Лексико-грамматические особенности искусствоведческих текстов на материале русского и английского языков.

Содержание

Введение
Глава 1. Лингвистика текста как современная исследовательская парадигма языкознания
1.1. Искусствоведческий текст как особый вид текст
1.2. Особенности переводческих трансформаций
Глава 2. Особенности отражения проблемы межкультурного общения в переводе искусствоведческих текстов
2.1. Анализ особенностей искусствоведческих текстов: лексический и грамматический уровни
2.2. Жанрово-языковая специфика искусствоведческих описаний в английском и русском языках
Заключение
Список использованной литературы

Лексико-грамматические особенности искусствоведческих текстов на материале русского и английского языков.

2. терминов, которые являются словами или словосочетаниями, которые соотнесены с одним понятием или объектом (либо несколькими одинаковыми объектами) в системе понятий определенной области науки или техники (Латышев; Стрелковский, Фирсов; Циткина; Vivaldi). Большинство заимствований составляет именно терминологическая лексика (Васильев).
Причины употребления в тексте перевода транскрибированной или транслитерированной лексики можно разделить на две группы: экстралингвистические и собственно лингвистические. К экстралингвистическим факторам относятся причины психологического, социального, прагматического характера. Среди лингвистических причин выделяют такие факторы, как необходимость восполнить недостающие звенья в лексической системе языка; необходимость семантически определеннее выразить при помощи заимствованного слова многозначные русские понятия; тенденцию к устранению омонимии или полисемии слова в принимающем языке; необходимость пополнения экспрессивных средств языка, потребность в эвфеместической замене неудобнопроизносимых слов (Аристова; Черкасова).
Обратимся к анализу перевода искусствоведческих текстов, на примере официального сайта Государственного Эрмитажа:
The main architectural ensemble of the Hermitage situated in the centre of St Petersburg consists of the Winter Palace, the former state residence of the Russian emperors, the buildings of the Small, Old (Great) and New Hermitages, the Hermitage Theatre and the Auxiliary House. The museum complex also includes the Menshikov Palace and the Eastern Wing of the General Staff building, the Staraya Derevnya Restoration and Storage Centre and the Museum of the Imperial Porcelain Factory.
«The Treasure Gallery, one of the most interesting collections of the museum, got its name in the 18th century during the reign of Catherine the Great. It consists of two sections.
The first, called the Gold Rooms has works from Eurasia, the Black Sea Littoral in antiquity, and the Orient. It consists of around 1,500 works made from gold and dating from the 7th century B.C. to the 19th century A.D.
The main idea of the second section, which is called the Diamond Rooms, is to show the development of the jeweler's craft over the course of mankind's many centuries of history from the third millennium B.C. to the start of the 20th century».
«In Russia the collecting of gold objects belonging to the "barbarian" cultures of the Eurasian plains began in the years 1715-18. It was at that time that on the orders of Peter the Great Prince Matvei Gagarin sent to St Petersburg two hundred ancient gold artefacts that became known as the Siberian Collection of Peter I. The majority of these pieces that included magnificent belt plates and clasps bearing scenes of animals fighting, torques and bracelets, often adorned with turquoises, were bought from robbers of ancient graves. In the middle of the 19th century, the Siberian Collection was given to the Hermitage which is also where the Imperial Archaeological Commission, created in 1859 to seek out and study antiquities, sent the Scythian and Sarmatian artefacts from the steppes north of the Black Sea.
The world-famous collection of Scythian works from the 7th-4th centuries B.C. consists mainly of finds made during the excavation of numerous burial mounds in the Kuban and Dnieper basins and the Crimea. Among the masterpieces of the Hermitage collection are gold shield ornaments (a deer from a burial mound near the Cossack village of Kostromskaya and a panther from the Kelermesskaya burial mound), a unique gold comb with a depiction of fighting warriors and a ritual bowl from the untouched burial in the Solokha mound, and also a silver vessel from the Chertomlyk mound that is decorated with ornament and splendidly executed reliefs depicting Scythians and their horses»
«The collection of the Department of Russian Culture consists of over 300,000 items and reflects a thousand-year Russian history. Icons and articles of artistic handicraft represent the inner world and way of life of ancient Rus. The items of Peter the Great's time illustrate the epoch of important transformations. Works by celebrated masters of the 18th century enable us to appreciate the reign of Elizabeth Petrovna and the grandeur of Catherine the Great.
