"Священный союз" и греческий вопрос : дипломатия Александра I на конгрессе в Торппаю-Лайбахе(1810-1821гг.)

Содержание

Введение
Глава I. В преддверьях Священного союза
Глава II. Священный союз
Глава III. Конгрессы в Троппау (Тропаве) и Лайбахе (Люблянах) в 1820-1821 г.г.).
Глава IV. Греческая проблема
Глава V. Особенности краха Священного союза
Заключение
Список использованной литературы

"Священный союз" и греческий вопрос : дипломатия Александра I на конгрессе в Торппаю-Лайбахе(1810-1821гг.)

Какова была ценность этого акта и какое значение ему придавалось? Некоторые видели в нем как бы первый симптом предстоящего крестового похода против турок, о котором мечтал царь; в 1816 году, когда этот документ был опубликован, Порта взволновалась и запросила объяснений у Вены и Лондона. Либералы приняли в нем открытие систематических действий, планомерной кампании против них и против либеральных идей. Это не совсем совпадало с действиями Александра I незадолго до того навязал Бурбонам хартию и рекомендовал им лояльно применять ее на практике и который даже собирался дать очень либеральную конституцию Польше. Только значительно позже, после революции в Неаполе, на конгрессе в Троппау в 1820 году ему суждено было обратиться к реакционной политике и примкнуть к абсолютистским доктринам Меттерниха. Последний, впрочем, взял на себя задачу очистить царя от обвинений, выдвинутых либералами: мысль о том, что союз был основан для ограничения народных прав и усиления абсолютизма, была клеветой на благороднейшие намерения монархов. Декларация эта была не чем иным, как моральной манифестацией, выражением мистического настроения императора Александра и притом неподходящим и неудачным символом единения между монархами, пустым и звонким документом. Меттерних должен был вложить в него определенное содержание, подобно тому как Наполеон наполнил реальным содержанием бесплотные формы сийесовской конституции, и под влиянием Меттерниха Священный союз действительно сделался лигой монархов против народов.
Впрочем, монархи почти немедленно оставили почву абстракций и смутной мистической фразеологии и при возобновлении Шомонского договора 20 ноября 1815 года приняли весьма определенное и совершенно конкретное решение. С целью обеспечения и облегчения практического исполнения договора и для упрочения дружеских отношений, связывающих монархов, было решено, что стороны будут периодически собираться в определенные сроки на совещания, посвященные великим общим интересам и рассмотрению мер, которые в каждую данную эпоху признаны будут наиболее благотворными для спокойствия и процветания народов и для сохранения европейского мира». Этот стиль, без сомнения, был еще целиком пропитан духом Александра I; но сущность принадлежала Меттерниху, а идея этих великих периодических съездов, своего рода европейской директории, обсуждающей и решающей все вопросы общего порядка, принадлежала уже безусловно ему9.
Глава III. Конгрессы в Троппау (Тропаве) и Лайбахе (Люблянах) в 1820-1821 г.г.)
В январе 1820 года возмутившаяся испанская армия принудила Фердинанда VII снова ввести в действие конституцию 1812 года. В марте предложил державам принять против революционеров энергичные меры. Но Англия уклонилась от этого предложения, а Меттерних последовал ее примеру. Первой были выгоны беспорядки, происходившие в Испании, равно как и восстание ее американских колоний. Меттерних же, с одной стороны, предчувствовал, что дело военного вмешательства в данном случае несомненно будет возложено на одну лишь Францию, и задавал себе вопрос: не будут ли французские солдаты при встрече с испанскими революционерами также охвачены либеральными идеями? С другой стороны, он опасался, что Франция в случае успеха не приобрела слишком преобладающего влияния на Пиренейском полуострове. В данном случае политический деятель опять забывал доктрину и аргументацию теоретика10.
Дело приняло другой оборот, когда неаполитанские солдаты, в свою очередь поднявшие возмущение, навязали королю Обеих Сицилий Фердинанду I ту же самую конституцию 1812 года. Неаполитанский бунт мог послужить исходной точкой широкого объединительного движения, а в Австрии, которая благодаря своим владениям была заинтересована в итальянских делах, не могла смотреть на события, угрожавшие ее владениям. Меттерних немедленно двинул австрийские войска в северную Италию. Франция предложила созвать новый конгресс. Ришелье написал Меттерниху, о том, что созвав еще один конгресс можно ожидать положительные результаты от такой меры, которая, подтверждая существование тесного единодушия между пятью державами, способна успокоить благонамеренные элементы и устранить злонамеренных людей. У Ришелье, который не хотел позволить хозяйничать в Италии одной Австрии и таким образом еще усилить там свое влияние, была задняя мысль выступить в роли посредника между неаполитанским народом и его королем и в продолжение тех нескольких недель, что должны были пройти до открытия конгресса, склонить всех ко взаимным уступкам. Этот план, о существовании которого Меттерних догадывался и успеха которого он боялся, провалился, вследствие упорства старого Фердинанда, подстрекаемого Австрией, и вследствие возбужденного состояния умов неаполитанцев11.
