Стихи В. Брюсова. Первые сборники.

Содержание


Введение
1. Вхождение в литературу: «декадентство» 1890-х
2. 1900-е годы: «Tertia Vigilia»
3. «Urbi et Orbi»: темы и настроения
4. «????????»
5. Природа и образы славянской мифологии в ранних стихах Брюсова
Заключение
Список литературы

Стихи В. Брюсова. Первые сборники.

Получается некое противоречие: любя природу, восхищаясь ею, Брюсов отрекается от видимого, реального мира, создавая идеальный мир грез, противопоставляя естественную природу искусственной, условной:
Создал я в тайных мечтах
Мир идеальной природы, –
Что перед ним этот прах:
Степи, и скалы, и воды!14
Подобное отношение Брюсова к природе вызвано приверженностью новому искусству, провозглашением «примата поэзии над жизнью».15
В ранний период творчества, отрицая естественную природу, противопоставляя ей мир мечты, создавая экзотический, космический пейзаж, Брюсов в то же время «раздвигает рамки традиционного экзотического пейзажа» и «развивает мотивы ультраэкзотического», «уводящего в глубь тропиков и саванны»; «леса криптомерий», «гибкие лианы», «палящий полдень Явы» и т.д.
В «Шедеврах» Брюсов выступал прежде всего как певец эротических переживаний, данных на фоне экзотического пейзажа. Отрываясь от реальной жизни, не желая вникнуть в сущность социальных, общественных проблем, поэт мысленно переносится в далекие восточные страны, в давно минувшие века или изображает сны, состояние полупробуждения, полубодрствования, смутные видения.
В цикле «Криптомерии», «лежа в полусне», «с мерцанием прикрытого взора», поэт мечтает о «лесах криптомерий»16.
Мечта уносит поэта вместе с возлюбленной в погоню «за пестрым дроздом», ему снятся «дебри», крадущийся «желтый лев», «племя карликов», «зебра», мчащаяся вдалеке. В стихотворении «На журчащей Годавери» Брюсов подбирает и экзотические слова, и образ «безумной баядеры», чтобы представить всю необычность этого пейзажа.17
В стихотворении «С кометы» впервые в русской лирике представлен пейзаж земли, видимой из космоса, героев волнует вопрос о возможности жизни на земле.
Были явственно видны во мгле
Океаны на светлой Земле,
Цепи гор, и леса, и поля18.
Поэт со своей возлюбленной смотрят с кометы на землю, и они видят на «пурпурном небе» «мир серебристо-немой», где «ночь за ночью осветит», где есть «и загадки, и тайны, и чудеса», но их волнует вопрос: «есть ли там и любовь, и мечта?». И в то же время в экзотический пейзаж раннего Брюсова вкрапливаются отдельные реальные картины. Так, в стихотворении «Первый снег» (1895) поэт поражен красотой и волшебством всех «предметов старой прозы»:
Серебро, огни и блестки, -
Целый мир из серебра!
В жемчугах горят березки,
Черно-голые вчера19.
Но эта красота кажется ему призрачной, «областью чьей-то грезы20.
Этот «мир из серебра» – воплощение мечтаний, «жизни с грезою мечта», полный «очарований». Этот же нежный лиризм, полный акварельных красок обнаруживается и в стихотворении «Звезда затеплилась стыдливо», 1898г. Наряду с этим можно отметить в ранней поэзии и резкое отрицание природы:
Есть что-то позорное в мощи природы,
Немая вражда к лучам красоты:
Над миром скал проносятся годы,
Но вечен только мир мечты21.
В Брюсове происходит постоянная внутренняя борьба – естественное восприятие природы человеком высоких эстетических чувств и литературная установка. Пейзаж в литературе не имеет штампов: каждый поэт использует его в зависимости от своих эстетических принципов и художественных приемов. Концепция Брюсова неоднозначна: с одной стороны, он отрекается от пейзажа, хотя природа вызывает у поэта искреннее восхищение и становится средством выражения его душевного состояния, с другой, – продолжает лучшие традиции русской пейзажной лирики.
Не менее интересен в концепции Брюсова и городской пейзаж. В письме И.А.Бунину от 28 марта 1898г. он писал: «Вы не любите городской весны, а моим раздумьям она ближе, чем грязь в деревне и голые сучья обесснеженного леса». Поэт слышит «гимн свободы в дыхании природы», она помогает ему очиститься от кошмаров «страшного мира», и поэтому он отступает перед силой очеловеченной весенней природы. В изображении природы Брюсов употребляет различные художественные приемы. Он использует поэтику мифа, создает свою искусственную мифологию, населяя природу «прозрачными тенями», «миром камей онемелых».
Брюсов продолжает тютчевскую традицию описания стихий воды, грозы, ночи не как деталей «окружающей обстановки, а как самостоятельных сил мироздания», что особенно проявляется при описании моря: «Пять дней жизни с природой. Море то ясное, тихое, с дельфинами, с чайками, то опенившееся, бурное, при зыбком ветре, который бросает его о прибрежные камни…»
