Понятие правового государства.

СОДЕРЖАНИЕ
Введение
Глава 1. Сущность правового государства
1.1. Концепции правового государства
1.2. Признаки и предпосылки формирования правового государства
Глава 2. Эволюция правового государства
2.1. Идея правового государства в русской политико-правовой мысли
2.2. Проблематика современной российской правовой государственности
Заключение
Список использованных источников и литературы

Понятие правового государства.

Всю историю формирования и развития идей правового государства в России можно разделить, условно, на три этапа: первый этап – со второй половины XIX в. и вплоть до Октябрьской революции 1917 г.; второй – с 1917 по 1985 г.; и третий этап – с 1985 г. по настоящее время. Каждый этап характеризуется определенным периодом развития российского общества и государства и имеет свои особенности.
Во-первых, идеи правового государства в России развивались под сильным воздействием западных демократических идей. При этом речь идет не только о традиционном влиянии на российскую политическую мысль, например, идей Вольтера, считавшего, что «чем больше законы, созданные по договору между людьми приближаются к естественному закону, тем более сносна жизнь», или учений Руссо, Дидро, Локка, Гельвеция, Гольбахаили Монтескье. Большое влияние оказывали и «рядовые исследователи» государственно-правовой материи, развивавшие идеи правового государства [2.6, 434].
Во-вторых, формирование и развитие идей правового государства в России в рассматриваемый период осуществлялось в условиях сохранения сильной самодержавной власти, в противоборстве с идеями просвещенного абсолютизма. В сознании многих, в том числе и весьма просвещенных для того времени, людей по-прежнему доминировали автократические идеи о священности и неприкосновенности монархической власти, о единственном пути дальнейшего развития России через эту власть укрепление и совершенствование.
Идеи «просвещенного абсолютизма», в столкновении и противоборстве с которыми в Росси в рассматриваемый период зарождались и развивались идеи правового государства, доминировали не только в сознании значительной части российских подданных, но и материализовались в основной массе законодательных актов. Продолжало сохраняться «метаюридическое», по определению С.А. Котляревского, «право монарха спасать Россию». По-прежнему законодательно закреплялось и строго соблюдалось положение «особа государя священна и неприкосновенна», а сам монарх обладает огромной законодательной и исполнительной властью. В соответствии с «Основными законами» он являлся «державным вождем российской армии и флота», верховным «руководителем всех внешних сношений Российского государства с иностранными державами», имел право объявлять войну и заключать мир, равно как и договоры с иностранными государствами, обладал полномочиями на «объявление местности на военном или исключительном положении» и т.д. [2.6, 435]. Однако в российском законодательстве и в научной юридической литературе рассматриваемого периода все большую популярность и значимость стали приобретать либерально-демократические правовые мотивы.
В-третьих, формирование и развитие идей правового государства в России на рубеже XIX-XX вв. осуществлялось на фоне бурных академических дискуссий о соотношении государства и права не только на современном этапе, но и на самой первой стадии их возникновения и развития.
Опираясь на этот факт, Г.Ф. Шершеневич писал, что в юридической науке сложилось два противоположных мнения по вопросу о том, что является первичным, а что – вторичным, государство или право.
Сторонники того, что государство исторически и генетически предшествует праву, рассуждают так. Норма права всегда есть не что иное, как требование государства. Государство, являясь источником права, очевидно, само не может быть обусловлено правом, «государственная власть оказывается над правом, а не под правом. Государство есть явление первичное, право – вторичное. Такова теория первенства государства, на которой строится «определение права по признаку принудительности» [2.17, 192], - обобщал Г.Ф. Шершеневич.
Противоположного мнения придерживаются сторонники теории изначального первенства права над государством. Они считают, что государственная власть по своей природе носит правовой характер. «В основе государственной власти лежит не факт, а право. Государство не может быть источником права, потому что оно само вытекает из права. Над государством находится право», которое его ограничивает и сдерживает.
В зависимости от того, какая в юридической науке и общественном сознании доминирует точка зрения, могут последовать и соответствующие далеко идущие практические выводы. В том случае, когда в официальных, правящих кругах господствует представление о том, что государство – это все или почти все, а право – ничто по сравнению с государством или почти ничто, то можно с полной уверенностью говорить о возможности наступления таких практических последствий подобного видения государства, которые неизбежно будут связаны с тоталитаризмом, авторитаризмом и т.д. Разумеется, нужно говорить не о правовом, а скорее противоположном ему по своему характеру государстве. В случае, когда теории и на практике преобладает принцип приоритетности права перед государством и его отдельными органами, с уверенностью можно будет говорить если не о правовом, то о весьма близко стоящем к нему государстве [2.6, 437].
