Любой философ XX века кроме Бердяева, Бертрана Рассела.

Содержание
Введение
1. Философская позиция Ж. Липовецки
2. Философская направленность работы «Эра пустоты»
Заключение
Библиография

Любой философ XX века кроме Бердяева, Бертрана Рассела.

Позитивная программа философа прямо не заявлена, создается впечатление, что его позиция (все-таки про­глядывающая сквозь поток критики и инвектив) — вполне традиционно-буржуазно-либеральная, слегка подмоченная марксизмом 1960-ых годов. Вообще либерально-марксистский жаргон 1960-ых широко присутствует: «мо­билизация масс», «бунт», «резолюция», «подрывной характер», «классовое самосознание», «торпедировать культуру», «художники на службе», «борьба за общее дело», «искусство — вектор революции», «революци­онная динамика», «революционный идеал и отказ от него» и т. д.; как бы воспроизводя атмосферу тех лет в Париже с ее утопическими надеждами, перехлестами и разговорами, разговорами, разговорами... Возмож­но, утрата этой атмосферы и ностальгия по ней — по­длинное мировосприятие Ж. Липовецки имногих его современников.
2. Философская направленность работы «Эра пустоты»
Пони­жение общественной температуры, которое констати­рует в работе «Эра пустоты» Ж. Липовецки, — не признак упадка или пустота, а именно возвращение к норме. Жар и лихорадка, со­путствующие всяким революциям, привлекательны, к счастью, для абсолютного меньшинства. Оппозиции и противоречия прошлого изжили себя. Отсутствие интереса к проблемам, волновавшим поколение ше­стидесятников, — не следствие «апатии нарциссов», а знак того, что эти проблемы решены, и на повестке дня — другие, возможно, более важные, во всяком случае, более созвучные времени. Персонализация, о которой говорит философ, — проявление общего процес­са освобождения, который осуществляется в последовательном изживании запретов и табу. Люди все про­буют на себе, жизнью оплачивая обучение, продвига­ясь от ригоризма и авторитарности к открытости и диалогу.
Претензии на решение мировых проблем, судеб на­родов и стран, так характерные для «революционного сознания», не выдержали проверки временем. Жела­ние сделать счастливыми (варианты: здоровыми, бога­тыми) всех — увы, часто свидетельство и следствие собственного несчастья.
Позицию Ж. Липовецки вполне можно рассматривать как апологию индивидуализма, хотя она и не лишена резко критических высказываний. Главным здесь яв­ляется процесс персонализации, который преобразует все сферы общественной и частной жизни. Слово per­sonne, от которого образовано понятие «персонализация», во французском языке имеет несколько значе­ний. Первое соответствует русскому «персона» — че­ловек, лицо, особа и все связанные с этим смыслы. Во втором значении personne — никто, что-либо и т. п. Таким образом, «персонализация» — это не только индивидуализация, или преломление разного рода цен­ностей через мировосприятие отдельной личности, но и опустошение, превращение в ничто, исчезновение. Этот смысл термина исключительно важен для понимания мысли Ж. Липовецки и всей системы его рас­суждений.
Процесс персонализации раскрывается французским философом через ряд взаимосвязанных явлений, вполне вписыва­ясь в рамки проблематики теории программированно­го общества, являющейся, в свою оче­редь, разновидностью теории постиндустриального общества. Оно характеризуется резким увеличением масштабов и разнообразия информации и связанным с ним возрастанием возможностей выбора человеком тех или иных информационных потоков. Это ведет к интенсификации культурных связей и обменов, к включению людей в эти коммуникации. Расширяются возможности пересмотра ценностных ориентации, установок и жизненных позиций, откры­ваются пути к более открытому обществу. Однако эти общественные преобразования не лишены конфлик­тов. Смысл персонализации, по Ж. Липовецки, — в раз­рыве с начальной фазой современного демократиче­ски-дисциплинарного, универсально ригористического, принудительно идеологического общества, происхо­дит глобальная переоценка социальных ценностей. Отрицательная сторона его состоит в том, что про­цесс персонализации обусловливает ломку дисциплинарной социализации; положительная — в том, что он соответствует устройству гибкого общества, основан­ного на информации и поощрении потребностей инди­вида, культе секса и учете человеческих факторов, естественности, душевности и юморе.
Одним из механизмов персонализации Ж. Липовецки считает «обольщение», которое понимается как осо­бая стратегия, пронизывающая все уровни постмодер­нистского общества: политику, производство, сферу услуг, образование, частную жизнь, — что проявляет­ся в постоянном упоре на «личное желание» и «сво­бодный выбор» индивида, идет ли речь об организации производственного процесса или о выборах в органы муниципального самоуправления, о системах врачеб­ного контроля или о сексуальных предпочтениях. Одним из следствий процесса персонализации Ж. Липо­вецки считает массовое опустошение, всеобщее рав­нодушие.
«В наше время, когда уничтожение приобретает планетарный масштаб, и пустыня — символ нашей цивилизации — это трагедийный образ, который становится олицетворением метафизических размышлений о небытии. Пустыня побеждает, в ней мы видим абсолютную уг­розу отрицательного начала, знак смертоносной рабо­ты XX века, которая будет продолжаться до его апока­липтического конца.»2
Ж. Липовецки встревожен тем, что «все институты, все великие ценности и конечные цели, создававшие предыдущие эпохи, постепенно оказыва­ются лишенными их содержания. Со­временное состояние общества, как считает он, ведет ко всеобщей апатии, которая является реакцией на изобилие ин­формации, на скорость ее получения. Постмодернизм позволяет равно существовать любым способам жизнеутверждения, любым вкусам, можно выбирать все, что угодно — как самое обычное, так и самое экзотическое, новое и старое, экологически чистую «про­стую жизнь» или сверхсложную.
