Музей и театр

Введение
Глава 1. Музей в образовательном культурном пространстве
Глава 2. Театр Комедии имени Н.П. Акимова
Заключение
Список использованной литературы
Приложения

Музей и театр

Между тем блеск, живопись и стиль стоили ему немалой крови: с ним боролись, отнимали театр, обзывали космополитом, его призывали к ответу за «буржуазное западничество и рецидивы формализма». А он если и был диссидентом – так исключительно эстетическим.
Акимов, ученик А. Яковлева и М. Добужинского, увлеченный в молодости художественной группой «Мир искусства», влюбленный в мастерство раннего Ренессанса Брейгеля и Гольбейна, конечно, смазывал старые краски буден в своих живописных композициях, которые всегда были – тоской по «обыкновенному чуду», по празднику, по другой жизни…
Перед войной поставили «Опасный поворот» Пристли. Можно сказать, весь путь Акимова в театре, его стили, его манера были «опасным поворотом», художественно бесстрашным и прекрасным поворотом – прочь от социалистического реализма, потрепавшего нервы не одному поколению советских художников.
«Другая» жизнь началась на сцене театра Комедии с живописи: акимовскую манеру оформлять сцену, нельзя было спутать ни с какой другой. Он знал секреты цвета, композиции, перспективы, сценического костюма, как никто умел пользоваться светом, вещами, бутафорией.
Неудобная сцена театра Комедии превращалась у него в огромное пространство, и это пространство могло волшебно увеличиваться, сиять, фантастически трансформироваться в его режиссерских руках.
Потом, после него, многие режиссеры будут спотыкаться в этом пространстве, и ругать его, на чем свет стоит – маленькое, узкое, актерам не разойтись. Сцена и вправду не глубока. Но он умел «обмануть» ее: при Акимове она казалась большой и удобной и для королевских замков, и для средневековых итальянских улочек, и для старинных английских парков.
Если ему нужна была Испания эпохи и стиля Лопе де Веги, он сочинял таинственное свидание влюбленных в ночной тьме: они не видели друг друга, а фосфоресцирующие маски, фрукты, вино, льющееся в бокалы, - все это создавало фантастическое впечатление чудесной романтической загадки.
Акимова часто ругали за избыточность этой «другой жизни», за слишком яркую живописность. Сам он отвечал на эти упреки: «Выяснилось, что я хронически задавливаю режиссера, из строк рецензий вставала моя загадочная фигура, вытирающая руки от режиссерской крови. Тогда я сам стал ставить спектакли. Предполагалось, что раз я сам для себя делаю декорации, то уж себе-то я не подгажу…». Газета «Правда» обвиняла его в западничестве и космополитизме (а это в 1949 году было пострашнее самых чутких и зорких пограничников), но он упрямо отстаивал привилегию быть самим собой и ставил тех авторов и те пьесы, которые хотел.
История акимовского театра Комедии – это история сценических романов Акимова с Шекспиром, Лопе де Вегой, Шериданом, Эдуардо де Филиппо. И, конечно же, с Евгением Шварцем.
«Тень» до сих пор сохраняется в репертуаре как сценическая реликвия. Поколения ученых и принцесс сменяют друг друга, пробуя на вкус это драгоценное вино – полувековой давности театральную легенду.
Кроме того, история акимовского театра – это история театрального романа Мастера с труппой. Акимовская труппа – для театралов нескольких поколений это означало знак высшего театрального качества, особый игровой градус, блистательное чувство театральности, эксцентризма, артистической выправки, грациозности…
В самые безъязыкие, вялые, непраздничные времена, когда его артисты выходили на сцену, от них исходило особое сияние – праздника, красоты, сценического шика – в пластике, костюме, отделке роли.
Подобно коллекционеру он собирал в труппе самых красивых, элегантных, сильных, остроумных, «особенных» актеров и актрис. Елена Юнгер, Ирина Гошева, Павел Суханов, Эраст Гарин, Лев Колесов, Александр Бениаминов, Елизавета Уварова, Ирина Зарубина, Глеб Флоринский, Лидия Сухаревская… Они приходили и уходили, но стиль акимовского артиста – это оставалось понятием постоянным.
В понятие стиля у него входили красота и шарм – художник и живописец, он знал им цену и его артисты тоже. Акимов считал красоту, выделенность из уличной толпы даром Божьим и, делая на них (в том числе) ставку, никогда не проигрывал.
Жизнь могла опроститься и подурнеть – такое с ней случается, но только не здесь, не на сцене этого театра, мощно охраняемого его чувством художника, даже – за кулисами.
От его эпохи остались легенды: до сих пор живы столики, которые он лично «сочинял» для артистических уборных. И до сих пор живо предание, согласно которому в гримуборной Елены Юнгер даже зимой стояло дерево белой сирени.
Наряду со знаменитыми афишами-плакатами и цветными витражами, зеркалами в зрительном фойе, эта легенда, невидимо путешествует и охраняет театр Комедии, его художественную ауру, его поэзию.
Театр Комедии всегда был «Театром для людей», он делил публику на «продвинутых» и «непродвинутых», приезжих и коренных – всем всегда распахивал он свои объятия.
