большему, чем увидеть в утверждениях о «конце истории» скорее методологическую, чем концептуальную проблему, то есть увидеть проблему чистоты дискурса в демонстрации этой концепции, ибо не существует ни метафизических, ни тем более эмпирических доводов в пользу принципиальной «бесконечности» истории – доводов, которые имели бы необоримую эпистемологическую силу (впрочем, то же самое с необходимостью следует отнести и к обсуждаемой точке зрения). Итак, задача состоит в том, чтобы рассмотреть, насколько убедительна аргументация американского философа в пользу «конца истории». Здесь эта аргументация будет рассмотрена только в рамках темы «тимоса»8.
В условиях эмпирической незавершенности исторического процесса доказательно утверждать о его принципиальном, «логическом» конце – значит основывать этот «конец» на какой-то объективно-всеобщей внеисторической стороне человеке, ибо только такое внеисторическое можно мыслить в качестве источника «аподиктически» предсказуемой в будущем – поскольку уже явленной в прошлом и настоящем – ограниченности и оформленности некоторых существенных сторон человеческой жизнедеятельности. Такая установка полностью владеет замыслом Фукуямы; он постулирует принцип, согласно которому внеисторическим аспектом в человеке является сам человек как сложенный природной эволюцией психосоматический комплекс с «тимосом» в качестве его важнейшей составляющей, являющейся истоком и гарантом неотменяемости либерально-демократических устремлений современного человечества. Неизменная (во всяком случае до сих пор) биологическая природа человека становится точкой концептуального отсчета, краеугольным камнем в рефлексии философа над актуальными проблемами рубежа столетий, заполняющих собой «конец истории»9. Убедительны ли построения Фукуямы? Нет, и, думается, в принципе не могут быть таковыми, поскольку методологически строятся на биологизирующем редукционизме, порождающем больше новых проблем, чем решений уже стоящих. Имеет смысл повторить: научное доказательство истинности гипотезы о «конце истории» невозможно, ибо даже верификация посредством целой серии завершенных исторических процессов во Вселенной дала бы не более чем скромное эмпирическое обобщение. Философские задачи средствами науки не решаемы, хотя постоянное обращение к ним характерно для Фукуямы. Но об этом ниже. Теоретическая картина оснований «конца истории» опирается – прямо или косвенно – на несколько классических фундаментальных идей и концептуально перекликается со множеством историософских и культурологических утверждений, в разное время вошедших в интеллектуальное поле «наук о духе». Сциентистский стиль мышления Фукуямы разбавлен «доброй старой» историософской традицией.
2. ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ КОНЦЕПЦИИ «КОНЦА ИСТОРИИ» Ф. ФУКУЯМЫ
Пожалуй, главная мысль статьи в том, что период «холодной войны» завершился победой Запада; победой, по словам Ф. Фукуямы, западного либерализма над марксизмом. В борьбе с марксизмом либеральная идея выстояла и доказала свою жизнеспособность. Сейчас начался этап подведения итогов. Главный итог: марксизм оказался нежизнеспособным в Восточной Европе, не в состоянии решить проблемы Советского Союза, Китая, других социалистических стран или стран социалистической ориентации. Либерализм может праздновать свой триумф10.
Что сказать по этому поводу? Не вдаваясь в отвлеченные философские размышления (ибо изложение некоторых гегелевских идей по изданному в Париже учебнику нашего соотечественника Александра Кожева, конечно же, не может претендовать на глубокое философское освещение темы «абсолютного идеала» Гегеля), попробуем поставить вопрос так: возможна ли вообще победа одной из сторон в «холодной войне»? Ведь как бы далеко ни шли параллели в сравнении войны, как таковой («горячей»), с «холодной», все же это явления разного порядка, и между ними существуют серьезные различия. Разница в понятиях и подводит иногда пишущих о «холодной войне»: они свободно оперируют понятиями из области «горячей войны» в анализе войны «холодной» и не видят в этом ничего особенного11.
