реферат-рецензия по произведению Платона "Диалоги"

Введение
Глава 1. Платон – человек и философ
§ 1. Биография Платона
§ 2. Философия Платона
Глава 2. Анализ «Диалогов» Платона
§ 1. Философские понятия и взгляды в подлинных «Диалогах» Платона
§ 2. Философские взгляды в условно подлинных и неподлинных диалогах Платона
Заключение
Список литературы

реферат-рецензия по произведению Платона "Диалоги"

Философия Платона почти вся пронизана этическими проблемами: в его диалогах рассматриваются такие вопросы, как природа высшего блага, его осуществление в поведенческих актах людей, в жизни общества. Нравственное миросозерцание мыслителя развивалось от «наивного эвдемонизма» (Протагор) – оно согласуется со взглядами Сократа: «благо» как единство добродетели и счастья, прекрасного и полезного, доброго и приятного. Затем Платон переходит к идее абсолютной морали. Именно во имя этих идей он обличает весь нравственный строй афинского общества, осудившего себя в смерти Сократа. Идеал абсолютной объективной правды противопоставляется чувственным влечениям человека: доброе противопоставляется приятному. Вера в конечную гармонию добродетели и счастья остается, но идеал абсолютной правды, абсолютного добра приводит Платона к признанию иного, сверхчувственного мира, полностью обнаженного от плоти, где эта правда живет и раскрывается во всей своей истинной полноте. В таких диалогах, как «Горгий», «Теэтет», «Федон», «Республика», этика Платона получает аскетичную ориентацию: она требует очищения души, отрешения от мирских удовольствий, от преисполненной чувственных радостей светской жизни. По мысли Платона, высшее благо (идея блага, а она превыше всего) пребывает вне мира. Стало быть, и высшая цель нравственности находится в сверхчувственном мире. Ведь душа получила свое начало не в земном, а в высшем мире. И облеченная в земную плоть, он обретает множество всякого рода зол, страданий. По Платону, чувственный мир несовершенен – он полон беспорядка. Задача же человека в том, чтобы возвыситься над ними и всеми силами души стремиться к уподоблению Богу, который не соприкасается ни с чем злым; в том, чтобы освободить душу от всего телесного, сосредоточить ее на себе, на внутреннем мире умозрения и иметь дело только с истинным и вечным. Именно таким путем душа может восстать из своего падения в пучину чувственного мира и вернуться к исходному, обнаженному состоянию.
Созданием своей философской системы Платон подвел итог предшествующей античной философии и в существенной степени заново создал ее как феномен европейской культуры. Платонизм вместил и сохранил достижения античной философии не только для западного средневековья и Византии, но и для арабо-мусульманской традиции и тем самым обеспечил сущностное единство не только античной, но и всей европейской мысли.
Глава 2. Анализ «Диалогов» Платона
§ 1. Философские понятия и взгляды в подлинных «Диалогах» Платона
Платону повезло как ни одному из античных философов, его предшественников и современников. Завистливое время уничтожило сочинения Фалеса и Гераклита, Эмпедокла и Парменида, Демокрита и Анаксагора. Философы древней Греции писали, если судить по античным свидетельствам, очень много. До нашего времени дошли списки наименований этих утерянных впоследствии сочинений. Мы являемся обладателями 23 подлинных диалогов Платона, одной речи под названием «Апология Сократа», 22 приписываемых Платону диалогов, 13 писем, многие из которых считаются подлинными.1 Еще в древности целый ряд диалогов исключили из сочинений Платона, хотя, по давней традиции, все эти сомнительные произведения все-таки всегда помещались в его полных собраниях, в том числе и в рецензируемом издании.
Что касается хронологии написания диалогов, то точную датировку их зачастую трудно установить. Поэтому диалоги подразделены на приблизительно устанавливаемые периоды творчества Платона. Так, ранний период начинают со смерти Сократа и заканчивают первой поездкой Платона в Сицилию, т.е. с 399 г. до 389 – 387 гг. до н. э. Это время написания защитительной речи Сократа на суде, так называемой «Апологии Сократа», «Критона», «Протагора», 1-й книги «Государства», «Лахета», «Лисия», «Парменида». Каждый диалог данного периода посвящен выяснению нравственных вопросов (что такое добродетель, благо, мужество, почитание законов, любовь к родине и т.д. и т. п.), как это любил делать в своих беседах Сократ. Недаром Платон пишет постоянно в форме диалога.