20 октября 1820 года Троппау прибыли оба императора, прусский наследний принц, Меттерних, Нессельроде, Каподистрия, Гарденберг, Чарльз Стюарт и посланники Франции при венском и петербургских дворах – герцоги Караман и де Ла Ферронэ. Все дипломатическое искусство Меттерниха направлено было к тому, чтобы принудить Европу признать те принципы, которым он недавно доставил победу в Германии. Это сопряжено было с известными трудностями. В длинной записке, прочитанной им при самом начале совещаний, он старался доказать, что всякое правительство имеет право контролировать политические перемены, происходящие в другом государстве, если только эти изменения по своему характеру являются угрозой для безопасности его соседей. Специально для данного случая он добавил, что договор, заключенный 12 июня 1815 года между австрийским императором и неаполитанским королем, включал ее стороны последнего обязательство не допускать в своем государстве никаких органических перемен, стоящих в противоречии со старыми монархическими принципами или с теми правилами, которые приняты императором во внутреннем управлении своими итальянскими владениями. Поэтому лишь возвратить Фердинанду в полном объеме его неограниченную власть.
Представители Франции и Англии находились в чрезвычайно щекотливом положении. Обе эти страны, в которых господствовал конституционный режим, не могли выступить в качестве противников этого самого режима у других народов. Ла Ферронэ в своих Предварительных замечаниях позволил себе выразить открытое порицание выводам Мететерниха. Как впоследствии сделал это Манюэль, которому пришлось даже поплатиться за свои слова исключением из палаты, Ла Ферронэ осмелился даже напомнить о том вреде, который был причинен Людовику XVI иностранным вмешательством. Наконец, он подчеркивал тот факт, что звание конституционного монарха налагало на Людовика XVIII особую сдержанность. Что касается английского представителя, тот прямо заявил, что присутствия на конгрессе в качестве простого зрителя, он не может подписать никакого протокола постановлений, так что пришлось ограничиться составлением простого журнала заседаний.
Если царь и не хотел признать за Австрией на основании трактата 1815года права на военное вмешательство, то зато он был твердо убежден, что государства, входящие в состав пятерного союза, имеют право и обязаны обсудить неаполитанский вопрос. Он требовал, чтобы принцип снова был провозглашен в торжественной декларации, после чего неаполитанскому королю будет сделано предложение дезавуировать все меры, проведенные революционерами, принять необходимые меры для восстановления спокойствия в его королевстве и «для установления такого порядка вещей, который будет соответствовать действительным желаниям населения». В случае, если он уклониться от исполнения этого долга, Австрия приступит от имени Европы к оккупации Неаполитанского королевства. Одним словом, царь хотел, чтобы неаполитанский король отменил конституцию, навязанную ему его подданными, но чтобы после этого он сам даровал им либеральные учреждения.
Это не могло нравиться Меттерниху. Австрия ни в коем случае не могла допустить существования в Италии какого бы то ни было конституционного государства. Поэтому необходимо было разрушить последние остатки либеральных поползновений у Александра. Меттерниху еще раньше удалось вырвать у царя заявление, что «с 1814 года царь ошибался относительно общественного настроения, что он наделал много зла и постарается его исправить»12. В длинных беседах канцлер нарисовал перед Александром картину грозно надвигающейся со всех сторон революции. Еще совсем недавно (24 августа) она разразилась в Португалии; чувствовалось, что она уже готова разразиться в Пьемонте; даже во Франции самые благонамеренные министры находились во власти капризов платы. Следует заметить, что другим замыслом Меттерниха было поссорить царя с Францией. Лишь один неограниченные монархи достаточно сильны для того, чтобы спасти находящиеся в опасности общество, и никогда еще тесное сближение между ними не представлялось более настоятельным, никогда еще не могло дать более блестящих результатов. Усилия Меттерниха увенчались успехом. Вскоре выяснилось, однако, что такая политическая линия противоречила интересам русского правительства. Она подрывала престиж России на Балканах. Кроме того, репрессивные действия султана против греческого судоходства, обслуживающего торговлю южной России, наносили большой ущерб русской торговле на Черном море. Турецкое правительство ввело свои войска на территорию Дунайских княжеств, что означало нарушение обязательств Турции по прежним русско-турецким договорам. Русский посол в Константинополе делал соответствующие предложения Порте, но они оставались без последствия. Тогда русское правительство разорвало дипломатические отношения с Турцией.