Между тем особенное есть. И оно состоит в том, что в «холодной войне» обе стороны не хотят ее перехода в «горячую», обе опасаются этого и, будучи в состоянии предотвратить конфронтацию, не хотят, чтобы их соперничество сползло к опасной грани. Можно сколько угодно рассуждать о том, кто первый начал «холодную войну», кто ее продолжил, кто вел себя разумно, а кто провоцировал. Один факт останется непреложным: обе стороны рассматривают опасность ядерной войны как неприемлемую. Карибский кризис 1962 г. достаточно четко высветил именно эту сторону общего интереса СССР и США.
Следовательно, в «холодной войне» главный враг – не соперник в борьбе за политическое влияние, а опасность непредвиденного развития событий, в равной мере угрожающая обеим сторонам (особенно в условиях «взаимного гарантированного уничтожения»). И поэтому обе стороны, продолжая острое соперничество, одновременно развивают понимание общего интереса, который состоит в том, чтобы не допустить такого развития. Этот интерес начинает не просто уравновешивать все другие интересы, ведущие к соперничеству, а доминировать над ними. Поэтому понятие «победы» в «холодной войне» расшифровывается прежде всего как избежание случайного возникновения войны, и как раз в этом обе стороны преуспели.
Когда же вследствие развития нового мышления и советских инициатив, поддержанных, а в каких-то вопросах и развитых Соединенными Штатами, удалось перейти к ограничению и сокращению вооружений, развитию диалога и партнерства, стало возможным объявить об окончании «холодной войны»12. Таким образом, это победа обеих сторон, торжество разума и человечности в их взаимоотношениях.
Вместе с тем, очевидно, что к данному рубежу обе стороны пришли с разными результатами. Если Соединенные Штаты и их союзники сейчас переживают период относительного благополучия, стабильности и уверенности в себе, в Советском Союзе, других странах социализма картина совершенно иная: экономика переживает кризис, политическая система подвергается острой и даже ожесточенной критике, недовольство охватило значительные слои населения. Налицо серьезный структурный кризис.
Именно эту ситуацию Ф. Фукуяма и называет «победой» либерализма. Но при всей остроте положения в СССР, в странах Восточной Европы трудно согласиться со столь безоговорочной оценкой. Прежде всего надо вспомнить, что за период после окончания второй мировой войны были моменты, когда все казалось наоборот: Запад проигрывал соревнование, социализм его выигрывал. Так было, например, в конце 60-х и начале 70-х годов, когда США переживали острый кризис, вызванный войной во Вьетнаме, страны Западной Европы испытывали напряженность в связи с ростом левацких выступлений (Франция, ФРГ), а социализм, добившись стратегического паритета с Соединенными Штатами, пребывал в уверенности окончательной победы. Чем это окончилось – известно13. Таким образом, фактор неравномерности процесса соревнования разных общественно-политических систем не новость для макрополитического анализа. Совершенно ясно, что эволюционного развития на данном отрезке истории не добилась ни одна из систем. Наоборот, каждая из них развивается скачкообразно, переживая кризисы и периоды подъемов. Не учитывать скачкообразность при политическом анализе, а тем более делать выводы о «конце» одной из систем было бы ошибкой, чреватой серьезными просчетами в международной стратегической обстановке, которая как раз не изменилась.
Другое дело, что капитализм, испытавший за XX в. немало кризисов, нашел и разработал механизмы их преодоления. Самое главное, он избавился от страха перед кризисами и рассматривает их как неизбежную, хотя и неприятную фазу развития, сопровождающую переход общественно-политической системы из одного состояния в другое14. В этом смысле он впереди социализма, потому что социализм хотя также испытывал внутренние кризисы, долгое время тешил себя иллюзиями, будто ему присуще «бескризисное» развитие, и поэтому не разработал соответствующих механизмов их преодоления. От этого сейчас чувство страха и растерянности у некоторых наших соотечественников, а также у наших единомышленников за рубежом. Естественное, нормальное явление, когда в недрах общества вызревают новые отношения и требуют права на существование, когда трещит старая оболочка, они воспринимают как «крах», «конец социализма», фактически повторяя выводы тех на Западе, кто уже похоронил социализм.