Трудно резко и определенно разграничить этапы творческой деятельности знаменитого философа. Здесь всегда есть какая-то неуловимость и недосказанность. Связующий характер ряда переходных моментов между намеченными границами здесь становится очевидным. Вот почему ряд диалогов, написанных Платоном в 80-е годы, так и называют переходными. Среди них «Ион», «Гиппий больший», «Гиппий меньший», «Горгий», «Менон», «Кратил», «Евтидем», «Менексен». Здесь впервые Платон, устами Сократа, начинает излагать свои собственные мысли, выработанные в основанной им Академии, отклоняется от вопросов исключительно моральных, чисто сократовских. Так появляется образ платоновского Сократа. Этот новый Сократ есть результат философской самостоятельности Платона.
Чем дальше идет Платон по пути выработки самостоятельных научных позиций, тем своеобразнее становится сущность и стиль его диалогов. В свой зрелый период творчества, т.е. 70-60-е годы IV в. до н. э., когда ему пришлось совершить втрое и третье путешествия в Сицилию в возрасте шестидесяти и семидесяти лет, Платон отличается исключительной четкостью и плодотворностью философской мысли и остротой художественного видения. Диалоги «Федон», «Пир», «Федр», «Теэтет», «Тимей», «Критий», «Парменид», «Софист», «Политик», «Филеб», «Государство» (II – X книги) – сгусток учения Платона об идеях как самостоятельно существующем высшем бытии, определяющим всю материальную действительность. Отсюда замечательное в диалогах этого периода соединение труднейшего абстрактного плетения конструктивно-логической мысли и конкретно-осязаемой красочности, доходящей до совершенства чисто художественного произведения, доступного и близкого каждому человеку.
Наконец, престарелый Платон в 50-е годы IV в. до н. э. Пишет огромное произведение «Законы», в котором пытается представить не то идеальное общество, которое нашло отражение в его сочинении «Государство», а государственное устройство, доступное, как он думает, реальному человеческому пониманию и реальным человеческим силам. Платон оставил «Законы» в черновом виде, и они были после его смерти переписаны набело одним из ближайших его учеников, Филиппом Опунтским. Так закончился последний период творчества Платона, но здесь же и началась новая жизнь его идей в грядущих тысячелетиях.
Рассмотрим, какие из положений философской системы Платона отражены в его отдельных диалогах, авторство которых не подвергается сомнению.1
«Феаг». Чем интересен «Феаг»? Если подходить формально, то это есть рассуждение о том, что такое «даймонизм» Сократа. Феаг ищет прежде всего мудрости. При этом мудрым объявляется тот, кто сведущ в том деле, которое он совершает. Мудрый возничий тот, кто хорошо управляет лошадьми. После разных уклонений в сторону участники диалога приходят к мысли, что такой глубокой жизненной мудростью является повиновение тому, что Сократ называет «даймоном».
Нужно сказать, что термин этот не переводим на современные нам языки. Ближе всего, пожалуй, перевод «демонское». В этом диалоге имеются в виду не демоны греческих народных верований, но нечто философское, хотя пока еще и примитивное. В настоящем издании условно принят термин «гений», но «гений» не в новоевропейском смысле. В издании не дается какой-либо перевод, а просто употребляется этот термин в транскрибированном виде – «даймоний», «даймоновское», «даймониальный». Однако при этом необходимо иметь все время в виду точную понятийную значимость термина. Что же такое этот «даймоний» в данном диалоге по самому существу? Этому вопросу специально посвящен конец диалога.
Здесь выставляется на первый план даймоний как прежде всего весьма большая сила мысли, и сила эта в человеке – сверхличная. Конечно, она в последнем счете восходит к богам и к судьбе. Но дело не в этом, поскольку все вообще восходит к богам и судьбе. Сущность даймония заключается в том, что это некий чисто человеческий императив. Он бессознателен и инстинктивен. В чем же заключается эта сила мысли? Она заключается и в предотвращении разных страданий и несчастий, и в призыве совершать хорошие поступки. Этот положительный характер даймония нужно особенно подчеркнуть, поскольку исследователи этого диалога склонны ограничивать платоновский даймоний только одними отрицательными функциями. Сократ же понимает этот даймоний как чисто интуитивное начало. И наконец, значимость даймония отнюдь не абсолютная. Влияние его может оказаться и безрезультатным, и тогда для избрания того или иного поведения необходимо использовать другие источники. При этом, поскольку под другими источниками понимаются здесь молитвы, жертвоприношения и прорицания, этим еще больше подчеркивается не чисто религиозное, но именно философское значение даймония. В таком виде теория даймония в «Феаге» обладает всеми свойствами начального платонизма. Тут еще нет никаких намеков на учение об идеях. Однако здесь уже формулируется то начальное основание платонизма, которое в дальнейшем и приведет к учению об идеях.
