Поэтика рассказов Ф. М. Достоевского 60-70-х годов (на примере "Крокодил", "Кроткая", "Сон смешного человека").

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА I. ЖАНР РАССКАЗА В ТВОРЧЕСТВЕ ДОСТОЕВСКОГО
1.1.Роль малой прозы в творческой биографии Ф.М. Достоевского
1.2.Ф. М. Достоевский как редактор и издатель
1.3.История создания рассказов «Крокодил», «Кроткая», «Сон смешного человека»
ГЛАВА II. АНАЛИЗ РАССКАЗОВ Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО «КРОКОДИЛ», «КРОТКАЯ», «СОН СМЕШНОГО ЧЕЛОВЕКА»
2.1. Художественные особенности рассказов Ф. М. Достоевского
2.2. Психологический анализ как способ раскрытия образа в структуре рассказа
2.3. Особенности портретных характеристик персонажей
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Поэтика рассказов Ф. М. Достоевского 60-70-х годов (на примере "Крокодил", "Кроткая", "Сон смешного человека").

В рассказе «Кроткая» реальное время сгущается до момента нахождения героя (ростовщика) непосредственно у мёртвого тела своей жены, покончившей жизнь самоубийством. А центром напряжения, возникшим после гибели героини, значимым для второго героя драмы событием, непосредственно разворачивающимся перед глазами читателя, является собственно внутренний монолог-размышление ростовщика, поток его сознания, вслух им ни перед кем, кроме как перед самим собою, причём лишь мысленно, не произносимым. Теоретически можно даже предположить, что этот самый внутренний монолог мог быть «произнесённым» в виде своего рода «мыслеформ» у него в сознании в очень сжатый отрезок «реального» времени. Тем более, нас не может не восхищать гениальность автора, сумевшего показать предысторию, историю развития и финал человеческой трагедии сквозь призму сознания и самосознания одного единственного героя рассказа, куда читатель проникает (волею автора!), можно сказать, минуя ограничения и времени и пространства, и всяческих «оболочек» иначе говоря, вне времени и вне пространства. В этом феномене и заключается тот «фантастический» приём рассказа «Кроткая», который и вынесен Достоевским в мистифицированную характеристику жанра своего творения как «фантастической повести», или новеллы.Смерть Кроткой разрушает временные связи в оставленном ею мире: в финале произведения формы времени утрачивают локализованность и конкретность, рассказчик обращается к вечности. Бесконечность его страдания и безмерность его одиночества воплощаются в гиперболических образах «мертвого солнца» и вселенского молчания (молчание героев распространяется уже на внешний мир), а слово кроткая включается в новые контрастирующие параллели: «Кроткая – жив человек» и «Кроткая – мертвец»:«Косность! О природа! Люди на земле одни – вот беда! «Есть ли в пол жив человек?» — кричит русский богатырь. Кричу и я, как богатырь, никто не откликается. Говорят, солнце живит вселенную. Взойдет солнце, и – посмотрите на него, разве оно не мертвец?Герой повести «обобщает свое одиночество, универсализирует его как последнее одиночество рода человеческого».Смерть одного человека в произведениях Достоевского часто интерпретируется как гибель мира, в данном же случае это смерть Кроткой, которую рассказчик сопоставляет с «небом». В финале повести она сближается с «солнцем», переставшим «живить» вселенную. Свет и любовь, которые именно Кроткая могла принести в мир, не смогли в нем проявиться. Истинный смысл кротости, внутреннего смирения — та «правда», к которой в финале приходит рассказчик: «Истина открывается несчастному довольно ясно и определительно». Заглавие же произведения с учетом целого по прочтении всего текста воспринимается уже как евангельская аллюзия: «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю» (Мф. 5:5).То же самое явление (своего рода сосуществование момента и некоего вечного (общечеловеческого вневременного) компонента сознания человека открываются читателю в рассказе «Сон смешного человека». По мнению Касаткиной Т. А., в этом дуальном феномене сознания «вечность» как бы «входит во время», проявляет себя в моменте текущего времени: «Вечность в произведениях Достоевского стремится войти во время. И момент такого вхождения, такого слияния, такого проявления и будет моментом преображения. Этот процесс – и этот момент – обозначен у Достоевского как «Золотой век в кармане».