Кавказ в жизни и творчестве М.Ю.Лермонтова

Введение
1. Кавказ в биографии поэта
2. Тема Кавказа в творчестве М.Ю. Лермонтова
2.1. Стихи и поэмы М.Ю. Лермонтова о Кавказе и его жителях
(«Мцыри», «Крест на скале», «Измаил-Бей», «Кавказ»)
2.2. Образ Мцыри в поэзии М.Ю. Лермонтова
2.3. «Герой нашего времени»
3. Война в кавказской теме М.Ю. Лермонтова
3.1 Война и Кавказ
Заключение
Литература

Кавказ в жизни и творчестве М.Ю.Лермонтова

А в своей восточной поэме «Измаил-Бей» М.Ю.Лермонтов обращается к Кавказу, не только как к живому существу, но и как к близкому другу:
Приветствую тебя, Кавказ седой!
Твоим горам я путник не чужой:
Они меня в младенчестве носили
И к небесам пустыни приучили.
И долго мне мечталось с этих пор
Всё небо юга да утесы гор.
В этом произведении он нежно признается в любви этому прекрасному «суровому краю свободы». Вместе с Кавказом в поэме оживает и сама природа, которой любуется Лермонтов:
И чудный вой мгновенных, громких бурь,
Когда пещеры и холмы крутые
Как стражи окликаются ночные;
И вдруг проглянет солнце, и поток
Озолотится, и степной цветок,
Душистую головку поднимая,
Блистает, как цветы небес и рая...
Если говорить об изображении кавказцев, то и Тазит у Пушкина, как потом и Мцыри у Лермонтова, — чеченец, но не этнический, а чисто литературный.  Впоследствии похожие затруднения (“какой именно народ”) вызвал у Белинского и анализ лермонтовской “Бэлы”. Героиню повести он именует черкешенкой, забывая, что черкешенки не говорят по-татарски. Азамат для него то черкес, то татарчонок. Население аула, куда Максим Максимыч и Печорин приглашены на свадьбу, также черкесы, хотя действие повести происходит за Тереком, в Чечне. Трудно упрекать в этой путанице великого критика, преодоление подобной этнографической неточности не состоялось в нашем сознании и по сей день. Говоря современным языком, и Тазит, и Бэла, и вся ее родня — это всего лишь, увы, “лица кавказской национальности”.
Побывав на Тереке в детские годы, Лермонтов видел жизнь пограничных казачьих станиц и в более зрелую пору, когда “изъездил Линию всю вдоль” во время первой кавказской ссылки. Существует предание, что именно здесь, в станице Червлёной, Лермонтов написал свою “Казачью колыбельную песню”. В хате, где поэт остановился на постой, он услышал, как молодая казачка напевает над колыбелью. Присев к столу, Лермонтов тут же набросал стихи, ставшие впоследствии народной песней:
По камням струится Терек,
Плещет мутный вал;
Злой чечен ползет на берег,
Точит свой кинжал...
 По тем же впечатлениям Лермонтов написал и стихотворение “Дары Терека”, названное Белинским “поэтической апофеозою Кавказа”, по строю и звучанию близкое гребенскому казачьему фольклору:
По красотке молодице
Не тоскует над рекой
Лишь один во всей станице
Казачина гребенской.
Оседлал он вороного
И в горах, в ночном бою,
На кинжал чеченца злого
Сложит голову свою...
Дважды повторив в этих стихотворениях формулу о злом чеченце, Лермонтов следует скорее народной поэтической традиции, а вовсе не стремится подчеркнуть непримиримость к извечному врагу. Так, в “Бэле” он восхищается “способностью русского человека применяться к обычаям тех народов, среди которых ему случается жить”, о чем позже (и более подробно) расскажет в очерке “Кавказец”.
Позднее, уже зрелый М.Ю. Лермонтов отказался от романтического высокомерия по отношению к обычным простым людям. И это наполнило его поэзию особым духом христианской любви. Это замечает и Д.С. Мережковский в своей работе «Поэт сверхчеловечества». Если А.С. Пушкин жизни весь на людях, но в творчестве один, то Лермонтов обратно: «в жизни один, в творчестве идет к людям; пусть не доходит, но идет; пусть ненавидит, но не бесстрастен». По его мнению, у Пушкина жизнь стремится к поэзии, действие — к созерцанию, а у Лермонтова поэзия стремится к жизни, созерцание — к действию.
Именно на Кавказе, среди простых людей у Лермонтова были истинные друзья, там он был «своим». Он был знаменит не только в литературных салонах и в широком кругу своих почитателей в обеих столицах, но и на «всем Кавказе». «Большая часть из современников Лермонтова, — вспоминает его друг Дружинин, разделявшего с поэтом опасности в кровопролитных боях и лишения в долгих походах, — даже многие из лиц, связанных с ним родством и приязнью, — говорят о поэте как о существе желчном, угловатом, испорченном и предававшемся самым неизвинительным капризам, — но рядом с близорукими взглядами этих очевидцев идут отзывы другого рода, отзывы людей, гордившихся дружбой Лермонтова и выше всех других связей ценивших эту дружбу».4 Лермонтов долго был нескладным мальчиком, и даже в молодости выезжая в свет, имея на всем Кавказе славу льва-писателя, не мог отделаться от застенчивости, «которую только прикрывал то холодностью, то насмешливой сумрачностью приемов».5 Мир искусства был неразрывно связан для него с миром Кавказа и оба этих пространства были для него святыней и цитаделью, куда не давалось доступа ничему недостойному.
В его стихах, посвященных Кавказу, мы слышим и страстный разговор Терека с Каспием, и рокот скал Кавказа, и горестную память о погибшем изгнаннике и гневную угрозу великосветской черни, и сокрушительную страсть Мцыри — призыв к борьбе, к избавлению от рабской неволи, и сладостную песню влюбленной рыбки.
Лермонтов вряд ли разделял негативные взгляды в отношении жителей Кавказа, сложившиеся в то время в российском общественном мнении. Изображая “тревоги дикие войны”, он умел увидеть происходящее и глазами тех, с кем судьба свела его в непримиримой схватке. Старик чеченец, поведавший ему историю Измаил-Бея, абрек Казбич и пленный юноша Мцыри — эта череда лермонтовских персонажей-чеченцев говорит о его глубоком интересе к народу, находящемуся в смертельной вражде с его собственной родиной. В образе Мцыри нашел выражение мир идей и чувств самого Лермонтова, и в самых горьких и одновременно самых главных словах поэмы — “Я мало жил и жил в плену…” — отчетливо слышен собственный голос поэта.
2.2. Образ Мцыри в поэзии М.Ю. Лермонтова
Контрасты и смены душевных состояний в сочетании с верностью Лермонтова излюбленным идеям и образам придают его поэзии удивительное своеобразие, выражение неповторимое. Любимым поэтическим средством являются в ней антитезы — столкновение противоположных понятий: «день первый» — «день последний», «позор» — «торжество», «паденье» — «победа», «свиданье» — «разлука», «демоны» — «ангелы», «небо» — «ад», «блаженство» — «страданье».
Всё творчество М.Ю. Лермонтова пронизано противостоянием двух тем, двух образов – образа Демона и образа Мцыри. Тема Демона звучит во многих его произведениях, но мощнее всего в таких как «Демон», «Смерть», «Романс», «Молитва», «Мой демон». Демон у М.Ю. Лермонтова – это «злой дух», персонаж, отверженный миром и Богом и сам отвернувшийся от них, отвергнувший и весь мир, и самого Бога. Это мятущийся дьявол, исчадие ада, вступившее в борьбу со всем человечеством. Но надо признать, что в последних произведениях М.Ю. Лермонтова Демон становится как будто мягче, он уже не борется, а становится просто равнодушным и поэт обрекает его на одиночество, осуждает «жить для себя, скучать собой». Демон, кажется, уже мыслит и клянется, как Лермонтов.
Полной противоположностью этому образу является образ Мцыри. У М.Ю. Лермонтова это - человек, безвинно обреченный на страдания, сам же не сделавший зла никому. Этот образ пронзительно напоминает Христа – мученика, страдающего за всё человечество. Так же, как и Христос, лермонтовский Демон - герой, постоянно рвущийся к свободе. И это стремление роднит его с Кавказом, делает органичным жителем горного края. Он и сам хотел умчаться к свободе, когда в 1831 г. делает приписку к другому своему стихотворению «Желание»: «Зачем я не птица, не ворон степной».6
Никогда невозможно забыть нарисованный М.Ю. Лермонтовым образ Мцыри. Кажется, что и сам Кавказ похож на него – такой же красивый, вольный, гордый, могучий. А с какой любовью поэт пишет о Грузии, об этом «чудном мире тревог и битв, / Где в тучах прячутся скалы, / Где люди вольны, как орлы»!
