Судьбы русской деревни в прозе 20 века

Введение
Глава 1. Образ и судьбы деревни в русской литературе на рубеже XIX-XX веков
Глава 2. «Колхозная» литература социалистического реализма
Глава 3. «Деревенская проза»
Заключение
Список литературы

Судьбы русской деревни в прозе 20 века

В созвучном этому настроению произведении И. Шмелева «Росстани» (1913) преобладают мотивы восхождения из тревожного, разрушительного времени к более спокойному миру неизменной смены как поколений людей, так и природных циклов. Поэтому деревня в этом рассказе предстает как образ бесконечно дорогой и близкой малой родины, затерянной на просторах безграничной России.
Необходимо указать, что конец Х1Х - начало ХХ вв. – время подлинного подъема «крестьянской линии»2 в русской лирике. В эти годы творили Л. Трефолев, И. Суриков (автор знаменитой «Рябины» и не менее знаменитого «Детства» («Вот моя деревня...») и поэты его круга («суриковцы»): С. Дерунов, Д. Жаров, А. Разоренов, М. Козырев, И. Родионов. К ним примыкали И. Осокин, Никтополион Святский, М. Леонов, Спиридон Дрожжин. В своих произведения «крестьянские поэты» воспевали дервню, как мир гармонии и место, где человеческая душа может обрести покой и уверенность.
Итак, на рубеже XIX-XX вв. основной образ деревни в творчестве писателей этого периода – это образ России на перепутье. Основная тема – спор о прошлом и будущем России, которое каждый автор видел по своему. В целом можно выделить ряд основных сюжетных линий: во-первых, это отношение к деревне как идеальному, гармоничному патриархальному миру, возврат к которому может спасти Россию (Г. Успенский и др); во-вторых, это отношение к деревне как антиличностному началу, воплощению несвободы и косности (М. Горький, В. Вересаев и др.); в-третьих, это взгляд на деревню с позиций христианских ценностей, реализация которых возможна в деревне и может обеспечить процветание России (И. Шмелев, Б. Зайцев и др.).

Глава 2. «Колхозная» литература социалистического реализма
После революции 1917 года отношение города к деревне резко меняется. Теперь в литературе, как и в политической жизни страны, верх берут сторонники новой, пролетарски ориентированной России. В литературе 1920-х - 30-х гг. деревня выступает как объект социальной опеки со стороны города, который нужно подтягивать до своего уровня, - подтягивать терпеливо, снисходительно. Народ как хранитель вековечной тайны, тем более как народ-богоносец в литературе и политическом сознании общества перестает существовать.
Как указывет А. Ревякина: «Тема коллективизации возникла в советской литературе практически одновременно с событиями самой коллективизации»1. Известнейшие писатели тех лет отдают свои перья делу изображения социалистической перестройки села: романы Федора Панферова «Бруски» (1928-37), поэмы Александра Твардовского «Путь к социализму» и особенно «Страна Муравия» (1936), знаменитый роман Михаила Шолохова «Поднятая целина» (кн.1 -1932, кн. 2 - 1959) – все эти тексты решительно утверждают необходимость перехода отечественного сельского хозяйства на путь коллективизации, обобществления имущества и труда. И это были еще лучшие из романов, повестей и поэм, живописных полотен, спектаклей и кинофильмов, прославлявших коллективизацию. В целом в атмосфере всеобщего наступления на деревню в 30-е годы некоторым писателям сама идея переделки крестьянства из-за его якобы неразвитости и ничтожности с точки зрения будущего представлялась единственно возможной в отношении к деревне.
Однако из поля зрения «наиболее вдумчивых и честных писателей не исчез и нравственно-гуманистический аспект в освещении событий современности, событий коллективизации»1. В таких произведениях, как рассказы И. Макарова «Остров», «Фортель-мортель», а также в рассказе И. Катаева «Молоко» и некоторых других, отразилось понимание писателями сложности и неоднозначности соотношения общечеловеческого и классового в социальных преобразованиях.
