Франц Брентано о любви и ненависти

Готовый реферат на тему: Франц Брентано о любви и ненависти
Предмет: психология
Оригинальность - 90% ...

Введение
Основные философские идеи Франца Брентано
Франц Брентано о духовной природе человека
Заключение
Список использованной литературы

Во второй половине XIX века все большую популярность приобретает психология. Подвергая критике идеалистические концепции за догматизм и спекулятивность, многие естествоиспытатели обращаются к психологии в надежде разрешить все те же философские проблемы с помощью экспериментальных методов. В это время выходят “Элементы психофизики“ (1860) Г. Т. Фехнера, “Принципы физиологической психологии” (1974) В. Вундта, который позже, в 1979 году, открывает при Лейпцигском университете первую психологическую лабораторию. Этот год по сей день считается годом становления психологии как науки.
Но была и другая сторона психологических исследований, которая развивалась в работах австрийского психолога и философа Франца Брентано, оказавшего заметное влияние на Э. Гуссерля, который посещал его лекции в 1884- 1886 гг., и развитие феноменологии в целом.
Несколько поколений отечественных психиатров и даже психологов не знали имени Франца Брентано, тогда как саму историю психологии XIX века определяет вовсе не “физиологическая психология” Вильгельма Вундта (1832-1920), а две линии: “линия Вундта” и “линия Брентано” (“философски ориентированная” или “эмпирическая психология”). Именно школа Ф.Брентано обеспечила психологии выдающиеся творческие прорывы, актуальные до настоящего времени.1
Франц Брентано родился в 1838 году в Мариенберге в семье известного экономиста Христиана фон Брентано, родной брат которого — знаменитый романтик Клеменс Брентано. Известным экономистом стал и младший брат Франца - Луйо. В 1856-1860 гг. Франц Брентано слушает лекции по философии в Мюнхене, Вюрцбурге, в Берлине у Тренделенбурга и по теологии в Мюнстере. Он выбирает своим учителем Аристотеля и делается одним из лучших знатоков творчества Аристотеля и Фомы Аквинского. В 1862 году защищает диссертацию “О различных значениях сущего у Аристотеля”, а в 1864 получает сан католического священника. Его габилитационная работа “Психология Аристотеля и особенности его учения o nous poietikos” (1865) оценивается как лучшая за полстолетия в Вюрцбурге. Уже здесь, в качестве важнейшей характеристики сознания, Брентано называет его активность и направленность на объект, - то, что будет воспринято спустя 30 лет Вюрцбургской школой психологии мышления. Среди его слушателей — Карл Штумпф, Антон Марти, будущий рейхсканцлер Георг фон Хартлинг. Необыкновенно сильное впечатление от его харизматической личности и блестящих лекций, сочетавших строгость формулировок с яркой образностью, популярность среди студентов всех факультетов, переполненные аудитории, вызывали ревность среди коллег, использовавших его открытое отрицание догмата о непогрешимости Папы.
В 1872 году он уезжает за границу, встречается со Г.Спенсером, Д.Ньюменом, переписывается с Дж.Ст.Миллем, общается с Э.Вебером, Г.Фехнером, В.Виндельбандом и разрабатывает собственную концепцию. Брентано был чужд религиозных и националистических предрассудков. В своей инаугурационной речи еще в сане священника он утверждал полную независимость философии от теологии; “не может быть такой вещи как своеобразная национальная психология, - будь-то даже немецкая психология, - точно также как не может быть своеобразной немецкой истины”2; он совершенно чужд имперскому духу, наоборот, никогда не мог примириться с объединением Германии, предвидя опасность для свободы и цельности человеческой личности, и грядущие потрясения; он был пацифистом и противником идеи, что “сила есть право”.