И божья благодать сошла
На Грузию! Она цвела
С тех пор в тени своих садов,
Не опасаяся врагов,
3а гранью дружеских штыков.
Иногда кажется, что М.Ю. Лермонтов пишет не о Мцыри, а о себе:
Вдали я видел сквозь туман,
В снегах, горящих, как алмаз,
Седой незыблемый Кавказ;
И было сердцу моему
Легко, не знаю почему.
Мне тайный голос говорил,
Что некогда и я там жил…
Образ Мцыри просматривается и во многих других стихотворениях М.Ю. Лермонтова, таких как «Исповедь», «Кинжал», «Азраил», «Ангел смерти», «Аул Бастунджи», «Измаил-Бей», «Кавказский пленник», «Корсар», «Хаджи Абрек», «Черкесы», «Эпитафия». Все черты этого героя присутствовали и в самом поэте, были ему близки: открытость, честность, свободолюбие, бескомпромиссность, любовь к родине.
Да и в самом Лермонтове было два человека, как говорил Д.С. Мережковский, как считали близко знавшие его люди. Также мечутся и его герои: «Во мне два человека, — говорит Печорин. — Я сделался нравственным калекою: одна половина души моей высохла, умерла, я ее отрезал и бросил; тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей ее половины».
Это раздвоение, по мнению Д.С.Мережковского, основано на вечной борьбе земного и небесного, том вечном бое, в котором М.Ю. Лермонтов не проиграл.
Тесным образом соединенный с личностью поэта кавказский демонический герой, исполненный страстей, сжигающих душу, внешне холодный и презрительно равнодушный, "странный человек" глубоко постигший мир, чтобы его отвергнуть, и при этом тайно тоскующий по идеалу, пройдет через все творчество Лермонтова, претерпевая определенные модификации и переживая эволюцию авторской оценки. Неполные четыре года, которыми измеряется зрелое творчество Лермонтова, - это время, насыщенное таким количеством значительнейших в личной и литературной судьбе поэта событий, что они вполне могли бы составить биографию человека, жизненный путь которого был бы вдвое длиннее: создание стихотворения "Смерть поэта" и ссылка на Кавказ, встречи с декабристами, возвращение в Петербург, новые литературные н светские знакомства, дуэль с сыном французского посла Э. де Барантам и вторая ссылка на Кавказ, вновь Петербург, где Лермонтов решительно выбирает путь профессионального литератора.
Известный философ и писатель Д. Мережковский не остался равнодушен к творчеству М.Ю. Лермонтова. Он писал, что в искусстве должно быть три главных элемента – «мистическое содержание, символы и расширение художественной впечатлительности». Всего этого он не видел в современной ему поэзии 1910-1920-х гг., но отчетливо просматривал в творчестве Лермонтова. И вообще он считал, что вся история человечества основана на повторяющемся из века в век противоборстве Христа и Антихриста, лишь воплощающихся в исторические фигуры. Так и в творчестве М.Ю. Лермонтова шла постоянная борьба между Демоном и Мцыри, как бы олицетворявших Антихриста и Христа.
Причины своей любви и поклонения он объясняет тем, что Лермонтов для него был таким же ребенком, в отличие от взрослого Пушкина, и «эта пушкинская «ясная лазурь» по сравнению с бездонно-глубоким лермонтовским небом казалась мне плоской, как голубая эмаль».
Пушкин — дневное, Лермонтов — ночное светило русской поэзии. Вся она между ними колеблется, как между двумя полюсами — созерцанием и действием. Исходя из этого ночного, Мережковский видит нечто мистическое, Божественное и в самом поэте и в его творениях. «Уже из того, как Лермонтов начал свой бунт, видно, что есть в нем какая-то религиозная святыня, от которой не отречется бунтующий, даже под угрозой вечной погибели, той «преисподней, где пляшут красные черти».