Именно по причине изображения начинающейся в селе - как и во всей стране - разрухи навлек на себя первую волну жестокой критики А. Платонов. Его рассказ «Усомнившийся Макар» и бедняцкая хроника «Впрок», написанные в начале 1930 гг., метафорически, откровенно изображали зарождающееся царство советского бессмысленного коллективизма.
В 20-х годах стали широко известными «новокрестьянские»2 поэты: Николай Клюев, Сергей Есенин, Сергей Клычков, Петр Орешин, Александр Ширяевец, Михаил Артамонов, Павел Радимов, Василий Наседкин и др. По тематике и духу творчества были к ним близки Иван Молчанов, Дмитрий Горбунов, ранний Александр Жаров, поэт и художник Ефим Честняков, Павел Дружинин, Иван Доронин, Василий Ерошенко. Последний более известен в Японии, где издано трехтомное собрание его сочинений. Дело в том, что он писал не только на русском, но и на японском языке, много путешествовал, изучал народную культуру многих стран, был знаком с Лу Синем и Рабиндранатом Тагором.
Новая крестьянская поэзия приходит в русскую литературу на сломе веков. Это время предчувствия социального распада и полной анархии смыслов в искусстве. Термин «новокрестьянский» во многом условен. Он употребляется главным образом для того, чтобы подчеркнуть отличие поэтов от их предшественников «крестьянских» поэтов ХIХ начал ХХ веков. «Новокрестьянские» поэты были в полном смысле слова профессиональными литераторами, но земля в их глазах отличалась «особой святостью». Новейшими чертами их поэзии стало явно отрицательное отношение к цивилизации.
Итак, в 20-30-е гг. ХХ в. в Советской России в период всеобщей коллективизации появляется потребность идеологизации деревни и создания колхозной социалистической утопии. Подлинной вершиной этой литературы, по мнению А. Большаковой, по праву «можно назвать «Поднятую целину» М. Шолохова»1. В многочисленных последующих произведениях советских авторов, подражающих М. Шолохову, взращивалась и пропагандировалась утопическая идея переосмысления традиционной деревни как целины, которую нужно поднимать и возвышать до новых идеалов. Среди авторов создававших «миф о колхозном крестьянстве в рамках соцреализма» можно указать: С. Бабаевского, Е. Мальцева, Г. Медынсого, И. Рябокляча, Ю. Лаптева, С. Воронина. При этом старая «литературная» деревня полностью отрицалась.
В рамках соцреалистического подхода вместо традиционного крестьянина в лаптях и тулупе на страницах колхозных романов появился бойкий «передовой колхозник», подражающий городскому пролетарию и внутренне соединяющийся с ним, по мысли и воле писателей-соцреалистов.
С историко-функциональной точки зрения жанр соцреалистической утопии, в котором воплотилась советская мечта о «прекрасном завтра», имел право на существование и играл важную роль в советской культуре. Герои данных произведений дарили надежды в тяжелые будни многим советским труженикам, пробуждая в них веру в жизнь и справедливость в тяжелые годы сталинских репрессий и коллективизации.
С другой стороны, проявившийся в конце 1940-х – начале 1950-х гг. кризис этого жанра потребовал замены историко-литературных и идеологических ориентиров. Символичной в этом плане оказалась статья Ф. Абрамова «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе» (1954), в которой были намечены основные моменты расхождения новой волны «деревенской прозы» с колхозной литературой соцреализма. Выдвинутое Ф, Абрамовым требование историко-литературной правды было направлено на преодоление идеализации и лакировки действительности, господствовавших в колхозной литературе этого периода. Именно эта тенденция, получив первичную реализацию в сельской публицистике 1950-х, во многом обусловила формирование «деревенской прозы» как направления, альтернативного соцреалистическим произведениям о селе.