A unique work, the War Gallery in the Winter Palace was created in commemoration of the victory in the 1812 Patriotic War. The original palace interiors contain numerous works of art of the period from the 19th to early 20th centuries, many of which belonged to the tsar's family»
«Medieval Russian objects entered the collection not only through excavations, but also through acquisitions and expeditions by Hermitage curators to outlying areas of Russia, gathering objects from abandoned and ruined churches. In this way, the Museum has built up a small but important collection of old Russian icons which gives us some idea of the development of large artistic centres, particularly in the northern regions. It includes wonderful examples of the Novgorod, Moscow and Yaroslav Schools and also works from the Northern Schools. The 14th-century icons are renowned - the St Nicholas on a red ground is an example of monumental icon painting of the Novgorod School; two large icons with The Last Judgement and St Nicholas with Scenes from his Life; several well-preserved fragile tablet icons of masterly execution, one of which bears an Annunciation and Selected Saints (late 15th-early 16th centuries); the Pskov Epiphany (early 15th century) is notable for its deviation from the traditions of icon painting, which usually employed a somewhat more restrained palette. Most impressive of all, however, is a double-sided icon showing The Saviour and the Virgin (early 14th century).
The Moscow School is represented by numerous icons including pieces from iconostases - screens of icons which divided the altar in a church from the main body. The Deesis tier had at the centre an image of Christ enthroned with the Virgin Mary and St John the Baptist while the Church Feasts tier had a row of icons depicting church festivals and the lives of prophets or saints. The elegant, refined miniature style of late 15th- and 16th-century icons from Moscow - as in The Nativity of Christ and The Transfiguration (both 16th century), and two icons of St Nicholas and St George with scenes from their lives - is particularly beautiful»
Глава 2. Жанрово-языковая специфика искусствоведческих описаний
2.1. Особенность искусствоведческих описаний на материале английского языка
Основы исследования текста в отечественной науке заложены в трудах И.А. Бодуэна де Куртене [Бодуэн де Куртене 1963]. В дальнейшем к этой проблеме не раз обращались крупнейшие филологи XX века (см.: [Бахтин [Волошинов] 1998; Виноградов 1981; Винокур 1959; Выготский 1982; Жирмунский 1936; Поливанов 1968; Щерба 1974; Якубинский 1986] и др.). Но, как отмечает М.Я Дымарский, “как и четверть века назад, отсутствует даже подобие терминологичекой строгости в употреблении слова “текст”” [Дымарский 1999: 3]. Многообразие подходов к изучению текста, многочисленность его описаний и определений объясняется тем, что текст как явление языковой действительности представляет собой необычайно сложный феномен.
С точки зрения М.Л. Макарова, различное понимание термина “текст” можно объяснить разными теоретическими предпосылками его изучения. Речь идет главным образом о двух общеметодологических и теоретических подходах – формальном и функциональном. “Формализм настаивает на анализе исключительно структурных особенностей языка “в себе””, в то время как “методология функционализма предполагает изучение структуры и функционирования языка с целью выявления соответствий между ними” [Макаров 1998: 68]. То или иное направление теории текста вырабатывает свою концепцию в зависимости от того, на чем оно сосредотачивается: на форме или на функции своего объекта.
Таким образом, все концепции текста в современной лингвистике можно условно разделить на следующие группы: (а) грамматические [Бухбиндер, Розанов 1975; Лосева 1980; Москальская 1981; Левицкий 1978; Halliday, Hasan 1976]; (б) коммуникативные [Баранов 1993; Каменская 1990; Колшанский 1984; Крылова 1992; Новиков 1982; Скребнев 1985] и (в) концепции, сочетающие в себе положения первых двух [Русская грамматика 1980; Золотова, Онипенко, Сидорова 1998; Матвеева 1990, Красных 1998].
Первая из них (грамматическая) рассматривает текст как результат речевой деятельности, без учета как самого процесса порождения и развертывания речи, так и носителей этого процесса, т.е. без учета автора (создателя) и адресата, особенностей речевой ситуации. В центре внимания исследования – синтаксическая или семантическая структура речевого произведения. При этом текст определяется как “специальным образом организованная, закрытая цепочка предложений, представляющая собой единое высказывание” [Москальская, 1981: 17].
В рамках грамматической концепции существуют две тенденции в изучении текста: (а) грамматика предложения переносится на грамматику текста и (б) текст рассматривается как лингвистический объект, который обладает особыми специфическими свойствами, не совпадающими со свойствами предложения.
Представители строго синтаксического подхода к описанию текста считают, что, несмотря на некоторые особенности сочетаний предложений в тексте, текст все же не образует специфической структуры, свойства которой превосходили бы сумму свойств, составляющих его предложений [Булыгина 1969]. Такой взгляд в большинстве современных работ подвергается критике, поскольку, как показывает конкретный анализ материала, текст не является лишь суммой свойств предложений [Гальперин 1981: 9]. При определении содержательной стороны языковых единиц одного уровня всегда требуется обращение к единицам более высокого уровня вплоть до текста, представляющего собой предельную единицу на знаковом уровне [Новиков, 1983: 7]. Кроме того, характер правил организации текстов отличается от правил организации предложений, поскольку у текстов нет общей схемы, нет конечного числа жестких моделей [Каменская 1990: 8].