В 1874 году он публикует свою главную работу “Психология с эмпирической точки зрения” и получает кафедру в Вене. Его лекции посещает до 360-ти человек. Здесь Алексиус фон Мейнонг, Христиан фон Эренфельс, Казимир Твардовский, Томаш Масарик, Оскар Краус, Альфред Кастиль. Был среди слушателей и Зигмунд Фрейд. Многие из учеников Брентано заняли кафедры в Праге, Львове, Мюнхене, Берлине, Инсбруке, Граце, Вюрцбурге. В 1879 году он оказывается перед выбором: или сан священника и профессорская кафедра или семейная жизнь. Он выбирает последнее и переходит на должность приват-доцента. Между тем, его лекции делаются все более популярными, вызывая негативную реакцию профессуры. Смерть жены сломила его. В 1895 году он уезжает с сыном в Швейцарию, но отказывается от места ординарного профессора в Лозанне, предпочтя свободное писательство. В 1896 году он переезжает во Флоренцию, где собирает дома кружок и ведет бесплатные занятия по философии со всеми желающими. У него развивается глаукома, он постепенно теряет зрение, но упорно работает над проектом своей новой философии, непримиримой к умножению сущностей (реизм). С началом Первой мировой войны он переезжает в Цюрих, где умирает за диктовкой своей рукописи.

Естественность разделения психических актов на три класса Брентано основывает на особом опыте прерывности или непрерывности при последовательном обозрении феноменов (например, разрыв между представлением и суждением и непрерывный ряд между чувствованиями и волениями).
Брентано, разделяя дискредитацию интроспекции Огюстом Контом, противопоставляет целенаправленному самонаблюдению (интроспекции), непосредственное осознание собственного внутреннего восприятия психологических феноменов в непосредственном настоящем, которое осуществляется (и только и возможно) “на полях” и обладает самоочевидностью, тогда как основное внимание, направленное на внешние предметы, постоянно подвержено ошибкам.
Брентано принял участие во многих фундаментальных дискуссиях, в частности в споре с Эдуардом фон Гартманом. Брентано отмечал самопротиворечивость термина “бессознательное сознание”, не допуская наличия бессознательных психических феноменов. С тех пор появились разнообразные версии феноменологической интерпретации бессознательного.
Подход Брентано передает следующий отрывок из письма К.Штумпфу: “Что касается меня, то о человеке, который не практикует созерцание, очень сложно сказать, что он живет, а философ, который не культивирует и не практикует созерцания, просто-напросто не заслуживает этого имени: он является не философом, но ученым ремесленником, и самым отъявленным филистером среди филистеров”.5
Франц Брентано о духовной природе человека
Постороннему наблюдателю может броситься в глаза тот факт, что, в отличие от общепринятого воззрения, мы разделяем общую природу человека на три самостоятельных члена: физическую, душевную и духовную природу. Это членение не следует, конечно, принципиально противопоставлять общеупотребительному.
Вне духовной науки единая человеческая природа обычно расчленяется лишь на две части: плотски-телесное и душевное. В признанной ныне науке не принято говорить о духе. Ведь там, исходя из определенных предпосылок, возвращаются к трехчленному составу человека (тело, душа и дух), как, например, венский католический философ Гюнтер в XIX в.; там выступает не только то, что вытекает из научных размышлений, но получается так, что все подобные Гюнтеровской интересные книги хранятся в Риме под специальным индексом, ибо католическая церковь, вопреки Библии, Ветхому и Новому Заветам, уже в 869 г. на восьмом Экуменическом соборе в Константинополе отменила Дух, то есть эволюция догматики протекала в русле редукции человеческого существа только к двум компонентам — телу и душе. Толкование трехчленной природы человека в средневековой философии расценивалось как чрезвычайная ересь. И весьма примечательно то, что современная наука, в сущности, вобрала в себя это развитие католицизма. Ибо если попытаться однажды понять, почему ученые индивидуальности говорят только о теле и душе, то в историческом аспекте для этого нет никакого истинного объяснения, кроме того, что с течением времени произошло забвение Духа, что в обычаях мышления была утрачена для некоторых кругов самая возможность наряду с душой говорить еще и о его Духе.6
Насколько глубоко в обычаях мышления скрываются корни удивительного забвения понятия Духа, это становится понятным, если попытаемся вникнуть в учение самого значительного исследователя души нашей эпохи. Именно на примере выдающегося исследователя Франца Брентано, воззрения которого ближе всего подходят к тому, что говорит о душе чисто научная теософия, именно у него мы можем удостовериться в том, что привычки мышления современности действуют таким образом, что не дают человеку подойти к идее Духа. Он написал замечательную книгу, то есть он задумал написать замечательную книгу “Психология”, из коей в 1874 г. вышел I том “Психология с эмпирической точки зрения”. Стало известно, что осенью того же года должен появиться II том, а вслед за ним и остальные части работы. Но дело закончилось I томом, последующие тома так и не появились. Было опубликовано лишь переиздание одной части того же I тома “О классификации способностей человеческой души”.