Малое/большое число действующих лиц: В рассказе «Крокодил» – большое, но сомнительно реальное число лиц-участников описываемых событий (Рассказчик Семён Семёнович, Крокодил, проглоченный этим крокодилом Иван Тимофеевич, немец – владелец крокодила, его мать, посетители Пассажа, общество).В «Кроткой» – малое (Ростовщик, Кроткая, ее тетки, Лукерья, толпа).В рассказе «Сон смешного человека» – номинировано большое число действующих лиц («они», которые смеются над Смешным человеком; «другие» люди – обитатели «другой» Земли), но … абстрактное, метафизическое. В реальностях (двух) – небольшое, даже ограниченное число действующих лиц (домовладелица, соседи по дому, маленькая девочка, «тёмный ангел»).Сложность /простота детали и глубина/однозначность подтекста: Разумеется, никакой простоты и никакой однозначности мы в художественных мирах Достоевского не обнаруживаем: всё сложно, всё процессуально, текуче и, как мы бы сказали, глубинно и поверхностно одновременно. В качестве примера приведем одну мелкую деталь из «Крокодила»: упавшие с лица Ивана Матвеевича очки в момент его «прощального» явления из пасти крокодила своему окружению (Семену Семеновичу, Елене Ивановне и прочим). В этом «явлении» - и комизм, и трагизм соседствуют рядом. Двусоставный образ Достоевского оказывается предельно драматичным и захватывающим абсолютно во всех произведениях Достоевского, потому что коллизия заложена внутри него самого и эта коллизия заключается в противоположности внешнего и внутреннего образов «века сего» и «мира иного», века сего и Царствия Божия. В самой чудовищной реальности нашего существования заключены истинные образы нашего существа, земной ад чреват раем, и преображение может наступить каждую секунду. Внутренний образ «двусоставного» образа Достоевского движется изнутри вовне – стремится проявиться во внешнем образе, стремится слиться с ним. Касаткина Т.А. пишет также: «Достоевский видел “глубину” жизни, ее евангельскую “подкладку”, вечное содержание мимолетных форм, и именно глубина определяла истинное значение каждого бытового или романного эпизода, вне этой своей укорененности в глубине допускающего самые противоречивые трактовки”. Тезис этот усиливает и абсолютизирует Т. Морозова: Достоевским, с ее точки зрения, достигнута предельная глубина в постижении “внутреннего человека”, так что “движение в том же направлении кажется уже невозможным». Характер (тон) рассказывания. Образ повествователя (рассказчика):Тон рассказывания во всех трех рассказах напрямую связан с чувствами и эмоциональным состоянием рассказчиков в момент рассказывания, а также с чувствами (или их отсутствием, что тоже является характеристикой настроения рассказчика), связанными с предметом рассказа.Наши три рассказчика таковы: «Крокодил»: Семен Семенович (Стрижов), но, согласно журнальному мистифицированному предисловию – это «некоторый неизвестный человек», принесший рукопись рассказа о проглоченном крокодилом человеке к Достоевскому «в квартиру», сопроводив ее «небольшим письмом от себя, но без подписи». «Так как рассказ тоже никем не подписан, то редакция уполномочила Федора Достоевского, для виду, подписать под ним своё имя и в то же время, в видах справедливости, изобрести приличный псевдоним и неизвестному автору. Таким образом, неизвестный автор и назван был Семеном Стрижовым – неизвестно почему».«Кроткая»: рассказчиком является Ростовщик, муж Кроткой, сидящий пред телом умершей по своей воле жены. Ознакомимся с авторским предисловием к рассказу: «…фантастическое тут есть действительно (выделено нами - автор дипломной работы), и именно в самой форме рассказа… Дело в том, что это не рассказ и не записки (выделено нами). Представьте себе мужа, у которого лежит на столе жена, самоубийца, несколько часов перед этим выбросившаяся из окошка. Он в смятении еще не успел собрать своих мыслей. Он ходит по своим комнатам и старается осмыслить случившееся, «собрать свои мысли в точку». Притом это закоренелый ипохондрик, из тех, что говорит сам с собою. Вот он и говорит сам с собою, рассказывает (выделено нами) дело, уясняет (выделено Достоевским) себе его.» Эту внутреннюю речь рассказчика мы и воспринимаем (определяем) как «поток сознания» героя. В этом – замечательный художественный прием Достоевского – в «стенографировании» мыслей персонажа, его размышлений, поиска «точки» и т. д.