Русская идея Бердяева

Оглавление
Введение
Русская идея Бердяева
Глава I
Глава II
Глава III
Глава IV
Глава V
Глава VI
Глава VII
Глава VIII
Глава IX
Глава Х
Заключение
Библиография

Русская идея Бердяева

Бердяев полагает. Что своеобразный итог историософии XIX века можно сформулировать следующим образом: «путь России – особый. Россия есть Великий Востоко‑Запад, она есть целый огромный мир, и в русском народе заключены великие силы. Русский народ есть народ будущего»11.
Глава III
Антиперсоналистическая философия Гегеля породила новый виток дискуссии о судьбе России. Бердяев вновь подчеркивает двойственный характер русской натуры, говоря о том, что «у нас было два кризиса гегелианства, кризис религиозный, в лице Хомякова, и кризис морально‑политический и социальный, в лице Белинского»12.
«Тема о столкновении личности и истории, личности и мировой гармонии есть очень русская тема», — продолжает Бердяев. Эта тема, по его мнению, была очень глубоко исследована русской философской мыслью. Наиболее детально Бердяев рассматривает воззрения Белинского, который «уже утверждал большевистскую мораль»13, а также Достоевского, который развивал и углублял идеи Белинского.
Двойственность и мистицизм русского характера создает, по мнению Бердяева, великую русскую литературу, глубина которой до сих пор восхищает читателей всего мира.
Глава IV
В четвертой главе Бердяев ставит проблему гуманизма, рассматривая идеи Достоевского, Вл. Соловьева, Розанова, Леонтьева и Бухарина. Русский гуманизм глубоко религиозен по своей сути и, приписывая человеку особенную роль, однако, в отличие от европейского гуманизма, на первом месте в нем человечность и сострадания. Это есть и у Белинского, и у Толстого, и у Достоевского. Достоевский является своего рода переходным периодом между миром, в котором был Ницше и миром, в котором последний свои идеи еще не высказал. Осуждая идеал сверхчеловека, Достоевский ищет спасения русского народа в христианском смирении. Следующей поворотной точкой Бердяев полагает Вл. Соловьева, который считал основой христианства идею Богочеловечества. Его идеи продолжает Бухарев, полагая, что все истинно человечное суть Христос. Из этой плеяды выделяется Леонтьев, который верил в идеал европейского ренессанса. Для него красота была важнее страждущего человека. «Чистое добро некрасиво; чтобы была красота в жизни, необходимо и зло, необходим контраст тьмы и света»14.
По мнению Бердяева, главной темой русской мысли в контексте гуманизма является провозглашение «вечной истиной, что человек в том лишь случае сохраняет свою высшую ценность, свою свободу и независимость от власти природы и общества, если есть Бог и Богочеловечество»15. Слегка затронув философию Маркса и его рецепцию в России, Бердяев утверждает, что гуманизм, лишенный религиозной составляющей, становится антигуманизмом.
Глава V
В этой главе Бердяев переходит к анализу социальных концепций в русской философии. Одним из наиболее принципиальных вопросов философ полагает вопрос о частной собственности. Факт отсутствия ее во времена Московской Руси привел к формированию в сознании идеи братства и коллективной собственности. Даже западники и марксисты по сути не хотели для России западного пути развития. «Социалисты … хотят во что бы то ни стало избежать капиталистической стадии»16.
Разделяя народничество и национализм, Бердяев видит в первом элемент мистического пути, где «народ есть некий мистический организм, более уходящий и в глубь земли и в глубь духа, чем нация, которая есть рационализированное историческое образование, связанное с государством»17. В нерелигиозном народничестве вместо духа главенствующее место занимает идея социального класса и труда. Проповедником нерелигиозного народничества Бердяев называет Чернышевского, считая, что в романе «Что делать?» изложена новая мораль. Он называет эту книгу христианской по духу.
Русская тема социальной правды неразрывно связана с темой христианской правды и первичен, по мнению Бердяева, именно последний закон — заветы Христа. Затем в русской социльной мысли произошел раскол, разделивший религиозную философию (отдалившейся от проблем социальной действительности) и революционную (отдалявшуюся от религиозных вопросов).
Глава VI
Оригинальной для русской философии Бердяев полагает тему оправданности культуры. В самой постановке данного вопроса кроется существенное отличие российского менталитета от европейского, где вопрос подобным образом не ставился. Причины этого Бердяев видит в эсхатологичности русского сознания: «мы апокалиптики или нигилисты потому, что устремлены к концу и плохо понимаем ступенность исторического процесса, враждебны чистой форме»18. Гуманистическая культура запада, ее восхищение формой принадлежит к середине исторического процесса и является чуждой для русского национального сознания.
Русский нигилизм вырос из естественных наук, которые воспринимались как освобождение разума. Нигиличты верили, что «личность реализуется в процессе развития, но развитие понималось в духе натуралистической эволюционной теории»19. Однако, отрицая духовную составляющую человека, полноту его творческого развития, нигилисты приходили к обеднению личности, урезанию ее свободы.