Наряду с принятым членением душевной деятельности на мышление, чувствование и волнение, Брентано предлагает иную классификацию. Это — членение душевной деятельности на три части: 1. представление; 2. суждение; 3. явления любви и ненависти, или сердечных движений. Под представлением подразумевается происходящая в душе актуализация мыслительного содержания. Представлением следует считать всякое мыслительное содержание, которое никак не связано с нравственными движениями сердца и которое приводится в действие констатацией объективной данности. От представления следует отличать суждение. Под суждением подразумевают взаимосвязь понятий. “Роза (есть) красная”. Брентано говорит: не то характерно для суждения, что в нем имеется простая связь понятий. Предложение “роза (есть) красная” не сообщает ничего особенного, если не предположить наличия иного, скрытого смысла, а именно: “красная роза есть”, то есть утверждение реальности красной розы среди прочих вещей бытия. Такая версия предложения намного правильнее, как вы можете убедиться сами уже при поверхностном наблюдении вашей душевной жизни. Представляют ли себе розу и красное или связывают понятия — оба действия существенно не отличаются друг от друга. Но это будет уже нечто совершенно иное. Если я в познании приду к заключению: “Одна красная роза есть”, таким образом, тогда я произведу нечто такое, что не исчерпывается представлением, но что является констатацией по отношению к реальности. В тот момент, когда говорят: “Красная роза есть”, нечто утверждается. Предложение “роза (есть) красная” не сообщает ничего и оставляет впечатление, словно некто в человеке занимается связыванием понятий. Оно не содержит ничего такого, что выходило бы за рамки мыслительного содержания. Но когда говорят: “Красная роза есть”, нечто определенно констатируется. Это-то и есть суждение в Брентановском смысле. За рамки представления выходят лишь тогда, когда высказывают некоторую констатацию. Здесь нет возможности подробно рассмотреть те чрезвычайно духовные основания, которые Брентано подводит под свое заключение.7
Затем различает Брентано нравственные движения сердца, или феномены любви и ненависти. Здесь мы опять-таки имеем нечто большее, чем простое утверждение. Если я говорю: “Красная роза есть”, то это нечто иное, чем просто ощущение розы. Это душевные явления, которые могут быть схвачены понятием нравственных движений. Это не объекты, это нечто, высказанное о переживании субъекта. Напротив, Брентано говорит не о феномене воли, так как он в принципе не находит здесь существенного различия, выделяющего волевые побуждения из сферы нравственных движений. То, что любят, вместе с тем и хотят им завладеть, то есть любовь здесь тождественна с волей к предмету любви. Воля в сочетании с феноменом ненависти выражается в неволе. Нельзя сказать, что феномены воли существуют раздельно от феномена любви и ненависти и от феномена представлений. Это чрезвычайно интересно, что столь остроумный мыслитель, характеризуя душевную жизнь, прибегает к этому членению, Это членение проистекает из того, что однажды приходит человек, который всерьез сталкивается с отрицанием духа. Кроме того, принадлежащее духу таинственным образом примешивается к душе. Тогда получается некое двуполое существо — нечто вроде душедуха или духодуши. Этой духодуше можно было бы приписать различные свойства. Но Брентано задался целью со всей серьезностью ответить на вопрос: что, собственно, находится в душе, если душа берется в точности в своих границах, в себе самой? Он серьезно занялся этой тенденцией к чистому обособлению души от духа. Он был достаточно остроумен и проницателен, чтобы решиться показать, что, собственно, останется от понятия души, если отказаться от духа. Было бы интересно посмотреть, как Брентано, если бы ему суждено было продолжить свое произведение, должен был бы где-либо так или иначе признать связь души с духом.8