Меттерних предпринял все возможное, чтобы удержать царя от объявления войны. Ему помогли в этом другие участники Священного союза. Они убеждали царя, что война против султана будет содействовать революционному движению в других странах Европы. Кэстльри не меньше Меттерниха боялся возможного выступления России. 21 июля 1821 года он писал в Петербург своему представителю (Бэготу) для сообщения Александру: «Греки образуют разветвление того организованного духа возмущения, который систематически пропагандируется в Европе и который проявляется взрывом всюду, где ослабевает по какой-либо причине рука правящей власти»13. Царь не решился на войну. Он решил отойти от греков. Меттерних торжествовал.
Австрийская интервенция погасила революцию в Неаполе и в Пьемонте; греки были брошены на произвол турецкого султана. Еще не был восстановлен абсолютизм в Испании. Для организации интервенции в Испании постановлено было собраться осенью 1822 года в Вероне, в Северной Италии, принадлежавшей тогда Австрии.
Но еще раньше, чем собрался Венский конгресс, в Англии произошло событие, оказавшееся чрезвычайно важным для всего дальнейшего развития дипломатических отношений в Европе.
Без ведома французских и английских представителей министры Австрии, России и Пруссии составили протокол, который 19 ноября был прочитан на конгрессе и который циркулярной депешей этих трех дворов, датированный 8 декабря, был доведен до сведения всей Европы. Входящие в состав европейского союза государства, во внутреннем строе которых произойдет какая-нибудь перемена, вызванная бунтом, перестают считаться членами этого Союза. Союзные державы считаются членами этого Союза. Союзные державы откажутся признавать перемены, произведенные незаконным путем. Для того чтобы привлечь обратно в лоно союза те государства, в которых произойдут подобные перемены, державы предпримут сперва дружественные шаги, а затем пустят вход принудительные меры, если применение силы окажется неизбежным. Эти постановления были применены по отношению к Неаполю. Фердинанд был приглашен явиться в Лайбах для совместного совещания с союзниками относительно интересов своего королевства. В случае если усилия трех дворов не увенчаются успехом, на Австрию возлагалась обязанность обеспечить восстановление порядка вооруженной рукой.
Декларация трех дворов вызвала энергичный протест английского правительства, которое отказывалось признавать право на вмешательство.
С своей стороны, французское правительство также заявило, что оно не может присоединиться к протоколу от 19 ноября. Но эти протесты носили чисто платонический характер. Франция и Англия заявляли о своем горячем желании не разрывать Союза, оба эти государства твердо решили не ставить никаких препятствий действиям трех монархов. Ришелье, тем не менее, попытался еще раз сделать излишним вмешательство Австрии, живо убеждая неаполитанских либералов по собственному почину изменить конституцию в монархическом смысле. Но либералы, ни о чем и слышать не хотели, и Фердинанд смог выехать из Неаполя только после того, как он торжественно поклялся перед палатой защищать конституцию против союзников14.
Конгресс в Лайбахе. «Какую роль станет теперь играть неаполитанский король? – писал герцог Ришелье. – Заявит ли он, что все его уступки были вырваны у него насилием? Я не могу без отвращения думать о такой низости»15. Едва высадившись в Ливороно, Фердинанд написал австрийскому императору письмо, в котором он дезавуировал все факты, навязанные ему революцией. Если бы не вмешательство французского посланца Блака, то он даже подписал бы обращении к вооруженной помощи союзных монархов. В Лайбахе под диктовку Меттерниха Фердинанд написал письмо, в котором предлагал неаполитанскому парламенту отречься от революционных учреждений и подчиниться его абсолютной власти, как этого хотели державы. «Если отказ это будет добровольным, то дело будет при его участии улажено, но даже и в этом случае дворы требует гарантий, необходимых для безопасности соседних государств», Одной из этих гарантий была, во всяком случае, военная оккупация. Представители союзных государств в Неаполе должны были поддержать это королевское послание коллективным давлением на принца-регента, но французский и английский представители предпочли остаться в стороне. Неаполитанский парламент отклонил притязания монархов как «несовместимые с достоинство, честью и независимостью нации», