Биография Иосифа Бродского

Биография Иосифа Бродского

Не окончивший даже школы Бродский работал в общей сложности в шести американских и британских университетах, в том числе в Колумбийском и в Нью-Йоркском. Продолжая писать на английском языке, получил широкое признание в научных и литературных кругах США и Великобритании, удостоен Ордена Почётного легиона во Франции.
В 1986 году написанный по-английски сборник эссе Бродского «Less Than One» («Меньше единицы») был признан лучшей литературно-критической книгой года в США. В 1987 году Бродский стал лауреатом Нобелевской премии по литературе, которая была присуждена ему за «всеобъемлющее творчество, насыщенное чистотой мысли и яркостью поэзии». В Стокгольме на вопрос интервьюера, считает ли он себя русским или американцем, Бродский ответил: «Я еврей, русский поэт и английский эссеист». В других случаях определял себя: «еврей, русский поэт и американский гражданин». Часть Нобелевской премии Бродский выделил на создание ресторана «Русский самовар», ставшего одним из центров русской культуры в Нью-Йорке. Бродский являлся также лауреатом стипендии Макартура, Национальной книжной премии и был избран Библиотекой Конгресса поэтом-лауреатом США4.
В США он опубликовал свои основные поэтические сборники: «Стихотворения и поэмы» (1965), «Остановка в пустыне» (1970), «Часть речи» (1977), «Новые стансы к Августе» (1983), «Урания» (1987). В 1987 году его деятельность была всемирно признана присуждением Нобелевской премией в области поэзии. В сущности, именно Бродский выразил тенденции развития русской зарубежной поэзии последней трети XX века.
Лейтмотивной темой в поэтических текстах Иосифа Бродского эмигрантского периода утвердилась тема отчуждения, – глубинно и обобщенно переживаемое психологическое состояние лирика национального масштаба.
Биографические сведения о духовном созревании Иосифа Бродского освещают моменты отталкивания от социума: уход из школы с ее подавляющей скукой; пребывание в ссылке как государственное возмездие за «тунеядство» (синоним безделия); вынужденное отсиживание в лечебнице для душевнобольных, наконец акт эмиграции в июне 1972 года.
В автобиографическом очерке „Меньше единицы» (1976) Бродский поведал о раннем сдвиге в его сознании. В возрасте десяти-одиннадцати лет он воспринял широко тиражируемый в то время афоризм Карла Маркса „Бытие определяет сознание», но воспринял формулировку в диалектике развития данной мысли: бытие определяет сознание „до тех пор, пока сознание не овладело искусством отчуждения; далее сознание живет самостоятельно и может как регулировать, так и игнорировать существование». Оказавшись на Западе, поэт продолжал вытеснять социум из собственной жизненной среды5.
„Искусство отчуждения» утверждалось Бродским эмигрантской поры в качестве доминанты индивидуального сознания, и с годами он превращался в поэтического аналитика вынашиваемой темы. Условия существования в советской „империи» с отрочества стимулировали в нем инстинкты духовного самосохранения, а перемещение в пространство эмиграции в 32-х летнем возрасте кристаллизировало чувство автономии духа. Противоречивость ощущений в восприятии внешнего мира состояла в том, что, вместе с исчезновением советского социума, заряженного остротой идеологических конфликтов, поэт почувствовал себя на другом континенте земли всего лишь свидетелем и созерцателем бытия, протекающего как бы вне его участия. Вместе с чувством обретенной внутренней свободы усилилось и чувство самоизоляции от окружающего, – чувство, в различной степени переживаемое литераторами всех трех «волн» послереволюционной эмиграции. В поэзии Бродского двух эмигрантских десятилетий это социопсихологическое умонастроение получило своего выразителя6.
Дискурс темы отчуждения получает в эмигрантской лирике Бродского развернутое образно-медитативное выражение. В центр размышлений выдвигается обусловленность бытия личности. Сведение индивидуального ко всеобщему воспринимается как конфигурация приемов носителя универсального сознания, ибо поэт не выходит из круга общезначимых тем.
В новых условиях для поэта-эмигранта терял значение стимул внутреннего противостояния враждебным обстоятельствам по причине их исчезновения. Проживаемое настоящее приобщалось к общей категории времени и воспринималось лирическим субъектом как часть общемирового исторического прошлого.
Первая поэтическая книга, изданная Бродским после выезда из Советского Союза, озаглавлена „Часть речи» (1977). В книге собраны стихотворения 1972-1976 годов. Заглавие представляет абстрагированную форму размышлений о том, что останется от человека (в частности от литератора) после его смерти. Тот же мотив развивается и в последующих прижизненных стихотворных сборниках Бродского – «Конец прекрасной эпохи», «Урания», «Примечания папоротника» и др. Автор соблюдает верность сюжетной линии развития бессобытийного существования лирического героя: его бренное тело, подверженное хроническому недугу (связанному с болезнью сердца), черпает силы в творческой мощи, реализуемой в совершенных поэтических текстах7.
Тело поэта и поэт как орудие языка составили релевантную пару, организующую психологическую конфликтность в его лирике. Противоречивое движение конфликта детализировалось, обогащая эстетическое сознание человечества трагическим опытом двадцатого столетия – века выброса за пределы страны внушительного массива русской лирической поэзии. Первые же месяцы жизни в эмиграции породили в декабре 1972 года стихотворение «1972 год», где поэт поведал читателям о том, что в возрасте 32-х лет он живет в каждодневном ожидании смерти и связал настороженность к своему физическому состоянию с ощущением собственного старения. Предчувствие надвигающейся кончины становится самодовлеющим. Отныне в течение двадцати трех лет, вплоть до смерти от сердечной недостаточности в январе 1996 года, он будет существовать в осязаемом присутствии «смертной темени» – при внешнем бытовом благополучии и признании международными кругами его поэтического таланта. Танатологическая тематика оказывалась той питательной средой, которая усиливала мотив отчуждения в его стихах. С годами нарастала апатия поэта-мыслителя к бытовой обусловленности существования. Утешала лишь параллель с продуктивным проживанием литературного бытия. Повседневность для него обретает смысл лишь постольку, поскольку из нее можно извлечь субстрат литературы. Удовлетворенность рождается от мысли: физические недомогания совершенствуют инструмент языка8.
Между тем апатия к окружающему достигает грандиозных размеров: Он переживал потерю вкуса к бытовой стороне жизни, будучи поглощен экзистенциальными проблемами конца индивидуального бытия. Вместе с тем, одиночество и холод – лейтмотивные образы лирики Бродского-эмигранта, неотлучные спутники его лирического континуума. Такой поэт, как Бродский, должен был появиться на закате двадцатого века. Он подводил итоги минувших десятилетий не только в новационных формах, но и шире: в содержательно-смысловом плане, осмысляя «конец прекрасной эпохи», т.е. саморазрушение советской «империи», – и развивал свой свободный взгляд на современный мир в подчеркнуто космополитическом духе. Это объяснялось и чертами его натуры, и взглядами на искусство, и тем, что общий дух российской поэзии XX века