Толстой, сближаясь с идеями Руссо, проповедовал опрощение, возвращение к основам. Однако, «опрощение» Руссо было рациональным, тога как Толстой требовал возвращения к евангельской чистоте.
В этой главе Бердяев подчеркивает различие русского и европейского подхода к науке, образованию и формированию картины мира. По его мнению. «русская идея не есть идея цветущей культуры и могущественного царства, русская идея есть эсхатологическая идея Царства Божьего»20.
Глава VII
В этой главе Бердяев рассматривает тему власти. По его мнению, «анархизм есть, главным образом, создание русских»21. Тема власти и оправданности государства сближается у Бердяева с немецким и византийским влиянием. Анархизм, по его мнению, есть основа национального менталитета, вытекающая из мессианского сознания и двойственности русского народа. Русский народ анархичен по своей сути: «складу души русского народа чужд культ власти и славы, которая достигается государственным могуществом»22.
Славянофилы считали что монархический строй порождается отвращением народа к власти, апеллируя к тому, что на Руси князя, а заем и царя избирали. «Государственная власть есть зло и грязь. Власть принадлежит народу, но народ отказывается от власти и возлагает полноту власти на царя»23, тогда как «народу нужна лишь свобода духа, свобода думы, совести, слова»24. Леонтьев, в противоположность славянофилам, считает анархизм негативной стороной русского народа. В отличие от славянофилов, он признает силу государства и тот факт, что оно сильнее семьи.
Анархизм Бакунина и Кропоткина есть, по мнению Бердяева, торжество русского мессианского сознания. Он подчеркивает разницу между Россией и Западом через аналогию с французской революцией: «анархисты хотят революции через народ, якобинцы – через государство»25. Страсть к разрушению есть творческая страсть для русского анархизма, поскольку разрушение старого мира предполагает созидание нового, более совершенного. Это «русское отвержение соблазна царства этого мира»26. Бердяев полагает анархизм как тему русского сознаний и исканий.
Глава VIII
В восьмой главе философ снова возвращается к религиозной теме. Разделяя русскую философию на академическую и оппозиционную, первую Бердяев осуждает за косность и отсутствие оригинальности. Русская мысль, по мнению Бердяева, не могла оставаться отвлеченно-философской — слишком большое значение оказывало на нее острое ощущение социальной неправды. Не случайно религиозная философия в России началась не с богослова, а с отставного офицера Хомякова. Бердяев полагает, что в России образовалась «религиозно‑философская вольница»27. На примере Хомякова, Вл. Соловьева и др. он подчеркивает, что русская религиозная философия находится в оппозиции к официальной, университетской философии.
«Религиозная философия предполагает соединение теоретического и практического разума, достижение целостности в познании»28. Также Бердяев подчеркивает тоталитарный характер русской религиозной философии, ее искание целостности и «противоложение» западной философии.
Пологая одной из важнейших для русской философии проблему существования зла, Бердяев приходит к выводу, что «русские безрелигиозные направления – социализм, народничество, анархизм, нигилизм и самый наш атеизм – имели религиозную тему и переживались с религиозным пафосом»29.
Важным этапом в развитии русской религиозной философии Бердяев считает формирование категории соборности, которая ставила конкретные вопросы вместо отвлеченных. «Непогрешимость почиет единственно во вселенскости церкви, объединенной взаимной любовью»30, этот тезис, по мнению Бердяева, наиболее емко передает идею соборности Церкви. В этом суть православного понимания свободы.
Владимир Соловьев, по мнению Бердяева, первым создал оригинальную систему религиозной философии, раскрыв ее в ряде трактатов. Он во многом заложил основы религиозной философии ХХ века. Идеи всеединства, Софии — вечной женственности Божьей Премудрости трактуется Бердяевым как эротическая и экстатическая влюбленность в красоту божественного Космоса. Бердяев подчеркивает, что в философии Вл. Соловьева «есть два отрицательных начала – смерть и грех и два положительных желания – желание бессмертия и желание правды»31. Он также, что кажется Бердяеву очень важным, разделяет бытие и сущее: мир земной и мир божественный.
Идея соборности стала основой для формирования категории богочеловечества, вытекающий из идеи объединения церквей. Власть божественного закона на земле делает ненужной власть кесаря. Единение человечества во Христе (и, следовательно, Божества и человечества) противопоставляется ницшеанскому учению о сверхчеловеке.
«Будет ли и когда будет у нас это духовное преобразование, по которому и все земное мы стали бы разуметь по Христу; все гражданские порядки были бы нами и понимаемы и сознательно выдерживаемы в силе и смысле благодатных порядков»32 — один из главных вопросов русской религиозной философии и одна из главных задач русских социальных преобразователей. Это ожидание новой эпохи в христианстве, ожидание эпохи Св. Духа. Бердяев полагает это одной из форм русского эсхатологигзма.
Глава IX