"Проблема свободы личности в антиутопии XX века (Е.Замятин, О. Хакали., Дж. Оруэлл)"

Оглавление

Введение
Антиутопия в зарубежной литературе
Дж. Оруэлл. Скотный двор
Вывод
Список используемой литературы

"Проблема свободы личности в антиутопии XX века (Е.Замятин, О. Хакали., Дж. Оруэлл)"

Там русский бунт, там кровью пахнет...
В последние годы жизни знаменитый русский историк Николай Иванович Костомаров написал фантастическую притчу “Скотской бунт”. Костомаров и прежде писал прозу, но его сочинения были скорее литературными зарисовками из русской истории. Такого произведения, как “Скотской бунт”, еще не знала наша словесность.
Повествование произведения ведется в форме письма малороссийского помещика своему другу о чудесном происшествии в их “хуторской глуши”: “События совершенно невероятные. Бунт, восстание, революция!” Местный скотник Омелько, который обладал удивительной способностью понимать язык домашних животных и птиц, с некоторых пор начал замечать у своих подопечных признаки непокорности. Скотник Омелько был человеком добрым, поэтому грешил излишним либерализмом,ибо считал, “что скоты показывают ума не меньше, как человек, а иногда даже и больше”. И пока он рассуждал о разумном, добром и вечном, ситуация уже выходила из-под контроля. Главным агитатором и пропагандистом выступил огромный бугай, настолько свирепый, что его выводили из стойла только в цепях. У некоторых быков, замечает рассказчик, как и у иных людей, “какая-то постоянная неукротимая страсть волновать без всякой прямой цели, смута для смуты, мятеж для мятежа, драка для драки… им хочется, чтобы вокруг них все бурлило, все шумело; при этом их восхищает сознание, что все это наделано не кем иным, а ими”.9
Речь бугая перед обитателями скотного двора содержит все те обвинения, под которыми и сегодня подписались бы защитники животных и вегетарианцы: беззащитных телят отнимают у коров и безжалостно убивают; волов изнуряют непосильной работой, а выбившихся из сил тоже гонят на бойню – и так далее, и так далее... Жеребцы, также склонные к буйству, припомнили человеку свои, лошадиные обиды. В общем, все скоты и даже птицы единодушны в оценке своих хозяев: “Тираны бессердечные! Не с нами одними они поступают таким образом; и промеж себя не лучше они расправляются! Один другого порабощает, один другого грызет, мучит… злая эта людская порода! Злее ее на свете нет. Всех зверей злее человек!”
Закончилась эта сходка яростным призывом: “Да здравствует скотство! Да погибнет человечество!”10
Так вспыхнуло восстание, стада покинули пастбища и осадили господский двор. Свиньи успели проникнуть в сад и огород, потоптали цветники, разорили грядки. Но хозяин с сыновьями и слугами успели запереть ворота, оставив снаружи основную часть восставших. Внутри осажденного двора неблагонадежными оказались птицы – куры, гуси, утки, индюки и даже голуби, а также коты и кошки; хозяин опасался, что в минуту опасности они сыграют такую роль, “какую когда-то сыграл Мазепа с Петром Великим”. Только собаки сохранили верность и преданность человеку.
В какой-то момент положение сложилось угрожающее, помощи ждать было неоткуда. Хозяин послал Омелько на переговоры с восставшими. Парламентер пытался образумить скотов, напомнил им, что сам Бог установил порядок подчинения домашних животных человеку. Но скоты заревели: “Какой такой Бог! Это у вас, у людей, какой-то есть Бог! Мы, скоты, никакого Бога не знаем!”
Переговоры зашли в тупик. Тогда хозяин приказал Омелько объявить скотам волю: отныне им предоставлялись в собственность поля и пастбища, но скотный двор для них становился чужим. Помещик рассчитывал, что холод и бескормица, в конце концов, приведут животных опять под власть человека.