Рассмотрим подробнее эти два крайние члена Брентановской классификации: представление и феномен любви и ненависти. Представление у Брентано выступает сначала как то, что происходит в душе. Благодаря этому не утверждается ничего. Ибо если нечто должно констатироваться, то в дело вступает суждение. Это привело бы к тому, что в представлении нельзя исходить из души, ибо только в суждении, а не в представлении можно исходить из души. Интересно, с другой стороны, что для Брентано явления воли совпадают с нравственными движениями сердца. Ни один исследователь души, подобно Брентано, не находил в душе ничего, кроме феномена любви и ненависти. Это так — до тех пор, пока хотят иметь дело только с душой, если чему-либо предаются с охотою, то к этому и направляют волю. Но когда мы от души перейдем к совокупной реальности, то должны будем сказать: отношение души к внешнему миру не исчерпывается тем, что душа выходит из себя и переходит к воле. Это тот шаг, который не исчерпывается в душе, но который должен быть сделан из души, когда мы от простых нравственных движений сердца переходим к воле. Также и для внешнего мира не происходит ничего, когда нравственные движения властно захватывают место в нашей душе. Внутри души мы находим только нравственные движения. Так в подобной психологии представление рассматривается как нечто такое, что не происходит из души, что не составляет какой-либо реальности; нравственные движения представляются как то, что не коренится в воле, а только в душевных предпосылках воля исчерпывает себя.9 Мы увидим, что в представлении дух вступает именно в том месте, где Брентано отказывается от характеристики, и что именно там, где не оказалось бы места, где душа не противостояла бы никакому духу, там представление исчерпывалось бы в себе самом. Но, с другой стороны, мы увидим, что всюду там, где совершается действительный переход из души к воле, там вновь начинается дух. Так мы видим, что как раз в последние десятилетия останавливаются на том самом пункте, на котором должно сосредотачиваться духовнонаучное исследование, — если вообще имеется желание двигаться дальше. Это и не могло быть иначе.
Со всей определенностью обозначается то место, где мы найдем связующие нити между современной научной психологией и духовной наукой. Франц Брентано всю свою долгую жизнь ученого занимался Аристотелем. Это примечательно, что именно в последние дни появилась книга Брентано об Аристотеле, представляющая собой изложение его исследований Аристотелевского наследия: “Аристотель и его мировоззрение”. Только сегодня Брентано стоит не на точке зрения Аристотеля, но в некотором отношении близок ему, удивительным образом преподносит он Аристотелевское духоучение. Одновременно вышла третья книга Брентано: “Аристотелевское учение о происхождении человеческого духа”. Интересно сказать пару слов и об этом, так как Брентано не только интереснейший психолог, но также и знаток Аристотеля и прежде всего его учения о духе. У Аристотеля мы имеем такое учение о духе, которое не затронуто какими-либо христианскими понятиями, которые определенным образом охватывают то, что в предшествующие возникновению христианства столетия было в этой области достигнуто западноевропейской культурой, причем эти достижения позволили Аристотелю в IV в. до Р.Х. научно мыслить об отношении духа к душе.