«Сон смешного человека»: Смешной человек, пребывающий на протяжении всего рассказа и во сне как наяву, и наяву как во сне. «Фантастичность» как художественный прием уже понятна читателю, как думает автор, и он уже не пускается в разъяснения и аргументацию по поводу определения жанра своего произведения как «фантастического рассказа». Читатель с первого слова остается наедине с рассказчиком и главным героем рассказа: «Я смешной человек. Они меня называют теперь сумасшедшим. Это было бы повышение в чине, если б я всё еще, не оставался для них таким же смешным, как и прежде. Но теперь уж я не сержусь, теперь они все мне милы, и даже когда они смеются надо мной — и тогда чем-то даже особенно милы. Я бы сам смеялся с ними,— не то что над собой, а их любя, если б мне не было так грустно, на них глядя. Грустно потому, что они не знают истины, а я знаю истину. Ох как тяжело одному знать истину! Но они этого не поймут. Нет, не поймут». Тоже «поток сознания» героя-рассказчика? Да, но с усилением роли рефлексии, сосредоточенности на самом себе, на своих чувствах, на задаче осознания причин своих действий/ недействий, на самомотивации к обновленной жизни после «открытия» Истины. Мы обратили внимание на высокую частоту употребления местоимения «Я» в тексте рассказа: в общей сложности около 400 раз! Какова рефлексия!Доподлинно письменной речью «изъясняется» лишь Семен Семенович в «Крокодиле». Рассказ мужа Кроткой как бы «изъят» автором из потока его сознания. Использована также и его рефлексия. Смешной человек также рассказывает «фантастическую историю» …сам себе. Этот рассказ, если бы не это обстоятельство, можно было бы отнести к жанру легенды. Для удобства дальнейшего восприятия анализа художественных особенностей трех рассказов, а также привнесения некоей наглядности в наш исследовательский процесс ниже приводится сводная таблица критериев этого анализа с презентацией его результатов, включая уже затронутые в нашем исследовании аспекты. Большая часть художественных характеристик рассказов касается собственно жанровых особенностей (кто рассказчики; как характеризуется тон повествования; каковы особенности обращения с фактами – и реальными, и нереальными; каковы авторские художественно-психологические приёмы удержания внимания читателя – сюжетные и внесюжетные; какими средствами автор придаёт этому вниманию напряженности, погруженности, глубокой заинтересованности со стороны читателя).Обращает на себя внимание, например, роль детали в рассказах Достоевского: она высвечивает, по нашему мнению авторское отношение к описываемой ситуации, событию, герою. Например, упавшие с лица проглатываемого крокодилом Ивана Тимофеевича очки подчеркивают фантастичность происходящего как самого что ни на есть нелепого и даже комичного, несмотря на кажущуюся трагичность. Или приведем пример из рассказа «Кроткая»: выражение «с горстку», повторенное несколько раз мещанином из толпы зевак после самоубийства Кроткой на улице: «Я только помню, что, когда я в ворота вошел, она была еще теплая. Главное, они все глядят на меня. Сначала кричали, а тут вдруг замолчали и все передо мной расступаются и... и она лежит с образом. Я помню, как во мраке, что я подошел молча и долго глядел, и все обступили и что-то говорят мне. Лукерья тут была, а я не видал. Говорит, что говорила со мной. Помню только того мещанина: он всё кричал мне, что «с горстку крови изо рта вышло, с горстку, с горстку!», и указывал мне на кровь тут же на камне. Я, кажется, тронул кровь пальцем, запачкал палец, гляжу на палец (это помню), а он мне всё: «С горстку, с горстку!» – Да что такое «с горстку»? – завопил я, говорят, изо всей силы, поднял руки и бросился на него...». Кровь как символ принесения жертвы: «с горстку крови» – как от младенца. От этой детали читателю становится еще больнее от осознания гибели Кроткой.