Настала осень, а с нею пришли голод и первые заморозки. Животные оголодали, перессорились, передрались и, наконец, добровольно вернулись в свои загоны. Зачинщики беспорядков понесли суровую кару: бугая отправили на убой, жеребца кастрировали и запрягли в хомут для тяжелых работ.
Словом, все пошло по-прежнему. Но в последних строках письма помещик предупреждал друга: “Нельзя поручиться, чтоб в следующее лето или когда-нибудь в последующие годы не повторились виденные нами чудеса…”
Само собой, не могло быть и речи об издании этой антиутопии в России при жизни автора. Рукопись “Скотского бунта” обнаружили в бумагах Костомарова уже после его смерти в 1885 году. Она была опубликована только в 1917 году в журнале “Нива” после февральской революции, но еще до октября. Мрачное предсказание Костомарова начало сбываться, “повторились виденные нами чудеса…” Но среди множества обличительных произведений, появившихся тогда в печати, “Скотской бунт” как-то затерялся, а последовавшие бурные события октября 1917-го и вовсе заслонили его. Наконец, в 1991 году это произведение Костомарова вновь вернулось к читателям.
…и все дозволено?
Тема бунта животных далеко не нова. В народных картинках-лубках встречаются сюжеты о том, например, как “бык не захотел быть быком, да зделался мясником” и освежевал своего мучителя. Но это были пока еще перевертыши, нелепицы. Лишь когда появилось революционное движение, тема бунта животных обрела социальную остроту и политическое значение. Неслучайно Костомаров написал “Скотской бунт” на склоне лет. Можно сказать, что выдающийся историк шел к этому сочинению всю жизнь, преодолевая собственные заблуждения.
Но нет свидетельств того, что Джордж Оруэлл читал “Скотской бунт” Костомарова. Так бывает: одна и та же идея посещает нескольких людей, тем более, если это идея самая что ни на есть волнующая и злободневная. Когда “призрак бродит по Европе”, его видит не только его первооткрыватель, но и многие европейцы – одни с восторгом, другие с тревогой, как, например, Костомаров, Замятин, Оруэлл. Писатель Евгений Замятин упомянут в этом ряду неслучайно: его роман-антиутопия “Мы”, написанный в 1920 году, оказал влияние на замысел Оруэлла. Английский писатель подтверждал, что читал книгу Замятина, правда, по его словам, ко времени знакомства с романом “Мы” он уже и сам задумал фантастическое произведение о тоталитарном будущем Великобритании. Так появился роман-предостережение “1984” – своего рода продолжение и развитие его “Скотного двора”. Из той же замятинской идеи вырос и другой знаменитый роман-антиутопия – “О дивный новый мир!” Олдоса Хаксли. Вот как сплелись идеи самых разных авторов. Было бы проще всего объяснить это родство простым заимствованием. Но нет, у талантливых писателей это всегда невольное соавторство, взаимное обогащение, не копирование, а развитие идей.11
Оруэлл тоже долго и непросто шел к созданию фантастической сказки “Скотный двор”. На самом деле автора звали Эрик Артур Блэр, он родился в 1903 году в Индии, в семье торгового агента, в его жилах перемешались английская и индийская кровь (как у Костомарова – русская и украинская). Учился Эрик в Англии, посещал привилегированный Итон-колледж. В двадцатых годах служил в колониальной полиции в Бирме. Он уехал из колоний убежденным противником империализма, причислял себя к социалистам, некоторое время состоял в Независимой рабочей партии. С конца двадцатых годов спецслужбы Британии установили за ним слежку. Агент британской разведки доносил позднее: “У этого человека продвинутые коммунистические убеждения, и некоторые из его индийских друзей говорят, что часто видели его на собраниях коммунистов. Он богемно одевается как на работе, так и в часы досуга”. В тридцатые годы Эрик начал писать прозу и публицистику, с 1935 года публиковал свои произведения под псевдонимом Джордж Оруэлл.