Глава 3. «Деревенская проза»
«Деревенская проза», уникальное явление в русской и мировой литературе 2-й пол. ХХ в., порожденное страстным стремлением осмыслить те глубочайшие изменения, которые произошли с русской деревней, с родной землей, с «малой родиной» в ХХ в»1.
Отсюда и духовно-нравственный потенциал творений наиболее значительных и талантливых представителей «деревенской» прозы — Ф. Абрамова, В. Астафьева, В. Белова, С. Залыгина, Б. Можаева, Е. Носова, В. Распутина, Н. Рубцова, В. Солоухина, В. Шукшина и др. Все они выступают как продолжатели традиций русской классики XIX в., Тургенева, Толстого, Чехова и др. русских классиков, имена которых неизменно связываются с живописными деревенскими местами средней полосы России — Михайловским, Грешневым, Спасским-Лутовиновым, Ясной Поляной и т. д.
«Человек связан с природой тысячью нерасторжимых нитей» — эта крылатая тургеневская фраза стала одним из основных эстетических принципов «деревенской» прозы и поэзии. Трудно найти в мире национальную литературу, в которой уделялось бы столько внимания теме «природа и человек».
Встреча героя с миром природы в «деревенской» прозе отнюдь не означает его бегства от жизни, от реальных жизненных проблем. Наедине с природой человек, по словам В. Недзевецкого, особенно переживает свою сопричастность роду человеческому. Герой, соприкасающийся с миром природы, переживает процесс духовного и физического обновления.
Сокровенно-интимное общение с природой способствует духовно-нравственному становлению личности, суть которого не только в постижении прекрасного, но и в осмыслении себя как частицы всеобщего, как звена в длинной, нескончаемой цепи человеческих поколений.
В творчестве «деревенских» прозаиков и поэтов, продолжающих традиции русской классической литературы, любовь к природе - это прежде всего любовь к земле. Великая истина, которую постигает земледелец, в том, что землю нельзя перехитрить, обмануть, в хлеборобском деле нельзя схалтурить, и тот, кто пытается это сделать, неизбежно остается в убытке. Земля просто и ясно отвечает ему неурожаем. Это природное чувство земли, никогда не может иссякнуть окончательно в душе человека. В противном случае это будет означать конец жизни. Эта мысль является одной из главных в произведениях В. Солоухина, В. Астафьева, Ф. Абрамова, С. Залыгина, В. Шукшина, А. Солженицына и др.
Другая не менее важная мысль в «деревенской» прозе — это мысль о том, что «труд на земле вместе со всеми и для всех есть источник счастья и душевно-духовного здоровья»1. Не случайно сенокосная страда — излюбленный объект любовного изображения у Ф. Абрамова, В. Солоухина, С. Залыгина, В. Потанина и мн. др. прозаиков и поэтов.
Многие произведения «деревенской» прозы и поэзии проникнуты стремлением осознать свою первооснову, осмыслить корни, связывающие человека с народом и придающие смысл его существованию. Без осмысления этой связи с истоками народного сознания не может существовать нормальный человек.
Отсюда и сокровенная тема возвращения в «отчий дом», — которая проходит через всю поэзию Н. Рубцова, прозу В. Шукшина. Свидание с «отчим домом» перед большой дорогой, перед расставанием с жизнью способствует душевному очищению героев. В этом смысле возвращение к родным пригоркам и березкам — это великое чувство, чувство Родины, чувство России, которое немыслимо вне любви к той «малой родине», к деревне, где прошли детские годы.
Как указывает Г. Цветов: «Сводить всю обширную проблематику «деревенской» прозы к идеализации «патриархальщины»2 — это значит не разбираться не только в литературе, но и в сущности тех процессов, которые происходили в стране, где большая часть городов возникала на месте былых деревень. Из окна крестьянской избы видно многое, особенно пороки современного урбанизма, которые с каждым днем все заметней: загазованный воздух, сутолока, психологическая отчужденность и пр. В деревне же, как заметил Н. Рубцов, «виднее природа и люди», а стало быть, виднее отдельный человек.