И еще раз эта деталь будет введена Достоевским в сознание героя в момент его прозрения и осознания своей вины: «Какая она тоненькая в гробу, как заострился носик! Ресницы лежат стрелками. И ведь как упала — ничего не размозжила, не сломала! Только одна эта «горстка крови». Десертная ложка то есть. Внутреннее сотрясение. Странная мысль: если бы можно было не хоронить? Потому что если ее унесут, то... о нет, унести почти невозможно! О, я ведь знаю, что ее должны унести, я не безумный и не брежу вовсе, напротив, никогда еще так ум не сиял, — но как же так опять никого в доме, опять две комнаты, и опять я один с закладами. Бред, бред, вот где бред! Измучил я ее — вот что!» И далее, как молитва: Что мне теперь ваши законы? К чему мне ваши обычаи, ваши нравы, ваша жизнь, ваше государство, ваша вера? Пусть судит меня ваш судья, пусть приведут меня в суд, в ваш гласный суд, и я скажу, что я не признаю ничего. Судья крикнет: «Молчите, офицер!» А я закричу ему: «Где у тебя теперь такая сила, чтобы я послушался? Зачем мрачная косность разбила то, что всего дороже? Зачем же мне теперь ваши законы? Я отделяюсь». О, мне всё равно!Слепая, слепая! Мертвая, не слышит! Не знаешь ты, каким бы раем я оградил тебя. Рай был у меня в душе, я бы насадил его кругом тебя! Ну, ты бы меня не любила, — и пусть, ну что же? Всё и было бы так, всё бы и оставалось так. Рассказывала бы только мне как другу, — вот бы и радовались, и смеялись радостно, глядя друг другу в глаза. Так бы и жили. И если б и другого полюбила, — ну и пусть, пусть! Ты бы шла с ним и смеялась, а я бы смотрел с другой стороны улицы... О, пусть всё, только пусть бы она открыла хоть раз глаза! На одно мгновение, только на одно!». На последнем примере можно видеть, как одна деталь – «горстка крови» смогла запустить вихревой процесс работы сознания героя . Таблица 1РАССКАЗЫ №Рассматриваемыежанровые критерии«Крокодил»«Кроткая» «Сон смешногочеловека»Примечания1Время:Кратковремен-ность/Продолжитель-ность2дня1 деньСжатое,но пластичное, продолжитель-ноеВечность входитво Время (по Касаткиной) – надо только разглядеть2Число персонажей:Большое/малоеБольшое:Крокодил,Иван Тимофеевич,Семен Семенович,Елена Ивановна,Немец, мутер, чиновники, общество Малое:Кроткая, Ростовщик, Лукерья,2 тётки КроткойУсловно большое:Смешной человек, «они», Девочка, капитан. Дамочка, «тёмное существо»,люди с другой ЗемлиВозрастаетстепень сближения с Христом: от бессмыслен-ной суеты и поглощеннос-ти Бездной Ада до идеи высвечивания христиан-ской Истины (Донских, Касаткина)3Характер деталиПростая (очки, упавшие с носа проглоченно-го героя)Символичес-кая (икона, «горсткакрови, «мертвое солнце» и др.)Сложная и символическаядеталь(Девочка,«выстрел» всердце во сне, «их» солнце, наша Земля, концепт единения в теле Христа)Возрастает символич. значение деталей возвышается по степени глубины смысла4Замедленность в подготовке читателяк основной сущности рассказываемого+++Прием концентрациивнимания читателя5ОбразРассказчикаЗаурядный, НеизвестныйСемен СеменовичРостовщик(палач по недомыслию)Смешной (в значениях: «вызывающий смех», «смехотворный», «ничтожный»)Человек – и ПроповедникИстиныВместе с сознанием растет духовный уровень развития отдельного человека, его личности6Тон (характер повествования)Официальныйнапыщенный,Напряженный и со следами шока, взволнован-ный, но прозревшийОт рефлексиидо проповедования Истины. Тон проникновенный и выразительныйТон рассказывания насыщается ощущением вдохновения.7Фактичность(строгая/ нестрогая)Имитация строгой фактичностиНестрогая, беспорядоч-ная, акцент на чувствах. Столкновение с Правдой.Соблюдение последователь-ности в описанииМифологиче-скихСобытий. Ответственность за ошибки.