В 1936 году Оруэлл уехал в Испанию воевать с фашизмом на стороне республиканцев. Он сражался на Арагонском фронте, был опасно ранен – в горло (последствия ранения долго давали о себе знать). Но в целом его отношение к гражданской войне в Испании было неоднозначным. Он воевал в составе отряда ПОУМ – марксистской партии троцкистского толка. ПОУМовцы резко критиковали сторонников Сталина и в конце гражданской войны оказались не только врагами франкистов, но и противниками республиканцев; их ошельмовали, объявив тайными агентами фашистов. Оруэллу пришлось бежать из Испании. Он написал книгу “Памяти Каталонии” и очерк “Вспоминая войну в Испании”. Однако, грызня между социалистами вызвала в нем отвращение к политической деятельности. Он признавался: “Я определенно сочувствую “левым”, но убежден, что писатель может сохранить честность, только будучи свободен от партийных лозунгов”.12
Путь к советскому читателю был Оруэллу заказан задолго до опубликования “Скотного двора”. В 1937 году редакция советского журнала “Интернациональная литература” заинтересовалась творчеством молодого прогрессивного, как считали в Москве, английского писателя. Оруэллу отправили письмо с просьбой прислать последнюю книгу. Оруэлл выслал книгу, а в сопроводительном письме честно написал: “Однако я хотел бы быть с Вами откровенным, потому я должен сообщить Вам, что в Испании я служил в ПОУМ, которая, как Вы несомненно знаете, подверглась яростным нападкам со стороны Коммунистической партии и была недавно запрещена правительством; помимо того, скажу, что после того, что я видел, я более согласен с политикой ПОУМ, нежели с политикой Коммунистической партии”.
Редакция, как было заведено, переслала все материалы по Оруэллу в Иностранный отдел НКВД. После консультации с органами в Лондон было отправлено письмо, в котором, в частности, говорилось: “…Наш журнал не может иметь никаких отношений с членами ПОУМ, этой организацией, как это подтверждено всем опытом борьбы испанского народа против интервентов, <являющейся> одним из отрядов “Пятой колонны” Франко, действующей в тылу Республиканской Испании”.
Да и в самой Британии убеждения Оруэлла не совпадали полностью ни с одной партийной платформой, он писал, что после Испании все его произведения были “прямо или косвенно против тоталитаризма и за демократический социализм, как я его понимал”. При этом доктрина “демократического социализма” Оруэлла была загадкой даже для друзей писателя. Возможно, и для него самого. Не отрицая права народов на революцию, он в то же время пессимистично признавал: “Все революции неудачны, но они неудачны по-разному”. Может быть, Оруэлл перефразировал известный афоризм Л.Н.Толстого, “все несчастные семьи несчастливы по-своему”?
В 1943 году, в разгар Второй мировой войны, Оруэлл начал писать “Скотный двор” – “сказку с политическим значением”, как определил жанр этого сочинения сам автор. “Скотный двор” – тоже о бунте животных, но точнее все-таки – о революции, так как восстанию предшествовал довольно продолжительный этап подпольной агитации. Кроме того, действие сказки происходит на английской ферме, и таким образом предостережение Оруэлла адресовано всему миру. Главное отличие оруэлловской истории от костомаровской в том, что восстание английских скотов показано в развитии, вернее, в деградации: происходит постепенное перерождение демократической революции в диктатуру партийной верхушки. Эксплуатация животных человеком сменяется безжалостной эксплуатацией одних скотов другими. В “авангарде” революции выступали свиньи, они и стали избранной кастой. Читатель без труда узнавал в борове по кличке Старый Майор – Ленина, в Снежке – Троцкого, в Наполеоне – Сталина; вожди сменяли друг друга, режим ужесточался, пока не воцарилась полная диктатура свинства.