Но, несмотря на это, обращение исследователей текста к накопленному опыту изучения предложения вполне закономерно, хотя бы потому, что определенным случаем текста при соблюдении ряда коммуникативно-прагматических условий является именно предложение.
Вторую группу концепций лингвистики текста составляют работы, закрепляющие термин “текст” только за обозначением коммуникативной единицы языка, обладающей смысловой целостностью и состоящей из предложений и их объединений в более крупные единства. Текст в этом случае рассматривается как функциональное звено коммуникативного процесса, как явление не только языковой, но и экстралингвистической действительности. “Решающее значение при таком анализе приобретает человеческий фактор – изучение взаимодействия текста с личностью коммуниканта в конкретных условиях общения. Для организации речевого воздействия необходимо знание как основных этапов, так и процесса речемыслительной деятельности коммуникантов в целом” [Каменская 1990: 8].
Текст выступает в целом как сопряженная модель деятельностей отправителя и адресата сообщения и, в частности, как сопряженная модель систем личностных смыслов коммуникантов [ЛАК 1989].
Наиболее продуктивной нам представляется концепция, вбирающая в себя положения обеих рассмотренных групп. Текст предстает здесь как продукт и процесс речевой деятельности и изучается с разных сторон - грамматической, семантической и коммуникативной, т.е. рассматривается как многоаспектная единица [Золотова, Онипенко, Сидорова 1998].
Обобщая многочисленные идеи и положения теории текста, М.Я. Дымарский, например, представляет текст как “системно-структурное образование, обладающее упорядоченной (иерархической) организацией, которая обеспечивается связностью – глубинной и поверхностной, локальной и глобальной. Упорядоченность текста в идеале означает прямое и взаимнооднозначное соответствие его внутренней смысловой структуры его внешней, поверхностной структуре (каждый сегмент текста подчинен выражению соответствующего сегмента смысловой структуры); в реальности упорядоченность текста – понятие градуальное, и конкретные тексты могут существенно различаться по степени упорядоченности; однако общее требование упорядоченности и иерархичности структуры является безусловной доминантой процесса текстообразования и лежит в основе закономерностей этого процесса” [Дымарский 1999: 9-10].
В настоящее время принято выделять семь основных критериев текстуальности, предложенных Р. Бограндом и В. Дресслером: 1) когезия (связность); 2) когерентность (цельность); 3) интенциональность; 4) приемлемость; 5) информативность; 6) ситуативность; 7) интертекстуальность [Beaugrande, Dressler 1981].
Список текстовых категорий, однако, на этом не исчерпывается. Так, И.Р. Гальперин, наряду с информативностью и когезией, выделяет такие категории текста, как членимость, континуум, автосемантия отрезков текста, ретроспекция, проспекция и модальность [Гальперин 1981]. Т.М. Матвеева причисляет к данным категориям и такие, как тема, цепочка хода мысли, тональность, оценочность, темпоральность, локальность и композиция [Матвеева 1990].
Два первых критерия из общепризнанных (связность и цельность) касаются описания различных сторон связей в тексте и признаются его основными свойствами.
Связность и цельность можно представить как присущие тексту связи двух типов: “горизонтальные” и “вертикальные”. При этом “горизонтальные” (линейные) текстовые и когнитивные механизмы обеспечивают главным образом связность речевых произведений; “вертикальные” механизмы обеспечивают их целостность (цельность).
В литературе представлены и несколько иные точки зрения на противопоставленность данных признаков. Так, несколько иным путем идет И.И. Ковтун. Она характеризует цельность и связность как “глобальную” и “локальную” связность [Русский язык 1982]. Т. А. ван Дейк использует термины “макро- и микросвязность” [Dijk 1972; 1973]; Р. Богранд и В. Дресслер, М.А. Хэллидей, Р. Хейзен – термины когерентность и когезия [Beaugrande, Dressler 1981; Halliday, Hasan 1976].
И. А. Баринова строит свое определение цельности и связности на оппозиции имплицитность – эксплицитность и определяет цельность как “имплицитно-функциональную характеристику текста”, а связность – как “эксплицитно-формальный феномен синтаксической организации текста” [Баринова 1986].
Л.Н. Мурзин и А.С. Штерн выводят понятия связности и цельности из соотношения синтагматики и парадигматики: “Связность обусловлена линейностью текста, что соответствует природе единицы языка; цельность – введением в соответствующие парадигматические отношения” [Мурзин, Штерн 1991: 11]. С точки зрения М. Н. Кожиной, цельность – это “характеристика результата восприятия внутренне связанного текста” [Кожина 1995: 49].