Итак, в центре внимания этой литературы стояла послевоенная деревня - нищая и бесправная (стоит вспомнить, что колхозники, например, до начала 60-х годов не имели даже собственных паспортов и без специального разрешения начальства не могли покидать «места приписки»). Правдивое изображение такой действительности в рассказах А. Яшина «Рычаги» (1956) и «Вологодская свадьба» (1962), повестях «Вокруг да около» (1963) Ф.Абрамова, «Подёнка - век короткий» (1965) В. Тендрякова, «Из жизни Фёдора Кузькина» (1966) Б. Можаева и в других подобных произведениях являло собой разительный контраст с лакировочной соцреалистической литературой того времени и вызывало подчас гневные критические нападки (с последующими проработками авторов, в том числе и по партийной линии, и прочим).
«Матрёнин двор» и «Один день Ивана Денисовича» А. Солженицына изображали не столько колхозную деревенскую жизнь, сколько конкретные образы двух людей «от земли»: в первом рассказе, первоначально названном «Не стоит село без праведника», повествовалось о тяжелейшем и полном достоинства жизненном пути простой русской женщины; второй представлял психологию крестьянина, без вины содержащегося в ГУЛАГе. В этом же ключе создавались и такие произведения В. Распутина, как «Деньги для Марии» (1967), «Последний срок» (1970), «Прощание с Матёрой» (1976), в которых на первый план выходили не социальные проблемы села, а проблемы нравственных ценностей народа в изменяющемся мире. К литературе такого рода А. Большакова применяет определения «натурфилософской» и «онтологической»1.
После того как крестьянство получило наконец паспорта и смогло самостоятельно выбирать себе места проживания и виды деятельности, начался массовый отток населения из сельской местности в города. Особенно это касалось так называемой Нечернозёмной зоны. Оставались полупустые, а то и вовсе обезлюдевшие деревни, где царили вопиющая колхозно-совхозная бесхозяйственность и почти повальное пьянство среди оставшихся жителей. В чём же причины таких бед? В попытках найти ответ на эти вопросы авторы возвращались памятью в военные годы, когда силы деревни были надорваны (романы Ф.Абрамова «Братья и сёстры» (1958) и «Две зимы и три лета» (1968), повесть В. Тендрякова «Три мешка сорной пшеницы» (1973) и другие), либо занимались ещё более далёкими историческими периодами -- например, роман С. Залыгина о гражданской войне «Солёная падь» (1968) или книга В. Белова «Лад. Очерки народной эстетики» (1981), посвящённая жизни дореволюционной общины Севера.
Анализ произведений данных авторов показывает, что самая главная причина раскрестьянивания человека на земле проистекала из «великого перелома», «перелома хребта русского народа»1, по определению Солженицына), то есть насильственной коллективизации 1929-1933 годов.
Писатели-деревенщики прекрасно сознавали весь трагизм гражданской войны и последующей коллективизации, но до отмены цензуры им было крайне сложно донести до читателя всю или хотя бы часть правды об этом драмматичном периоде. Тем не менее, в печать всё-таки смогли пройти несколько таких произведений, посвящённых деревне перед самым началом коллективизации и во время первого её этапа. Это были повесть С. Залыгина «На Иртыше» (1964), романы Б. Можаева «Мужики и бабы» (1976), В. Белова «Кануны» (1976), И. Акулова «Касьян Остудный» (1978).
Во время перестройки и гласности были наконец опубликованы ранее лежавшие в столах «непроходные» рукописи: вторая часть «Мужиков и баб” Б. Можаева, «Год великого перелома» В. Белова, рассказы Тендрякова «Хлеб для собаки» и «Пара гнедых» и многие другие.