«Алкивиад II». Те же самые интересные с точки зрения философии особенности необходимо находить в диалоге «Алкивиад II». Его неплатоновские черты сами собой бросаются в глаза. В диалоге нет строго проводимой и логически выдержанной композиции. Много здесь второстепенных эпизодов, которые отвлекают от главной идеи. Здесь идет речь о молитве, но в этом диалоге говорится вовсе не о том, нужна ли молитва или не нужна, а ставится вопрос о совсем другого рода: если молитва существует, то как она возможна и при каких условиях? Оказывается, что молитва имеет смысл только тогда, когда имеется правильное знание о том, о чем люди просят богов. Можно просить о дурном, но тогда это не есть молитва. Значит, молитва возможна только в условиях стремления к мудрости и добродетели. Сначала нужно заниматься очищением души от господствующего в ней мрака, далее на основании этого делать выводы о добре и зле, а уже потом молиться о насаждении добра и предотвращении зла.
По поводу философского содержания «Алкивиада II» необходимо с полной убежденностью сказать, что тут перед нами действительно самый настоящий Платон, хотя и ранний. Здесь чисто платоновское учение о мудрости и знании, о действительности правильного человеческого мышления и необходимости ограничивать все хаотически-материальное осмысленно-разумным и идейно-целесообразным. Понимание мудрости как основанной на совместном действии идеального и материального начал выражено в данном диалоге совершенно ясно, как и в «Феаге»: в «Алкивиаде II» Платона тоже интересует не сама молитва, а только анализ соотношения идеального и материального в этом феномене.
«Менексен». Почти весь диалог занимает хвалебная речь Сократа героям древности, которая очень важна. Давая пародию на тогдашние искусственные актерские похвальные речи, Сократ хочет показать, какой должна быть настоящая хвалебная речь и каким должен быть предмет восхваления.
Прежде всего Менексен, желающий поучиться у Сократа, несомненно, преисполнен не какого-нибудь другого, но именно философского интереса. Что получится, если соединить искренний, а не деланный пафос с достаточно развитой техникой изложения? Получится то, что мы должны восхвалять только тех, которые являются хорошими по самой своей природе. Но это значит также и то, что они должны быть благородно воспитаны и самоотверженны в своих подвигах. Другими словами, подлинному герою должна быть свойственна политическая мудрость. У подлинного героя его природные качества должны соединяться с законным поведением, а это и есть то, что мы должны называть доблестью. Но отсюда следует также то, что такая мудрая доблесть должна быть знанием, а знание о предмете не может быть без справедливого к нему отношения. Наконец, эта мудрая, знающая и справедливо оценивающая все предметы доблесть должна зависеть только от себя, а не определяться извне какими-нибудь посторонними обстоятельствами. Вот каким должен быть подлинный предмет восхваления, и вот как нужно его восхвалять.
Платон проповедует здесь высокий патриотический предмет, который прекрасен и благ по своей природе, который добродетелен и мудр, который преисполнен знающего и справедливого отношения ко всему другому и определяется сам собою, а не чем-нибудь другим.
«Евтидем». В первой части «Евтидема» в самой строгой и решительной форме ставится опять все тот вопрос о том, что такое знание и как оно возможно. Ответа на этот вопрос здесь не дается, а обсуждаются только предварительные условия для правильного определения знания. Это явно философский вопрос, т.к. философия и есть приобретение знания. Подлинное знание есть только такое, которое является также умением владеть и обязательно пользоваться предметом знания. Знание есть прежде всего умение. Общее знание, которое мы ищем, должно доставлять счастливую жизнь, не говоря уже о том, что такое знание должно быть мудростью, справедливостью и добродетелью. Поиск истинного знания осуществляется в диалоге путем критики софистов, которые имели на этот вопрос на эту точку зрения. Платон, который не был согласен с софистами, подвергает их теорию критике. Всего софизмов, критикуемых в диалоге, можно насчитать 21.
Если задаться вопросом, какова логическая сущность платоновского «Евтидема», то можно сказать следующее. Знание есть приписывание, или предикация, чего-нибудь чему-нибудь. Но нельзя приписывать что угодно чему угодно. Надо еще сообразовываться с действительностью, с реальными фактами и каждый раз устанавливать, имеет ли какой-нибудь объективный смысл наша предикация. Если такого смысла установить нельзя, это значит, что она имеет нулевое значение и что никакое реальное знание, попросту говоря, невозможно. Таким образом, принцип предикации рассмотрен в этом диалоге в слишком общей форме. Здесь установлен только самый принцип образования всякой предельной общности, но здесь еще нет никаких деталей.