Как нам представляется, все эти точки зрения не столько противопоставлены друг другу, сколько взаимно дополняют друг друга.
Вместе с тем, некоторые исследователи, например, Е.И. Шендельс, считают нецелесообразным терминологически разграничивать понятия когерентности и когезии, “формальную и содержательную стороны, так как это разрушает … понимание лингвистической категории как двустороннего единства”, и оперируют лишь понятием когерентности [Шендельс 1987: 9].
Данная точка зрения достаточно логична, однако мы считаем, что терминологическое разграничение все же следует проводить, так как данные характеристики хотя и взаимосвязаны, но не относятся к единицам одного уровня, одного порядка. В подтверждение такой позиции исследователи указывают на то, что “связность обычно является условием цельности, но цельность может полностью определяться через связность. С другой стороны, связный текст не всегда обладает характеристикой цельности” [Леонтьев 1976: 65].
Объектом нашего исследования является искусствоведческий коммментарий к произведениям живописи, в которых первичными текстами являются сами произведения живописи, а вторичными – комментарии к ним. Рассматриваемые тексты включают, кроме лингвистических средств коммуникации, паралингвистические средства (иллюстрации), которые в данном случае являются обязательным компонентом текста. При этом вербальная часть ориентирована на изображение и отсылает к нему. Таким образом, в нашем исследовании мы имеем дело с креолизованным текстом.
Пользуясь терминологией К.Гаузенблаза, (Гаузенблаз 1976) можно сказать, что искусствоведческий комментарий является зависимым текстом. Вербальный текст искусствоведческого комментария зависит от иллюстрации, к которой он относится. Без иллюстрации смысл комментария, как правило, не ясен тому, кто не знаком с данной картиной. Изображение же, наоборот может существовать самостоятельно. Вербальный комментарий описывает изображение, поэтому ему отводится вторичная функция. При этом между вербальной и изобразительной частями устанавливаются отношения взаимодополнения.
Мы можем также утверждать, что искусствоведческий комментарий является текстом с полной креолизацией, так как он не может существовать отдельно, независимо от изобразительной части. Между вербальным и иконическим компонентом устанавливаются синсематические отношения, т.е. вербальная часть ориентирована на изображение, или отсылает к нему, а изображение выступает в качестве обязательного элемента текста.
Следует отметить, что в анализируемом материале объектом комментария является не отдельно взятая картина, а целый пласт изобразительного творчества, то есть целый ряд произведений, которые могут быть восприняты визуально. Следовательно, было бы неверным утверждать, что каждая репродукция сопровождается вербальным комментарием. Пожалуй, наоборот: каждый вербальный текст сопровождается иллюстрацией. Ведь тема искусствоведческого комментария выходит далеко за рамки описания одной картины. Это рассказ о творчестве отдельно взятого художника. Иллюстрация, сопровождающая текст – это, как правило, произведение, заслуживающее особого внимания – произведение, в котором ярко выражены особенности стиля и техники данного автора. Иными словами, иллюстрация в исследуемом материале служит как бы символом творчества художника и является одной из целого ряда его работ, которым посвящен искусствоведческий комментарий.
Искусствоведческий комментарий является зависимым креолизованным текстом. Но это зависимость не от одной иллюстрации, а от целого ряда визуальных текстов, от целого ряда произведений данного автора, одно из которых сопровождает текст комментария. Таким образом, главным конституирующим фактором является не иллюстрация, а общая тема – творчество отдельно взятого художника. Именно оно является причиной возникновения комментария, и этим обусловлена целостность текста, его относительная смысловая завершенность, структурное и стилистическое единство.
Говоря о формально-структурных характеристиках исследуемого типа текста, необходимо учитывать негомогенность его составляющих частей. Как его вербальная составляющая, так и иллюстрация могут быть рассмотрены с точки зрения их способа организации. В свою очередь креолизованный текст как целостное явление, как совокупность неоднородных частей характеризуется определенными структурными особенностями. Таким образом, возможны два подхода к рассмотрению формально-структурных характеристик креолизованного текста. Эти подходы позволяют взглянуть на способ организации текста на разных уровнях.
Структурное своеобразие вербальной части текста заключается в свободной (строго не определенной) последовательности ее композиционных частей, которые зачастую совпадают с тематическими блоками. Практически все рассмотренные комментарии характеризуются одним и тем же набором тематических блоков: 1) художник и его творческое становление; 2) характерные черты его творчества, особенности стиля; 3) значимость его творческого вклада в искусство; 4) подробное описание и анализ работы), но они расположены в разной последовательности, за исключением тех комментариев, в которых автор дает лишь описание и искусствоведческий анализ произведению живописи.