Он всех брал в плен своей красоты, своих витражей, зеркал и бархатных кресел, своего эстетического отношения к действительности, в плен той высокой комедии, в которой «улыбка обязательна», потому как одним своим легким росчерком способна преодолеть – хотя бы в границах театрального вечера – обыденную тяжесть бытия.
Театр Комедии пережил великую театральную эпоху «безвременья», когда им правили «тени», алхимики, добывающие вещество театра искусственным путем. Но в его летописях также хранятся, пусть недолгие, романы с режиссерами, которые оставили о себе добрую сценическую память.
На сцене академического театра Комедии имени Николая Павловича Акимова ставили спектакли Григорий Козинцев, Александр Музиль, Георгий Товстоногов. В начале 1970–х годов театр возглавлял Вадим Голиков.
Режиссера с философским университетским образованием упрекали в отсутствии игрового темперамента. Но в «Романтиках» Ростана эта самая игровая энергия счастливо била через край рампы! Это был гомерически смешной спектакль, легкий и воздушный, как кружева на костюмах его героев, как стихи Эдмона Ростана…
«Село Степанчиково» и «Горячее сердце» остались одними из самых живых, «горячих» страниц ленинградской театральной истории начала семидесятых годов. Стоит перелистать прессу тех лет – ни о чем так много, дискуссионно и страстно не писали, как об этих премьерах Вадима Голикова.
Петр Фоменко, возглавлявший театр Комедии в конце 1970-х начале 1980-х годов, к сожалению, прижился здесь всего на несколько сезонов. Старая афиша мольеровского «Мизантропа» - словно его режиссерский портрет: человек в отчаянье обхватил голову руками – на фоне золоченой клетки и роскошного оперения павлина.
«Золочена клетка» Комедии была освоена Петром Фоменко блистательно, но – ненадолго. Кажется столько горечи и сарказма, как в те «комедийные» годы, творчество Фоменко не знало никогда.
Этот сарказм оставил свой след в «Мизантропе», гда блистательно сыграли Каим и Высочина, яростно бушевал он и в «Лесе» Островского.
Человеческая природа, как и природа вообще, была портретирована в этих спектаклях в самых язвительных и беспощадных красках. Но какое долгое театральное эхо он оставил в спектаклях «Этот милый старый дом» или «Муза»!
Столько музыки тайной и явной, столько пронзительной нежности и душевной боли знали эти спектакли. До сих пор в зрительской памяти хранится щемящее насвистывание их смешных и печальных героев, голоса актеров, которые не просто играли, а, кажется, пропевали свои роли.
В семидесятые годы эта сцена давала приют тогда молодым и бездомным режиссерам. Кама Гинкас, Лев Додин ставили здесь свои спектакли, когда у них еще не было собственных театров. И эти спектакли вносили в театральную жизнь Ленинграда явный призвук эстетического инакомыслия.
Но, как это не печально, в середине 1990-х театр возглавила Татьяна Казакова. Она не стала подписывать деклараций о преемственности традиций и устанавливать знамя под портретом Акимова. Казакова занялась строительством собственного театра. Она позвала в помощники лучших сценографов Петербурга – Эмиля Капелюша, александра Орглова, они выстроили на сцене декорации невиданной красоты, но магия, та магия, которая присутствовала, на сцене раньше – исчезла. Не вышло «обмануть пространство», сделать его волшебным, дышащим, играющим.
Чтобы ни ставила Татьяна Казакова – Гольдони, Бар-Йосефа, Нушича, ее режиссура на любой территории обнаруживает свой любимый конфликт. Праздник и скандал – вот в чем вернее всего проявляются ее сценические герои, вот между какими стихиями они разрываются, вот полюсы ее спектаклей.
Татьяна Казакова считает, что «в некарнавальное время в некарнавальном пространстве человека не оставляет глупая, детская, непреодолимая жажда праздника. Где нет умных и глупых, богатых и бедных. Где все свободны и равны». Не правда ли свежо!
Очевидно, что режиссер ищет новый вектор театрального движения, пробует новые краски, ищет новые темы…
Только совсем недавно театр Комедии перестали называть акимовским.
Уходит поколение, помнящее те театральные вечера и ту театральную Легенду.
Почти не осталось в труппе акимовских артистов, тех, с кем он ставил спектакли.
Еще ни одному режиссеру не удалось завещать и передать по наследству свое театральное царство. И пусть это даже будет сам Карабас-Барабас, но он должен помнить, что ключи от театрального царства не передаются по служебной ведомости. Театральные империи – легенды рождаются, но и исчезают вместе с их императорами.
Заключение
Жизнь меняется молниеносно. Сегодняшний день не похож на вчерашний, и поэтому ровняться на какой – то спектакль прошлого просто невозможно, но «прошлогодняя газета слишком стара, чтобы считаться злободневной, и слишком молода для исторического памятника!» - это можно отнести к ситуации царящей сейчас в театре Акимова.
16 апреля 2006 года театр Комедии отметил 105 лет со дня рождения Николая Павловича Акимова.
Изучая сохранившиеся документы, кино- и фото- архивы, рассматривая написанные Акимовым портреты, читая его книги, ловишь себя на мысли – как схожи судьбы людей и театра, их поиски и стремления.