В финале мятежная ферма примиряется с враждебным окружением, то есть с соседскими фермерами. Хозяева-люди и хозяева-свиньи договариваются о принципах мирного сосуществования. Рядовые животные заглядывают в окна дома, где происходит эта историческая встреча, и видят, что их вожди выучились ходить на задних лапах, они хлещут виски, курят сигары, играют в карты и при этом жульничают, как люди… “Животные снаружи переводили взгляд от свиньи к человеку, от человека опять к свинье, но кто был кем, различить было уже невозможно” – так оканчивается сказка “Скотный двор”.13
Финал как бы вырывается за рамки сюжета, позволяет заглянуть далеко в будущее. Если все предыдущее было зловещей сатирой на тоталитарный режим сталинского образца, то последняя сцена словно возвращает ситуацию к началу. Что теперь остается угнетенным и несогласным? Снова бунт, бессмысленный и беспощадный? Ведь призрак-то все бродит и бродит…
Сегодня это кажется странным, но у Джорджа Оруэлла возникли большие проблемы с опубликованием антисталинского памфлета “Скотный двор”. Да, представьте себе, издатели отказывались печатать это произведение. Шел сорок четвертый год, правительство союзной Англии не хотело дразнить “старика Джо” – Сталина, а издатели боялись навлечь на себя гнев правительства. Только в 1945 году “Скотный двор” был напечатан. Появились переводы на многие языки, к автору пришла настоящая слава. Между прочим, одно из ранних переводных изданий появилось в Мюнхене в 1947 году на украинском языке, книга называлась “Колгосп тварин” – “Колхоз скотов”. Книга была адресована украинским националистам, бежавшим с отступавшими гитлеровцами. Сказку выпустили большим тиражом и по-русски в качестве подрывной литературы – для распространения среди советских военных в наших зонах оккупации в Берлине и в Вене, для беженцев из СССР.
С этих пор за Джорджем Оруэллом закрепилась репутация бескомпромиссного антикоммуниста. Единственный человек, который не соглашался с этим ярлыком, был сам автор. Он заявлял: “Отрицать социализм из-за недостойного поведения людей, называющих себя социалистами, так же абсурдно, как не ездить по железной дороге из-за нехороших кондукторов”. Но его никто так и не услышал.
Я считаю, что Оруэлл совершил нравственный подвиг, искупающий если не все грехи, то многие. Этот искренний поборник демократического социализма безжалостно разрушил собственные идеалы и в “Скотном дворе”, и в “1984” – чтобы предостеречь человечество от страшной опасности, которая и сегодня не снята с повестки дня. Так мог поступить только очень мужественный и честный человек.
Вывод
В XX веке появились произведения, авторы которых пророчески предупреждали об опасностях, поджидавших социалистическую идею на пути превращения ее в действительность. Идеи социализма, спроецированные в будущее, давали неожиданную и довольно безрадостную картину. Произведения такого плана получили название “антиутопии”, в противовес утопическим произведениям прошлого. В антиутопиях, основанных также на раскрытии разных сторон жизни так называемого “идеального общества”, мир дан глазами его обитателя, рядового гражданина, изнутри, чтобы проследить движение разума и показать чувства человека, претерпевающего на себе законы этого общества. Именно в этом случае увиденное “изнутри” оказывается вовсе не столь совершенным, каким могло показаться пришельцу, человеку постороннему, оно являет рядовым членам общества свою неприглядную изнанку.
Таким образом, антиутопия личностна, так как критерием “подлинности”, совершенства идеального мира становится субъективный взгляд одного человека, в то время как утопия довольствуется утверждением безличного “всеобщего счастья”, за которым незаметны слёзы отдельных обитателей утопического государства. Намерения утопистов, мечтающих о всеобщем благоденствии, о решении вековых проблем социальной несправедливости, о совершенствовании действительности, поистине благие, но именно этими намерениями вымощена дорога в земной ад. Столкнувшись с невозможностью в короткие сроки переделать мироздание и удовлетворить все потребности человека, утописты быстро приходят к тому, что легче переделать самого человека: изменить его взгляды на жизнь и на самого себя, ограничить потребности, заставить думать по шаблону, определяющему изначально, что есть добро и что есть зло.