Тот, кто примет в расчет отношение Брентано к Аристотелевскому духоучению, тот всюду может почувствовать, что Брентано по отношению к главным вопросам стоит еще на Аристотелевской точке зрения, и найдет, насколько бесплодны попытки современного недуховнонаучного учения о духе превзойти Аристотелевское духоучение, так что сегодня чрезвычайно интересно сравнить Аристотелевское и духовнонаучное учение о духе, поскольку духовнонаучное учение является чистой наукой.10
Попробуем кратко описать Аристотелевское духоучение. Аристотель ясно говорит о духе в его отношении к душе и телу человека. Он говорит о духе как о том, что нисходит к человеческой душе и телу из духовных миров. Это нечто такое, по отношению к чему Брентано стоит на общей с Аристотелем почве. Ибо Брентано должен в той же манере говорить о духе, нисходящем к телу и душе. Итак, если человек через рождение вступает в бытие на физическом плане, то в смысле Аристотеля мы имеем дело не с тем, что исчерпывается линией наследственности, но с тем, что представляет собой унаследованные признаки. Душевное является как род насквозь телеснотканного, телесно-удерживаемого. Но душевное не исчерпывается тем, что человек наследует от предков как телесно-душевное, к тому добавляется дух. По Аристотелю дух не ожидает человека при его вступлении в физическое бытие, но как новообразование приходит непосредственно из духовного мира — как некое новообразование Божества, привлекаемое тем, что возникает из отца и матери. Так что Брентано со всей ясностью заявляет в своей последней книге: если человек приходит в физическое бытие, то возникает он из отца, матери и Бога. От отца и матери происходит телесно-душевное, а от Бога спустя некоторое время к этому присоединяется духовное. Интересно посмотреть: если через действительное творение к человеку присоединяется дух, то как ввиду подобных предпосылок Аристотель мыслит себе бессмертие? Согласно такому воззрению (дух-человек), Духочеловек вообще не появляется прежде (на Земле). Бог творит его. Но это не означает для Аристотеля и Брентано, что дух упраздняется, когда телесно-душевное проходит врата смерти, но этот дух, который был сотворен, теперь остается, когда человек проходит врата смерти и, несмотря на то, что был он сотворен именно для этого конкретного человека, переходит далее в спиритуальный мир. Интересно затем увидеть, что Аристотель (а в принципе, также и Брентано) следует за человеком вплоть до врат смерти и оставляет жить дальше чисто в духовном мире то самое, что было создано Богом для отдельного человека. О возвращении в физическое воплощение у Аристотеля нет речи. Итак, здесь мы не имеем никакой реинкарнации. Нужно лишь дать себе труд поразмыслить над тем, что то самое, что Аристотель устанавливает для возникновения человека в одной инкарнации, а именно творение духа, должно происходить в каждом воплощении. Тогда реинкарнация перестала бы рассматриваться как творение сызнова. Уже в этом пункте Аристотелевское представление о реинкарнации находится в противоречии с этим учением о новом творении. И это весьма примечательно (и этот момент в Аристотелевском учении привлекает особенное внимание Брентано), что Аристотель не находит для жизни духа после смерти никакого иного воззрения, как только то, что дух пребывает в слишком теоретическом жизненном положении. Ибо всякому деянию, о котором может говорить Аристотель, должны быть предпосланы физический мир и физическая телесность. Дух имеет (в особенности вечный божественный дух) только созерцательную деятельность. Так что на Аристотелевской почве за специфически духовные узы не может быть принято не что иное, как только рассмотрение жизни от рождения до смерти. В смысле Аристотеля душа должна взирать на одну эту жизнь и всякий последующий прогресс строить на одной этой жизни. Итак, мы имеем дух, который после смерти без конца оглядывается на эту единственную жизнь (на Земле). То он созерцает свои недостатки и достоинства, то видит образцовую жизнь другого, то имеет перед собой жизнь, протекающую в одних заблуждениях и прегрешениях, — и на этом строит он свое дальнейшее развитие в духовном мире.