Признаки перехода все большего числа российских юристов на рубеже XIX-XX вв. на позиции теории «первенства права» перед государством и государственной властью наблюдались и в других отношениях. Например, при оценке характер чрезвычайно-указного права. Исторически чрезвычайно-указное право, отмечал С. Котляревский, «есть прямое наследие абсолютной монархии, где все волеизъявления главы государства могли иметь силу закона. Мы его находим по преимуществу в государствах с сильной монархической властью». Чрезвычайно-указное право действовало в тот период в Австрии, Пруссии, Болгарии, Японии и в России.
Если на более ранних этапах развития общества, с момента введения института «чрезвычайной необходимости» от принципа верховенства закона, данный институт пользовался довольно широкой поддержкой не только российских правящих, но и не причастных к власти интеллектульных кругов, то со временем отношение к нему довольно резко изменилось в пользу верховенства закона. По мере изменения отношения к чрезвычайно-указному праву изменялось и оно само. Постепенно «суживалась сфера его применения», все более часто подчеркивался его «чрезвычайный характер», создавались все более надежные гарантии против злоупотребления им. Отход от идеи незыблемости чрезвычайно-указного права и переход на позиции верховенства закона означают в тот период не что иное, как начало становления и развития в России идей правового государства. Последнее подтверждалось также тем огромным интересом, который проявился у отечественных ученых-юристов в рассматриваемый период к таким атрибутам правового государства, как принцип разделения властей, народный суверенитет, права человека и гражданина, отвлеченный анализ которых, по словам Котляревского, «решительно бессилен объяснить оказанное ими могущественное и действенно влияние, подъемы глубокой веры и острого скептицизма, увлечения и враждебности, которые соединились с ними в вековых и массовых переживаниях» [2.6, 438].
Важное значение для развития идей правового государства в России имела разработка проблем гражданского общества и конституционного государства. Согласно бытовавшему в отечественной юридической литературе в начале XX в. мнению, конституционное государство представляло собой «практическое осуществление идеи правового государства». Эта идея, писал Ф. Кистяковский, с давних времен теоретически развивалась в политических учениях, но «только в конституционном государстве она нашла в себе практическое выражение». Правовое государство при этом определялось как такое государство, которое в своих отношениях к подданным связано с правом, подчиняется праву». Другими словами, это такое государство, «члены которого по отношению к нему имеют не только обязанности, но и права; являются не только подданными, но и гражданами».
Одним из важнейших условий нормального функционирования правового государства в этот период считалось, да и сейчас считается не только осуществление на практике принципа разделения властей, но и постоянное поддержание баланса властей. Особое внимание при этом обращалось на предотвращение наиболее часто встречающихся в политической жизни разных стран попыток узурпации всей государственной власти со стороны исполнительной власти. Гарантиями против такого захвата власти должно служить, по мнению Кистяковского и других авторов, следующее. Во-первых, «право народного представительства ежегодно определять бюджет и численность армии», ставящее в зависимость от законодательной власти те «материальные и личные силы государства», которыми распоряжается исполнительная власть. Во-вторых, ответственность министров перед народным представительством, выражающаяся в праве последнего делать им запросы, выражать свое мнение по поводу их действии и передавать их суду за преступления по должности. Это во многих странах касается и главы государства, который может быть привлечен к ответственности парламентом за преступления по должности. И, в-третьих, право судебной власти «в конкретных случаях, подлежащих ее рассмотрению, проверять «законность правительственных распоряжений и оставлять без исполнения распоряжения, несогласные с законом».
Кроме названных вопросов, касающихся концепции правового государства, в центре внимания российских ученых-юристов на рубеже XIX-XX вв. стояли и другие аналогичные им вопросы. Рассматриваемый период, вне всякого сомнения, был одним из самых плодотворных для отечественных исследователей в плане разработки идей правового государства.
Следующий этап развития идей правового государства в России с 1917 по 1985 г. не отличался особой позитивной активностью. Скорее даже наоборот. В плане не только теоретической разработки, но и практического внедрения в жизнь идей правового государства данный период в российской государственно-правовой истории был шагом назад.