Глядя на массив деревенской прозы из дня сегодняшнего, можно утверждать, что «деревенская проза» дала исчерпывающую картину жизни русского крестьянства в ХХ веке»2, отразив все главные события, оказавшие прямое влияние на его судьбу: октябрьский переворот и гражданскую войну, военный коммунизм и нэп, коллективизацию и голод, колхозное строительство и форсированную индустриализацию, военные и послевоенные лишения, всевозможные эксперименты над сельским хозяйством и нынешнюю его деградацию. Она представила читателю разные, подчас весьма несхожие по жизненному укладу российские земли: русский Север (например, Абрамов, Белов, Яшин), центральные районы страны (Можаев, Алексеев), южные районы и казацкие края (Носов, Лихоносов), Сибирь (Распутин, Шукшин, Акулов). Наконец, она создала в литературе ряд типов, дающих понимание того, что есть русский характер и та самая «загадочная русская душа». Это и знаменитые шукшинские «чудики», и мудрые распутинские старухи, и его же опасные «архаровцы», и многотерпеливый беловский Иван Африканович, и боевой можаевский Кузькин по прозванию Живой.
В целом можно сказать, что, воспевая труд на земле, представители «деревенской» прозы и поэзии воевали против представлений о деревне как о невежественном и косном мире, где царят лишь мрак и убогость. Видеть в деревенской жизни лишь идиотизм и убожество — значит становиться на сторону тех, для кого деревня представляла лишь обиталище холопов, лапотников, обеспечивающего праздное существование господ. Выступая в защиту униженного и попранного достоинства крестьянина-труженика, представители «деревенской» прозы подготавливали сознание к формированию нового отношения человека к человеку, окружающему его миру, к выработке нового гуманистического мышления. Поэтому можно с уверенностью сказать, что «деревенская» проза — это не просто глубоко художественная эпопея о судьбе русской деревни, русского крестьянства, русского народа, но являет собой высочайший взлет отечественной художественно-философской мысли 2-й пол. ХХ столетия.
Итак, драматическое ядро «деревенской» прозы составляет идеализация национального природно-этического лада, поиски света, идущего из глубины прежнего крестьянского мира - и острое чувство его потери не только в современности, но даже в духовной памяти народа. Надежда на спасительную связь отдельного человека с природным и нравственным национальным миром — и потрясение губительными последствиями утраты «света в душе»
Заключение
На основании проведенного исследования можно сделать следующие выводы:
1. На рубеже XIX-XX вв. основной образ деревни в творчестве писателей этого периода – это образ России на перепутье. Основная тема – спор о прошлом и будущем России, которое каждый автор видел по своему. В целом можно выделить ряд основных сюжетных линий: во-первых, это отношение к деревне как идеальному, гармоничному патриархальному миру, возврат к которому может спасти Россию (Г. Успенский и др); во-вторых, это отношение к деревне как антиличностному началу, воплощению несвободы и косности (М. Горький, В. Вересаев и др.); в-третьих, это взгляд на деревню с позиций христианских ценностей, реализация которых возможна в деревне и может обеспечить процветание России (И. Шмелев, Б. Зайцев и др.).
2. В 20-30-е гг. ХХ в. в Советской России в период всеобщей коллективизации появляется потребность идеологизации деревни и создания колхозной социалистической утопии. В многочисленных произведениях советских авторов взращивалась и пропагандировалась утопическая идея переосмысления традиционной деревни как целины, которую нужно поднимать и возвышать до новых идеалов. При этом старая «литературная» деревня полностью отрицалась. В рамках соцреалистического подхода вместо традиционного крестьянина в лаптях и тулупе на страницах колхозных романов появился новый лирический герой: бойкий «передовой колхозник», подражающий городскому пролетарию и внутренне соединяющийся с ним, по мысли и воле писателей-соцреалистов.
3. В конце 1940-х – начале 1950-х гг. кризис жанра социалистического реализма потребовал замены историко-литературных и идеологических ориентиров. Началом формирования нового направления в литературе стала статья Ф. Абрамова «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе» (1954).