Этой-то метафизически и религиозно утверждающей себя несмиренности, несмиримости и не могла простить Лермонтову русская литература. Все простила бы, только не это — не «хулу на Духа», на своего смиренного духа». Мистическое начало было присуще М.Ю. Лермонтову не только в творчестве, но и в жизни. Однажды он пришел на маскарад на празднование Нового 1832 года в костюме астролога с огромной книгой судеб под мышкой.
В своей работе о Лермонтове «Поэт сверхчеловечества», написанной в 1909 г., но до сих пор актуальной, Д.С. Мережковский пишет, что «стихи его для нас, как заученные с детства молитвы. Мы до того привыкли к ним, что уже почти не понимаем. Слова действуют помимо смысла».
2.3. «Герой нашего времени»
Об исключительной значимости для творчества М.Ю. Лермонтова периода его пребывания в 1837 году на Кавказе (в Пятигорске и Кисловодске) лучше всего свидетельствует роман «Герой нашего времени», в котором нашли отражение пятигорские наблюдения поэта, его большая любовь к Кавказу. Места по соседству с сохранившейся и по сей день «Эоловой арфой» воскрешают в памяти страницы повести «Княжна Мери». У этого источника Печорин встречается с юнкером Грушницким. С ним связано и знакомство Грушницкого с княжной Мери. Здесь началась известная история, которая завершится трагически.
В сентябре сам поэт едет в отряд Вельяминова в Анапу, через Тамань. В Тамани он случайно попадает на квартиру к хозяевам, которые занимались контрабандой. Здесь и произошла история, рассказанная в "Герое нашего времени". В небольшом домике, крытом камышом, воссозданном в наши дни, теперь располагается музей.
В этом самом крупном произведении М.Ю.Лермонтова «Герой нашего времени» Кавказ проступает сквозь силуэты героев – явно и чётко. Героев тогдашняя читающая публика восприняла с раздражением. Одни потому, что им в пример ставили столь безнравственного человека, другие потому, что автор якобы нарисовал свой не очень привлекательный портрет.
Действительно «Герой нашего времени» — портрет, но не одного человека, а портрет, составленный из пороков того времени. Главной задачей писатель ставил - указать болезнь, а как ее излечить — он и сам не знал.
Практически всё действие произведения развивается на Кавказе: 1) по пути из Петербурга на Кавказ Печорин останавливается в Тамани ("Тамань"); 2) после участия в военной экспедиции Печорин едет на воды и живет в Пятигорске и Кисловодске, где убивает на дуэли Грушницкого ("Княжна Мери"); 3) за это Печорина высылают в крепость под начальство Максима Максимыча ("Бэла"); 4) из крепости Печорин отлучается на две недели в казачью станицу, где встречается с Вуличем ("Фаталист"); 5) через пять лет после этого Печорин, уже вышедший в отставку и поживший в Петербурге, едет в Персию и по дороге, во Владикавказе, встречается с Максимом Максимычем и автором ("Максим Максимыч"); 6) на обратном пути из Персии Печорин умирает.
"Фаталист" Лермонтова – это отдельная тема, связанная с Кавказом сложностью выбора, его неопределенностью. Это - финальная глава большого художественного целого, но, в то же время - законченная остросюжетная новелла. Начальный абзац "Фаталиста", несмотря на размытость описываемых событий, входит в сюжетный ряд факторов художественного впечатления: "Мне как-то раз случилось прожить две недели в казачьей станице на левом фланге; тут же стоял батальон пехоты; офицеры собирались друг у друга поочерёдно, по вечерам играли в карты". Это действие ограничено Кавказом во времени и пространстве. Брошенная героем фраза говорит о многом: «...прехладнокровно перестреливался с чеченцами». Понимаешь, что он смел и ничего не боится.
Тема жизни и смерти, всегда остро стоящая на Кавказе (да и сейчас тоже), М.Ю. Лермонтовым воплощается в споре между персонажами. В сущности, этот спор ведётся о непостижимой границе человеческого "я". Является ли эта граница сверхличной ("судьба человека написана на небесах") и вследствии этого фатальной? Или ей присуща роль жребия, свобода взаимодействия личных воль ("зачем же нам дана воля")? Как это похоже на сам Кавказ: динамичный и такой противоречивый.
