на выбор из предложенных

ЭССЕ ПО ЭТИКЕ
ЙОХАНА ХЕЙЗИНГА «HOMO LUDENS [ЧЕЛОВЕК ИГРАЮЩИЙ]

на выбор из предложенных

С этого времени, считает Хейзинга, стал нарастать кризис культуры, который достиг своей наивысшей отметки в 20 веке. Современный человек уже не знает игру как культуросозидающую деятельность. Избыточное присутствие разного рода игр в индустрии развлечений массовой культуры, по мнению Хейзинги, как раз и является свидетельством утраты игры, как основы культуры. Ответа на вопрос, каковы же пути выхода современной культуры из кризиса голландский культуролог не дает. Хотя, исходя из его концепции культуры, выход из кризиса может быть один - усиление игрового элемента в культуре, осознание культурой себя как Игры.
Хейзинга рассматривает становление человеческого общества как постоянную игру, в ходе которой и вырабатываются социальные и правовые основы жизни. Он настаивает на том, что именно игра лежала в основе всего: «Есть одна старая мысль, свидетельствующая, что если продумать до конца все, что мы знаем о человеческом поведении, оно покажется нам всего лишь игрою»3.
В своем обширном исследовании он дает широкую картину того, как игра в различных ее проявлениях влияла на человека: от литературы до формирования политической и правовой системы государства. Игра – составная часть культуры: «Игра понимается здесь как явление культуры, а не – или, во всяком случае не в первую очередь - как биологическая функция и рассматривается в рамках научного мышления в приложении к изучению культуры»4.
Хейзинга утверждает, что игра – древнейшее занятие человечества. Но не менее древним занятием является война. Называть сраженье игрою значит прибегать к выражению столь же древнему, как сами слова "игра" или "битва"5.
Уже с древности военные действия, поединки, схватки велись с соблюдением определенных правил, которые вырабатывали человеческие общности. И это роднит войну с игрой. При этом игра-война не прекращается с пролитием крови: «Средневековый турнир был и остался, вне всякого сомнения, сражением напоказ, то есть игрой, но на самом раннем этапе он протекал совершенно "всерьез", вплоть до гибели одного из участников… Сражение как одна из функций культуры всегда предполагает наличие ограничительных правил, требует, до известной степени, признания за собой некоторых качеств игры. И в относительно развитые времена война иной раз все еще принимает вполне игровые формы»6.
Война, кроме всех бед, которые она несет, есть, тем не менее – элемент культуры, «так она ведется в границах некоего круга, члены которого признают равенство или, по крайней мере, равноправие друг друга»7. Если же противник не равен по положению, («варвар», «язычник и пр.», то более цивилизованный противник, сам налагает на себя определенные ограничения, не желая вставать на один уровень с врагом.
«Состояние войны со всей определенностью отличали как от состояния мира, так и от преступного насилия. Над замешанными сторонами, подобно своду, возвышалась идея общности, признававшая своих членов "человечеством", с соответствующими правами и притязаниями на обращение с каждым из них как с "человеком". Но войной состязанием Хейзинга считает лишь классические поединки, но « политические цели войны: завоевание, покорение, господство над другими народами - лежат вне всякого состязания».
Двадцатый век внес существенные поправки в этот постулат, так в древности не додумались до такого ужаса как «тотальная война». Любопытно было бы узнать, чтобы сказал ученый по итогам Второй мировой страны?
Какая же мотивация должна быть у подлинной войны, чтобы она оставалась все-таки игрой? «Все крупные наступательные войны с древности и до наших дней объясняются понятным каждому термином "слава" гораздо существеннее, нежели какой-либо рациональной теорией экономических сил и расчетами политического характера»8. Из этого высказывания видно, что ученый был сторонником теории о роли личности в истории, и чуждо ему было понятие классовой борьбы.
Постепенно военные поединки нашли свое отражение в литературе, и вскоре обнаружилась любопытная взаимосвязь, в которой уже сложно было определить, что из них было первичным: «Это не означает, что война ведется теперь по нормам кодекса чести и в формах отправления культа. Грубая сила властвует в полной мере. Война, однако, рассматривается в свете священного долга и чести и до некоторой степени разыгрывается в присущих им формах. При этом всегда трудно выявить, до какой степени подобные представления действительно оказывают влияние на ведение войны, в какой мере они управляют ею».
Война – это поиск справедливости, когда в поединке выясняется божественное провидение, а это уже зарождение права: «Борьба в равной мере является одной из форм судопроизводства, так же как и гадание или тяжба перед судьей». Военный поединок путем развития цивилизации превратился в поединок судебный – не менее увлекательный вид игры, и последствия его часто бывают тяжелы. А правила, которыми обставлены судебные поединки, часто напоминают рыцарские турниры.
С течением времени военный и судебный поединки слились в совершенно особый вид игры-состязания – дуэль. В ее основе лежат личностные мотивы, «В сущности, это все та же самая, вечная борьба за престиж, который является изначальной ценностью и представляет собою и власть, и право»9. И действительно – элементов игры здесь очень много – и равные противники, и равное оружие и четкий регламент ее проведения.
Хейзинга подробно расписывает воинские ритуалы разных эпох и стран, показывая этим недюжинную эрудицию, и постоянно приводит читателей к мысли, что настоящая война – есть благородный поединок равных.
На ранних стадиях развития культуры война – неизбежный ее двигатель: «в неизменных, всегда освященных культом боевых играх вырастают сами культурные формы, развивается структура общественной жизни. Жизнь благородных сословий приняла форму возвышенной игры чести и доблести. Но именно потому, что эта благородная игра в самой жестокой войне может осуществиться лишь в самой незначительной степени, ее следует пережить как эстетическую социальную фикцию»10.
Хейзинга вовсе не идеализирует войну, напротив предостерегает от возвеличивания ее роли в развитии истории и культуры, как это делали некоторые его предшественники. (Он приводит много цитат, например: «Для нации невозможно никакое великое искусство, не рожденное в битве").
Но как бы то ни было, «на почве рыцарства взошли, блистательно расцвели и дали богатые плоды культурных ценностей эпическое и лирическое выражение благороднейшего содержания, пестрое и прихотливое искусство украшения, изящные формы церемониала и условностей». Автор выстраивает цепочку: рыцарь-благородный человек - джентльмен, которая не могла бы сложиться, если бы не было благородной игры-войны.