Так должен вести себя дух после смерти, согласно Аристотелю. Теперь спросим себя: как представляется подобное духоучение непредвзятому мышлению? Прежде всего, у Аристотеля выступает мысль о том, что земная жизнь — это не просто скитания в горькой доли, нет — земная жизнь у него исполнена глубокого смысла и значения. Конечно, многое у него остается неопределенным в отношении последующего развития души. Но одно у Аристотеля выражено со всей определенностью, а именно, что эта единственная земная жизнь имеет впоследствии огромное значение для человека. Если Бог дал возникнуть Духочеловеку, обойдясь при этом без его инкарнации, то Он мог также сотворить дух таким образом, чтобы он имел возможность последующего развития. В смысле Аристотеля он имел возможность последующего развития. Но в смысле Аристотеля это не было бы совершенным развитием. Здесь с достаточной ясностью поступает то, что Аристотель придавал особенное значение физической инкарнации человека как цели Божества. Согласно Аристотелю, целью Божества является не только создание духа как такового, но такое создание, чтобы для своего развития дух необходимо нуждался в облачении в земное тело. В основу Духочеловека в тот момент, когда Божество его создает, закладывается цель прийти к земному телу.11 Нельзя помыслить себе сотворенного Богом человекодуха без того, чтобы он не требовал для себя инкарнации в человеческое тело. Затем дух оглядывается на физическое бытие и находит жизнь человека на физическом плане несовершенной. Итак, чего должен требовать человеческий дух в своем развоплощенном состоянии при всматривании вниз, в физическое бытие, в смысле Аристотеля? Он все-таки испытывает тяготение к новому физическому воплощению. Он должен иметь это стремление, так как иначе он уклонится от своей цели: ибо, поскольку для своего совершенствования дух нуждается в инкарнации, он должен также иметь желание и способность проделать ее еще раз — иначе он не достигнет цели. Отсюда Аристотель заключает о невозможности говорить о единственной целесообразности инкарнации, если она не является совершенной, то есть не является совершенной ступенью развития духа. Рассмотрите однажды эту удивительную концепцию божественного порядка. Мы имеем сотворение человеческого духа, который нисходит в физическое тело и затем покидает его после смерти, но, если думать последовательно в Аристотелевском смысле, он только переходит по ту сторону с сильным стремлением к воплощению и не имеет возможности воплотиться. Так что душа, поскольку Аристотель не принимает (идеи) перевоплощения, осуждена жить в томлении по новому воплощению. Учение Аристотеля (логически) требует перевоплощения, но не дает его. Мы увидим, что и с другой точки зрения Аристотель опять-таки не может прийти к перевоплощению!
Мы имеем здесь перед собой такое духоучение, которое является самым проницательным наряду с духовнонаучным учением и которое действительно даже в наши дни — например, у Брентано: непредвзятое мышление учит, что дух, которого создал Бог и направил в физический мир, этот дух наделен желанием воплотиться. Итак, мы видим, что отсветы Аристотелевского учения, пробивая своды тысячелетий, оказывают большое влияние и на научной почве. И для нас, очевидно, что необходимо подняться над Аристотелем, если хотят создать научное обоснование реинкарнации. По отношению к духоучению мы находимся на переломе: только посредством духовной науки становится возможным подняться над Аристотелем, если создавать научное обоснование перевоплощения. Однако это научное обоснование еще никогда не создавалось до нашей эпохи. Так что по отношению у духоучению мы в принципе находимся на поворотном пункте, от которого с помощью духовной науки и ее исследований мы можем истинным, основополагающим образом превзойти Аристотеля и дать научное обоснование реинкарнации.
Брентано дает незаконченное в своей сущности учение о духе. Это важно — увидеть, что столь проницательный человек, как Брентано, по отношению к духоучению должен остановиться рядом с Аристотелем, а по отношению к учению о душе он застревает, так как упускает дух. Мы увидим общие корни этого в том, что и с точки зрения современной науки также невозможно прийти к непротиворечивому мировоззрению, если отклонить духовнонаучное исследование. Только посредством духовной науки можно прийти к удовлетворительному непротиворечивому мировоззрению.12

Заключение
Таким образом, исходным пунктом философии Брентано является проведение резкой границы между физическим и психическим феноменами. Родовым признаком, общим для всех психических феноменов, является, по мнению учёного, их интенциональность.