…Стихает море; вдоль залива
Редеет пенная кайма22.
Или: «А парки с магнолиями, олеандрами, миртами, лаврами, миндальные и оливковые рощи – аллеи из кипарисов, разноцветная зелень… Сказочная страна!».23 И эта «сказочная страна», ошеломившая Брюсова, переливается многоцветными красками в стихах:
Здесь дышит скромный кипарис,
Здесь дремлет пыльная олива...24
Море напевает поэту «и размеры, и созвучия рифм», а радость ассоциируется с «меловым теням и светлым полосам, блуждающим по морю». Но лирический герой, размышляя о море и волнах, отказывается признать свое родство с природой:
…Сверкают волны незнакомым светом,
В их звучном плеске нет родного метра…
…Я не пойму, в чем тайный смысл волненья,
А морю не понять моих вопросов25.
Об этом же в «Дневниках» от 28 апреля 1898г.: «Бродили сегодня по парку, смотрели на волны, взметающие брызгами, на точеные очертания Ай-Петри… Все это хорошо, но и мертво очень. Море еще как будто живое, но это обман, подделка под жизнь»26.
«Два года тому назад, проезжая по Крыму, я не решался без дум наслаждаться природой. Я был рабом предвзятых мнений и поставленных себе целей».27
К экзотическому пейзажу можно отнести и стихотворения Брюсова, посвященные северной природе, суровая, но одновременно нежная природа Финляндии – «страны тишины», сопутствует переживаниям поэта и оттеняет его настроения:
Я – упоен! мне ничего не надо!
О, только б длился этот ясный сон,
Тянулись тени северного сада,
Сиял осенне-бледный небосклон28.
Душа поэта сливается с красотой северной природы, он поражен вечерним небом, изливающимся «серебряными змеями» под лучами солнца, здесь появляются все цвета радуги:
Желтым шелком, желтым шелком
По атласу голубому
Шьют невидимые руки.
К горизонту золотому
Ярко-пламенным осколком
Сходит солнце в час разлуки29.
В этих строках чувствуется тютчевское одушевление природы. Вслед за Баратынским Брюсов раскрывает скромную северную красоту Финляндии в цикле «На Сайме». Все стихотворения отражают глубину чувств, переживаний, смену настроений поэта. Страна Суоми своей «зыби синей безбрежностью», «осенней прохладой» умиротворяет от «томлений дольних».
В скандинавском цикле углубляется изображение северной природы, но поэт находит новые формы, соединяя природу с исторической судьбой Швеции, продолжая традиции К.Батюшкова. Размышляя о судьбе шведского народа, он объясняет ее своеобразием природы:
Кто-то создал эту сказку
Про озера и гранит
И в дали веков развязку
Вымысла таит!30
На скупом историческом фоне Брюсов показывает грозные и могучие образы северных стихий – это Земля, Вода, Огонь, Воздух, рассказывающие о своей деятельности. Земля сотворила горы, скалы, дала приют тучам, все держит, все объемлет. Вода – в вечной смене, ее жизнь многообразна, она поет ручьем, лежит туманом:
Сестры, братья! славьте воды!
Славьте жизнь и переливы!
Я – движение Природы,
Вас влеку, – и мной вы живы31.
А Огонь случаен, дик и злобен: «спать умеет в камне малом», «лгать» и «притворствовать»; воздух же – незрим, неслышен, в буре веет, беспощаден:
Славьте воздух! сестры, братья!
Облака меня колышат,
Горы принял я в объятья,
Всех люблю, – все мною дышат32.
В стихотворении «К Швеции» Брюсов, размышляя об историческом прошлом народа, говорит о красоте шведской природы, восторгается «сурово-нежным говором древних дней»:
В этом море кто так щедро
Сев утесов разбросал,
Кто провел проливы в недра
Вековечных скал?33
Аналогично звучат и стихи о Скандинавии и Исландии. Так, в стихотворении «На Готланде» поэт через описание природы воссоздает образ Готланда, его историческое прошлое. В стихах об Исландии поэт также создает свой, воображаемый образ страны в тесном единстве с ее природой, совершенно справедливо отмечая, что пейзаж есть часть души «страны и народа».34 Приятие природы, слитность с ней приходит к Брюсову с изображениями родной, русской природы. И уже в «Зеркале теней» на смену экзотическим темам и пейзажам пришли «родные степи», поэта стало волновать «убогость соломенных крыш», «полосы желтого хлеба» и со свистом проносящиеся стрижи. Вслед за Баратынским (не случаен эпиграф к циклу «Родные степи») Брюсов говорит о «своей изначальной любви» – России. Поэт сближает свое душевное состояние с парком, стонущим в осеннюю бурю.35
Он расстается с прошлым, он весь устремлен в будущее – отсюда переклички с весной, возрождающейся жизнью. Весна вызывает бодрость духа и веру в светлое грядущее.36