Далее. Не следовало бы Ф. Фукуяме преувеличивать и другую сторону сегодняшней обстановки: «триумф либерализма». Какой же это «триумф», если сегодняшняя стабильность в развитых капиталистических странах сосуществует с отчаянным положением в «третьем мире»? Развитые капиталистические страны помогли группе стран «третьего мира» подняться до уровня промышленно развитых, например Южной Корее, Тайваню, Сингапуру, Гонконгу. Очевидны успехи Мексики, Бразилии, Индии. Но, во-первых, это только небольшая группа стран в море отсталости; во-вторых, некоторые из них совершили скачок ценой громадной задолженности. А остальные? Под бременем триллионного долга, в тисках продовольственного кризиса, в военных столкновениях между собой, в гражданских войнах эти страны, видимо, не учитываются в балансе «успехов и провалов», подводимом Ф. Фукуямой15.
Между тем именно Ф. Фукуяма, как один из крупнейших специалистов в США по советско-американским отношениям в «третьем мире», должен был бы вспомнить об этом «активе либерализма». Около десяти лет он доказывал в своих трудах, что Советский Союз «подрывал» позиции Запада, «вмешиваясь» в страны «третьего мира», а сейчас просто забыл хотя бы упомянуть среди прочих «достоинств» либерализма отчаянное положение подавляющего большинства этих стран.
Если посмотреть повнимательнее, то, наверное, найдутся и другие стороны сегодняшней действительности Запада, которые не позволят однозначно говорить о «триумфе»: Северная Ирландия, негритянские кварталы больших городов США, наркотики, преступность.
Таким образом, история началась не вчера и закончится не завтра (если человечество проявит достаточную мудрость), и объявлять о ее «конце», даже с вопросительным знаком, рано. Но в рассуждениях Ф. Фукуямы, во всем содержании его статьи есть одна сторона, о которой надо сказать особо.
Речь пойдет о том, что весь мир вступил в очень серьезную и ответственную полосу развития, которая может привести к началу нового исторического витка. «Холодная война» и сопровождавший ее ужас возможного ракетно-ядерного столкновения, миллионы погибших в региональных и локальных войнах, миллионы умерших от голода, разрушенная природная среда, угроза глобальных катастроф – все это никак не могло пройти бесследно для сознания населения планеты. И глубоко неправы те, кто считает, что достаточно принять какие-то частичные меры, подкрасить фасад обваливающегося здания – и все успокоится, войдет в привычное русло. Видимо, в этом ошибка многих ученых и политиков, занимающихся актуальными на сегодня проблемами16.
Во-первых, человеческая память все же сильнее, чем это принято считать. Могут пройти годы, десятилетия, века – и все же человеческая память будет хранить и остро переживать несправедливость, произвол, расточительство, массовые убийства невинных. Хорошая память – основа совести, совесть – основа нравственности. Ставя вопрос о нравственной основе политики, надо понимать, что ее истоки могут быть только в хорошей памяти. И дело совсем не в желании отомстить за века колониального угнетения, за жертвы Майданека, Треблинки, Освенцима или Колымы и Экибастуза. Дело в том, что должны быть гарантии, что все это никогда больше не повторится, что уроки прошлого накрепко вошли в сознание и нравственность и что никакой новый поворот истории, никакие «чрезвычайные» обстоятельства никогда и ни при каких условиях не повернут историю вспять.
Во-вторых, человечество в целом испытывает сильнейшие сомнения в способности нынешних национальных государственных и политических структур справиться с сегодняшними проблемами и особенно с проблемами дня завтрашнего. Нынешние структуры достались человечеству в наследство от периода великих буржуазных революций. Это избираемые большинством голосов представительные органы, управляющие в пределах четко очерченных национальных границ, имеющие разветвленный чиновничий аппарат, в том числе армию и полицию, и сохраняющие за собой монополию на власть и истину. Они справились со своей исторической миссией создания национальных государств, правда, ценой огромных издержек, но их управленческая эффективность катастрофически снижается по мере роста глобальных проблем и усиления процессов планитарного масштаба. Как реакция на это – рост сомнений п их уместности и целесообразности, в частности, сильнейшие антимилитаристские, антибюрократические, антиэтатистские настроения17.