«Гиппий меньший». После краткого вступления якобы с полной серьезностью в этом диалоге доказывается мысль, что правдивый Ахилл хуже лжеца Одиссея, ведь лгать можно только тогда, когда уже знаешь истину о предмете и занимаешься искажением только хорошо известного предмета. Но правдивый Ахилл тоже знает истинный предмет. Следовательно, Ахилл и Одиссей оба знают истинный предмет и правдивый от лжеца ничем не отличается. Подобного рода софистическое заключение, конечно, для Платона никуда не годится, поскольку оно основано на переходе от частных явлений к общему с игнорированием индивидуальной специфики каждой такой части.
В целом, общий смысл диалога «Гиппий меньший» можно было бы сформулировать так. Знание есть приписывание чего-нибудь чему-нибудь. Но если мы ограничимся только таким формальным определением, то все, что только что нам угодно, мы имеем право приписывать всему, что только нам угодно. Значит, предикация имеет смысл только тогда, когда она объективно обоснована. Иначе вместо знания получится пустая болтовня. Таким образом, диалог «Гиппий меньший», в сущности говоря, преследует ту же цель, что и диалог «Евтидем». Тут, однако, с большей силой подчеркивается мысль о необходимости объективного оправдания всякой осмысленной предикации. Это особенно бросается в глаза при сравнении «Гиппия меньшего» с «Алкивиадом I», где, судя по заключительной части диалога, обсуждается субъективная сторона предикации – «софросина».
«Алкивиад I». После краткого вступления, где ставится вопрос о том, как можно управлять народными массами, выдвигается положение, что управлять необходимо справедливо, поскольку польза должна быть подчинена справедливости, но чтобы быть справедливым, надо знать, что такое справедливость. Но для того, чтобы знать, что такое справедливость, надо знать то, к чему относится справедливость и где образуется само ее понятие. Это есть область души. А что же тогда является той стороной души, которая создает справедливую жизнь? Это есть то, что в диалоге именуется непереводимым греческим термином «софросина». Под этой софросиной в диалоге понимается, во-первых, самопознание, во-вторых, такое самопознание, которое является познанием божественного в нас, в-третьих, она есть также принцип познания добра и зла, т.е. то самое знание, которое необходимо для справедливости и справедливого управления обществом и государством. Кто не может управлять людьми на основании своей софросины, тот пусть лучше предоставит это управление другим. Этот термин – софросина – условно можно перевести как «рассудительность».
То общее, в чем совпадают «Евтидем», «Гиппий меньший», и «Алкивиад I», есть учение о конструировании тех или иных частностей на основании охватывающей общности.
«Лахет». В диалоге «Лахет» тоже содержится обычное для Платона описание обстановки беседы и дается общая постановка вопроса о воспитании, в частности о том, как нужно сражаться молодым людям и что дело заключается не в каких-либо частностях, а в воспитании души. Основной темой диалога является вопрос о мужестве как о разновидности добродетели.
Предлагается решение вопроса: мужество есть какая-то стойкость души. Однако тут же оказывается, что ни всякая стойкость души есть мужество. Если мужество есть добродетель, то, значит, стойкость должна быть здесь не какая бы то ни было, но стойкость разумная, carteria phronimos.1 Да и не всякая разумная стойкость души есть мужество. Можно употреблять разум и для неправильных решений. Враги, наступающие н анас, тоже разумны, но их разумность неправильная.
Отсюда возникает новая попытка определить мужество: если мужество есть нечто хорошее и добродетельное, то оно должно быть еще и мудрым. И тогда спорящие предлагают определить мужество как знание того, чего должно страшиться и на что надо отваживаться как на войне, так и во всем другом. Но и это определение мужества опровергается: ведь оно указывает только на то, чего необходимо страшиться и на что нужно отваживаться в будущем, но ничего не говорит ни о настоящем, ни о прошедшем. А всякая мудрость, всякое правильное знание, всякая добродетель обязательно обнимают все времена, т.е. они выше всех времен, а не относятся к какому-нибудь одному времени.
Другими словами, в диалоге даются разные определения общего понятия и такие определения трактуются как односторонние. Но все они необходимы, все они действительно способствуют получению подлинного определения. Определяемое выше всех этих определений, прежде всего оно выше своего применения к отдельным моментам времени, хотя в них оно обязательно осуществляется как некоторого рода вневременная целостность, которая обладает характером только логическим, а значит, понятийно точным.
Дальнейшую разработку этой новой методологической позиции мы находим в «Евтифроне», который базируется тоже на методах определения частно функционирующего общего понятия.
«Евтифрон». В этом диалоге тем общим понятием, которое надлежит определить, является благочестие, или святость. После общего вступления здесь тоже дается ряд определений, которые окончательно не отбрасываются, но сохраняются как части определяемого общего понятия. Это структурное соотношение общего и частного еще не разрабатывается в деталях, как это было с определением мужества в «Лахете» и как это вообще характерно для Платона.