Анализ научных источников и официальных документов этого времени со всей очевидностью свидетельствует о том, что на данном этапе развития российского общества не было недостатка в научных трудах и решениях государственных и партийных властей, в которых бы в той или иной мере не развивались бы идеи, созвучные идеям правового государства. Это идеи и разделения функции партийных и государственных органов, и идеи все более активного участия широких слоев населения в управлении делами общества и государства, и провозглашение принципа «Все во имя человека. Все для блага человека», и развитие идей общенародного государства, и многое другое [2.10, 116].
Значительный шаг в развитии идей правового государства в России был сделан за период с 1985 г. по настоящее время, за годы так называемой перестройки и постперестройки. Именно в это время были расширены политические права и свободы российских граждан, упразднена политическая цензура, сняты все ограничения с так называемых запретных, не всегда приятных для властей предержащих тем. Во вновь принятой Конституции Российской Федерации 1993 г. были зафиксированы такие ассоциирующиеся с теорией правового государства принципы и положения, как принцип плюрализма в политической жизни и идеологии, верховенства закона, разделения властей и др. Наконец, нельзя не упомянуть о том, что в Конституции 1993 г. впервые в российской истории было закреплено положение, согласно которому Российское государство представляется не иначе как социальное, правовое государство.
2.2. Проблематика современной российской правовой государственности
Становление правовой государственности в России, в связи с вышеизложенным, существенно затруднено. С сугубо теоретических позиций, правовым, в формальном смысле, является такое государство, которое признает в качестве своих непременных особенностей и институтов разделение властей, независимость суда, законность управления, правовую защиту граждан от нарушения их прав государственной властью и возмещение ущерба, нанесенного им публичными учреждениями. Основными принципами правовой государственности выступают:
господство права, верховенство правового закона во всех сферах жизни общества;
примат свободы личности и ее гарантии (конкретизация в конституционных правах человека и гражданина);
правовое равенство и равное пользование правами;
правовая безопасность (ограничение вмешательства государственной власти, компенсации личности за ущерб, причиненный незаконными действиями государства);
разделение властей в функциональном и организационном смыслах;
взаимная ответственность государства и граждан.
По мнению Б.С. Эбзеева, проблема заключается в том, что «понятие правового государства в России интерпретируется в отрыве от Конституции. Напротив, сама Конституция нередко интерпретируется сквозь призму априорных теоретических представлений о правовом государстве, сложившихся до или вне Конституции РФ, и в случае несоответствия между ними корректируется не доктрина; под сомнение ставится «конституционность» самой Конституции. Именно это наблюдалось в процессе разрушительной критики прежней Конституции РФ, павшей жертвой оторванных от реальной практики представлений об идеальной организации власти в Российской Федерации, которым она не соответствовала и потому была «нелегитимной». Между тем объяснение правовой государственности в России должно основываться не на абстрактных представлениях, сложившихся вне Конституции, а на ее воплощении в основном законе Российской Федерации и практике реализации принципов правового государства в деятельности законодательной, исполнительной и судебной власти» [2.18, 381-382].
В настоящее время пути формирования правового государства и гражданского общества в России должны предусматривать:
развитие гражданской самодеятельности и самоуправления;
формирование цивилизованного правосознания и правовой культуры общества;
перестройка отношений собственности с целью развития свободного гражданина-собственника;
формирование механизма власти рыночного типа;
корректировка государственной социальной политики и отказ от государственного патернализма.
В связи с этим следует прямо указать на то, что в России гораздо более значимой должна стать роль правосудия. Современные исследователи верно отмечают: «Концепция правового государства с самого начала своего возникновения была неразрывно связана с особой ролью суда в системе государственных органов. Дело в том, что любой конфликт, возникающий в обществе, может быть разрешен на основе либо усмотрения носителя государственной власти, либо правила (закона, иного нормативного акта), наделенного обязательной силой в установленном и официально признанном порядке» [2.14, 30].