В первом случае внутреннее "я" человека граничит с целым миропорядком, ему отведена определённая роль в мире: ролевая граница личности. Во втором случае личное "я", осваивая жизненное пространство, граничит, вступает в "пограничные конфликты" с инаколичными "я" других людей. Эти другие, конечно, горцы. Но об этом можно только догадываться.
В произведении Вулич нажимал курок случайного пистолета или окликал пьяного казака с шашкой, как берут карту из колоды, - наудачу. Тогда как Печорин вступает в активную и обдуманную борьбу с казаком, видя в том "противника". Здесь всё решается в столкновении личных качеств участников схватки, каждый из которых оказывается для другого в данный момент ближайшей событийной границей жизни. Всё, как и всегда на Кавказе – схватка и не знаешь – кто победит.
В "Фаталисте" эту нагрузку берёт на себя комментарий Максима Максимыча, из которого следует, что дело даже не в Кавказе и не в мусульманах, культивирующих фатализм, а в качестве азиатского огнестрельного и холодного оружия.
Эта тема оружия всегда всплывает в творчестве М.Ю. Лермонтова. Он всегда любуется красотой и силой оружия горцев. Помнится в «Измаил-Бей» поэт восхищается кавказским оружием:
Спаситель есть — кинжал двойной.
И страх насильства и могилы.
Некоторые места в «Герое нашего времени» кажутся как будто нарисованными, «картинками с натуры». В этом Лермонтову-поэту помогал его глаз художника. Не только с натуры, но и на память он мог воспроизводить на полотне, на бумаге фигуры, лица, пейзажи, кипение боя, скачку, преследование. И часто, обдумывая стихотворные строки, он любил рисовать грозные профили и горячих, нетерпеливых коней. Если бы поэт профессионально занимался живописью, он мог бы стать настоящим художником.
Изображая в «Герое нашего времени» ночной Пятигорск, он сперва описывает то, что замечает в темноте глаз, а затем — слышит ухо: «Город спал, только в некоторых окнах мелькали огни. С трех сторон чернели гребни утесов, отрасли Машука, на вершине которого лежало зловещее облачко; месяц поднимался на востоке; вдали серебряной бахромой сверкали снеговые горы. Оклики часовых перемежались с шумом горячих ключей, спущенных на ночь. Порою звучный топот коня раздавался по улице, сопровождаемый скрыпом нагайской арбы и заунывным татарским припевом».
М.Ю. Лермонтов обращает внимание на своеобразии сюжетной функции Максима Максимыча: функции чужого "другого" - непреодолимой для властолюбивого Печорина, но и не враждебной его свободолюбивой натуре. Открытие самобытности "другого" как подлинной реальности жизни составляет своего рода художественный итог творчества великого поэта. Он и к теме Кавказа обращается, мне кажется, потому, что это – именно другое. Совсем чужое, а потому и так сильно влекомое.
В "Фаталисте" мы видим, как и в других произведениях, посвященных Кавказу непреодолимую тему мотива игры с судьбой. И здесь никто не знает, на чьей стороне будет победа. Это как дуэли, к которым, к сожалению, так тянуло и А.С. Пушкина, и М.Ю. Лермонтова.
Лермонтов, создавая «Героя нашего времени», уже не воображал жизнь, а рисовал такой, какой она являлась в действительности. И он нашел новые художественные средства, каких еще не знали ни русская, ни западная литература и которые восхищают нас по сей день соединением свободного и широкого изображения лиц и характеров с умением показывать их объективно, «выстраивая» их, раскрывая одного героя сквозь восприятие другого. Так, автор путевых записок, в котором мы без труда угадываем черты самого Лермонтова, сообщает нам историю Бэлы со слов Максима Максимыча, а тот, в свою очередь, передает монологи Печорина. И, скажем, снять «Бэлу» в кино невозможно, не изменив при этом ее структуру и смысл. Печорина никак не сыграешь, ибо в «Бэле» перед нами не сам Печорин, а Печорин в представлении Максима Максимыча, человека совсем другого круга и другого образа мыслей. И если не будет Максима Максимыча, Печорин станет похож на героев Марлинского. А в «Журнале Печорина» мы видим героя опять в новом ракурсе — такого, каким он был наедине сам с собой, каким мог предстать в своем дневнике, но никогда бы не открылся на людях.