Сближениес Христом от рассказа к рассказу8Экономия/обилиеизобразительныхсредствИзобилие описаний интерьеров, одежды персонажей, фактуры обстановки, однако экономия в портретных зарисовкахЯркий портрет Кроткой, глубокое описание ее внутреннего мира. Изобразительные средства экономны, ярки, трагичныОбраз неба, светил, Рая-сада, космоса – контрастируют с убогой комнатой, низменной атмосферой обыденности. Всё экономно, но зримо.9Сосредоточен-ность/диффузность внимания рассказчикаРассеянное внимание, непонимание смысла. Пустота в сознании или его неразвитостьДиффузность и Процесс поиска «точки»Вера с элементами концентрации сознания на Высшей Идее1Наличие/ отсутствие выдвинутого центра напряженностиЦентр напряженности - Крокодил, его немое Чрево, мгновенно поглотившеечеловека неправедногоЦентр напряженно-сти - Смерть Кроткой как точка Прозрения Центр напряженности –Девочка, «выстрел» в сердце 1Связанность/несвязанность дополнительных мотивов этим центром+++2.2. Психологический анализ как способ раскрытия образа в структуре рассказаФ. М. Достоевский – признанный во всём мире мастер художественно-психологического анализа характера, личностных особенностей, установок, убеждений, ценностей своих героев, типа их мышления, сознания, уровня самосознания. Причем, последний аспект содержит иерархичность определений, своего рода художественно-психологическую пирамиду человеческих свойств, Особенно ярко этот, можно сказать, авторский метод художественного психологического анализа проявился, в первую очередь, в его романном Пятикнижии, но, надо сказать, его малая проза в не меньшей степени пронизана теми же глубинными исследованиями психологической природы человека, что и большая. Например, художественно-психологическое исследование «подполья» (человеческого бессознательного) в нашем «триптихе» привело к открытию (или подверглось исследованию, будучи открытым ранее) Достоевским, в конечном итоге, коллективного (национального, ментального, культурного, социального) бессознательного. Более того, процесс творения, становления, развития, созидания, равно как и упадка, разложения, исчезновения, разрушения чего бы то ни было как таковой, был, пожалуй, наиглавнейшим объектом исследования на протяжении всей писательской жизни Достоевского. Процесс же его собственной внутренней духовной и душевной жизни, полный борьбы и терзаний, как некий континуум сознания собственной личности, безусловно, являлся платформой для творческих озарений Достоевского.В статье «Искусство психологического анализа в творчестве Ф. М. Достоевского и Л. Н. Андреева» С. Ю. Ясенский, к примеру, развивает точку зрения Вяч. Иванова о том, что Достоевский во многом руководствуется в своем психологическом анализе различием между внешним и внутренним миром человека. Кроткая, которая бывала во многих ситуациях и далеко не кроткой, а «бунтующей» (ненавидящей, презирающей), за время своей короткой жизни с мужем подвергается трем нравственным испытаниям: искушению продать себя, искушению предать, искушению убить, — но, преодолевая их, сохраняет чистоту души. Символом ее нравственной победы и одновременно ««надлома» становится ее пение. Не случайно в этой сцене концентрируются метафоры, актуализирующие смыслы: 'болезнь', 'срыв', 'гибель': Как будто бы в голосе было что-то надтреснутое, сломанное, как будто голосок не мог справиться, как будто сама песенка была больная. Она пела вполголоса, и вдруг, поднявшись, голос оборвался...В беззащитной открытости Богу героиня приближается к смирению. Именно это качество в трактовке автора является основой истинной кротости, разные понимания которой сталкиваются в структуре текста.В свое время поэт и критик начала ХХ-ого века Иннокентий Анненский высказал идею, что у Достоевского центр тяжести приходится не на реальное, физически ощутимое действие, а на изображение жизни идеи в отвлеченном и безмерно удаленном от жизни сознании. Эта жизнь исполнена своего внутреннего драматизма, она катастрофична, и соприкосновение с реальностью – нередко лишь мотивировка тех катастроф, которыми жизнь идей чревата уже по самой своей сути.Надо отметить усилившуюся (участившуюся?) «перекличку», некий возрожденный, возобновленный диалог между критиками (искусствоведами, философами, литературоведами) начала ХХ-ого века с исследователями творчества Достоевского наших дней.