В принципе, степень законности действий органов государственной власти проверяется именно в судебном порядке, и действительно независимый суд должен стать преградой на пути произвола и беззакония, которых достаточно много в российском обществе. Значимость судебной власти может быть повышена за счет наделения судов первой инстанции правом создавать первичные нормы в случаях возникновения коллизионных ситуаций. Обоснованием этого предложения служит тот неоспоримый факт, что суды общей юрисдикции наиболее приближены к реальным нуждам населения и разрешают огромное количество сугубо индивидуальных споров. Законодатель в отличие от суда не обладает оперативностью и часто отстает от требований жизни, а исполнительные органы обязаны лишь соблюдать действующее законодательство, но не создавать первичные нормы. Как справедливо отмечает Н.С. Бондарь, «в наиболее полном объеме предназначение судебной власти раскрывается в ситуациях, когда человек приобретает юридически обеспеченную возможность спорить с государством, обладает всей полнотой прав на судебную защиту от проявления, а суд при этом наделяется реальными и эффективными полномочиями по пресечению незаконных, противоправных действий и по упорядочению, согласованию – исходя из свойственных ему средств, способов и методов реализации государственного управления – частных и государственных интересов в таких спорах» [2.3, 28].
Реальная защита судом прав и законных интересов личности возможна только в процессе повышения значимости судебной практики в системе форм действующего российского права. Дискуссия по этому поводу в отечественной юридической науке ведется достаточно долго и оживленно. На законодательном уровне решения судов признаются лишь в качестве актов правоприменения (за исключением решений Конституционного Суда России). Из современных отечественных исследователей, пожалуй, самую непримиримую позицию занимает В.С. Нерсесянц. По его убеждению, «судебная практика … представляет собой, согласно действующей Конституции Российской Федерации 1993 г., не правотворческую, а лишь правоприменительную (и соответствующую правотолковательную) деятельность. Это однозначно следует из конституционности концепции российской правовой государственности и конституционной регламентации принципа разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную. В русле данной концепции в Конституции РФ закреплены и основы формирующейся российской правовой системы, которая продолжает развиваться в рамках континентально-европейской (романо-германской) семьи правовых систем» [2.9, 34].
Неприятие прецедента в отечественной юридической науке имеет давние традиции. В советский период судебная практика категорически не воспринималась в качестве формы права во многом по идеологическим причинам. Суд должен был находиться в полном подчинении власти, и любые попытки его независимости нарушали «монолитное единство» внутри системы. Советские теоретики права четко придерживались позиции, сводимой к тому, что «обязательная сила судебного акта исчерпывается применением его к тому случаю, по поводу которого он постановлен, и не распространяется на подобные же случаи, могущие быть в будущем. В лучшем случае он может сыграть роль прецедента – примера для разрешения других подобных дел. Стало быть, эта деятельность суда, сводящаяся к применению нормативных актов (законов) государства к отдельным конкретным судебным случаям и не порождает юридических норм».
Суд был полностью зависим от партийных органов, сами судьи в обязательном порядке являлись членами КПСС и предоставление им возможности самостоятельно принимать решения привело бы к возникновению и укреплению «права судей», основанного на запросах жизни, а не на директивах высших органов государственной власти.
С другой стороны, прецедент неофициально существовал в форме руководящих разъяснений Пленумов Верховного Суда СССР и Верховного Суда РСФСР. В связи с этим Р.З. Лившиц верно утверждает, что «авторитет таких разъяснений очень велик, они безоговорочно принимаются судами, и не только судами. Если обычное решение общего или арбитражного суда имеет обязательное значение только для участников судебного процесса, т.е. носит персонифицированный характер, и его общее значение основывается скорее на авторитете суда, чем на конкретной норме, то разъяснение Пленума носит общий, неперсонифицированный характер и подлежит всеобщему применению в силу закона» [2.5, 9]. Неприятие «судебного права» у ряда исследователей и практиков советского периода основывается на том, что:
разрушается социалистическая законность (строгое и неуклонное соблюдение законов и подзаконных актов);
возможен судебный произвол в процессе одновременного выполнения правотворческих и правоприменительных функций;
подрывается или существенно ослабляется правотворческая деятельность законодательных органов [2.6, 379].
В дополнение к приведенному выше, следует также отметить, что значимость разъяснений Пленума сводится к частой подмене ими судьями действующего законодательства по причине нежелания брать на себя ответственность за вынесенное решение или приговор. Определенная часть судейского сообщества, взращенная в советскую эпоху, в принципе неспособна применять новое законодательство и, самое главное, правильно осуществлять толкование правовых норм (тут сказывается специфика кадрового подбора: вместо людей принципиальных, обладающих чувством собственного достоинства и имеющих за плечами жизненный и профессиональный опыт, судейские кресла часто занимают вчерашние секретари канцелярий, подверженные ряду «вредных привычек» в форме копирования стереотипов поведения прошлых лет, бюрократизма и нежелания анализировать реальные факты).