«Постмодернистская культу­ра — это культура feeling и индивидуальной раскре­пощенности, вне зависимости от возраста и пола. Об­разование, которое прежде было авторитарным, стало в высшей степени либеральным, в соответствии с по­ложением детей и подростков; повсюду волна гедониз­ма способствует использованию свободного времени, поощряет самосовершенствование без ограничений и разнообразит досуг.»3
Однако «безразличие» оказывается весьма действенным и продуктивным. Общество, становясь все более активным, мобильным и самоорганизующим­ся, способно создавать и реализовывать как новые мо­дели управления, так и культурные нововведения, ибо возникает все более разнообразный спектр различных социальных действий и движений. А это, в свою оче­редь, усиливает жизненность и распространенность конфликтных взаимодействий, что способствует бо­лее быстрой и эффективной адаптации социальной системы к меняющейся социокультурной и экологи­ческой ситуации. В таких условиях резко возрастает значимость для всех социальных субъектов их индиви­дуальности и идентичности. Можно сказать, что наше время характеризуется именно всеобщими поисками идентичности. Отсюда интерес к одиночеству и традиционным европейским верованиям, а также к духовным и телесным практикам Вос­тока.
Универсальным символом современного индивида Ж.Липовецки считает Нарцисса. Homo politicus уступает место homo psychologies, человеку, который занят только собой и заботится только о собственном благо­получии. Нарцисс, по мнению исследователя, демократичен, мобилен, он вполне допускает существование других людей, которые так же, как он, заняты собой. Одной из его ценностей становятся собственное тело и заботы о нем, не ис­ключающие и опасного экспериментирования, а так­же поиски собственной самости, идентичности.
«Находясь под эгидой бессознательного и тормозящего начала, каждый возвращается к себе, в свой «либидо-редут», в поисках собственного, свободного от мистификации образа, оказывается наедине с самим собой даже вопреки изменившемуся отношению к авторите­ту и степени доверия к толкователю.»4
Большое место в раздумьях Ж. Липовецки занимает анализ «пустоты». Речь идет не об онтологической пустоте как нереальности и иллюзорности окружающего мира, а о значении, принятом в микропсихоанализе, которое абсолютизируется и распро­страняется на более обширное пространство.
«Кризис современ­ного общества — это прежде всего кризис культуры и духовности.» Ж. Липовецки подробно анализирует это явление, особенно обращая внимание на взаимоот­ношения общества и искусства как в модернистскую, так и в постмодернистскую эпоху, привлекая аргумен­ты и доводы Д. Белла, 3. Фрейда, У. Эко, Ж.-Ф. Лиотара, М. Гоше, М. Тоффлера и других философов современности. И здесь он снова видит эгалитарное действие персонализации и делает вывод, что «отныне в культуре царит эклекти­ка». Как известно, в искусстве все — или традиция, или плагиат. Постмодернизм объявляет равноценными и равнозначными все элементы культурного пространства, а художественная практика приобретает в этих услови­ях характер творческого монтажа и цитирования, ли­шенные как общезначимой ценности, так и притязаний на моральный или эстетический авторитет. Происхо­дит «инвентаризация культуры», включающая в активный обиход запретный, забытый, банальный или маргинальный культурный материал.
«Революция потребностей и ее гедонистическая этика, постепенно распыляя индивидов и пытаясь мало-помалу лишить глубокого смысла конечные цели общества, позволила теме «пси» привиться к социальной теме, стать новой массовой идеологией: именно «материализм» общества изобилия, как ни парадоксально, сделал возможным появление культу­ры, ориентированной на потребности индивида, не вследствие «широты его души», а в силу изоляции, диктуемой обстоятельствами.»5
Французский исследователь рассматривает все эти процессы в тес­ной связи с изменением статуса государства. Вызвавшие его причины, по мнению философа, — это распределение и преумножение социальной ответственности; усиление роли ассо­циаций, кооперативов, местных коллективов; сокра­щение иерархической лестницы, отделяющей государ­ство от общества, адаптирование государства к пост­модернистскому обществу, основанному на культе свободы личности, отношениях близости и разнообра­зии мнений. Перед государством открывается возмож­ность войти в цикл персонализации, действовать заод­но с мобильным и открытым обществом.
Ж. Липовецки особо останавливается на исследовании роли юмора, называя современное общество забав­ным и ироничным. Если в прошлом юмор принимал вид «гротескного реализма», то теперь он становится общим фоном (как и музыка) современной культуры, превращаясь в соответствии с духом време­ни в «развлекаловку» и превращая все в балаган. Да, человечество расстается с прошлым, смеясь. Но также верно, что ироничное отношение ко всему — показа­тель непрочности, фиксация состояния перехода, когда серьезное становится несерьезным, позиции и авторитеты — подорванными, а традиции и принци­пы — смешными. Обычно это ведет к их радикальному пересмотру и обновлению. Комическое играет здесь важную роль, вовлекая в свой круг политику, рекламу, моду и психотерапевтические практики. Как считает Ж. Липовецки, юмор стал судьбой, а человек — забавным существом.
«Разрядка, привносимая юмором, — это основной элемент от­крытого произведения. … Модернистское искусство не исключает функции сообщения, оно его преобра­зует, десоциализируя художественные произведения, вырабатывая свои правила и соответственные посла­ния, внося смятение в ряды публики, которая отныне становится разрозненной, неустойчивой и ограничен­ной, скрывая под маской юмора смысл и бессмысли­цу, творчество и игру.»6