Наконец, растущая тревога в связи с углубляющимся разрывом между знанием и нравственностью. Наука сделала огромный шаг вперед в последние десятилетия. Она стала подлинным источником ускорения развития общества, его технологической оснащенности. Повседневная жизнь человека окружена плодами этого ускорения: автомобилями, бытовой техникой, телекоммуникационными средствами, вычислительными машинами. Не говоря уже о том, что сама эта техника становится иногда источником тревог (в частности, ее воздействие на окружающую среду), еще больше беспокоит людей явное отставание нравственности от технического прогресса18. Большое число тех, кто двигает науку и разрабатывает технологию,– люди с технократическим складом ума, в котором очень мало места отведено гуманности, состраданию, совести. Будучи в принципе личным делом каждого ученого или инженера, это явление, когда оно становится массовым, превращается в источник зла, рецептов против которого пока еще нет.
Все эти факторы создают тревожный фон. Раньше его можно было приглушить за счет укрепления национальной безопасности, разработки социальных программ, за счет выборных баталий, обещаний технических новинок. Сейчас вследствие ускорения социального прогресса и накопления усталости от невыполненных обещаний, от сохраняющегося чувства неуверенности эти меры срабатывают значительно слабее. В результате растут недовольство бытием, опасения за судьбы последующих поколений, предпринимаются поиски новых ценностей и ориентиров.
Тех, кто недоволен бытием, миллиарды. Их терпение, трудолюбие, готовность к жертвам во имя будущего нельзя принимать за эффективность существующих форм государственного и политического управления. Сроки кредита, выданного ими нынешним социально-политическим институтам, по всей видимости, истекают, а продолжающиеся огромные непроизводительные расходы этих институтов на самоподдержание, на оборону, на оружие, на репрессивный аппарат, на дорогостоящие и малоэффективные проекты только усиливают недовольство. Вот в чем суть проблемы, отражение которой уловил, хотя и не развил Ф. Фукуяма.
В этом смысле и социализм, и либерализм находятся приблизительно в одинаковом положении. Просто, видимо, степень остроты проблем в социалистических обществах оказалась на данный момент выше, и здесь началось движение за перестройку и обновление, за новое мышление, к которому Запад пока только присматривается. Но именно в странах социализма удалось точнее уловить сдвиги в массовом сознании и отреагировать на них, в то время как относительное благополучие Запада позволяет ему утешаться видимостью своего «триумфа»19.
Развитие мира подходит к грани, когда управление доминирующими процессами должно приобретать столь же глобальный, планетарный характер, как и основные проблемы, стоящие на пути этого развития: безопасность, нрава человека, охрана окружающей среды, продовольствие, образование, здоровье населения20. Ни один национальный механизм с решением этих проблем не справится. Нужны иные: ООН, специализированные организации, постоянно действующие системы и подсистемы переговоров, другие международные механизмы. Но объем их возможностей будет зависеть от того, насколько государства согласятся поступиться своим суверенитетом (который часто отражает лишь эгоистические интересы правящих групп и слоев), насколько они осознают необходимость широкого планетарного подхода к решению проблем завтрашнего дня. Именно на эти мысли наводит окончание «холодной войны», а не на те, о которых пишет Ф. Фукуяма.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Таким образом, двадцать один год назад в мартовском номере журнала «Вопросы философии» был напечатан перевод статьи Фрэнсиса Фукуямы «Конец истории?», имевшей большой резонанс в существовавшем ещё тогда Советском Союзе, т.к. главный посыл статьи был связан с наметившимися демократическими преобразованиями в нашей стране и с окончанием «холодной войны», подтверждаемым падением Берлинской стены.
Несмотря на знак вопроса, поставленный Фукуямой, весь пафос статьи можно объяснить синдромом «торжества победителей» в холодной войне с «империей зла», каковой считался Советский Союз на Западе. В результате американский профессор сделал безапелляционное заключение о «конце истории», на пороге которого стоит человечество в целом, - им декларировалось «завершение идеологической эволюции человечества», в результате которой наступает «универсализация западной либеральной демократии как окончательной формы правления».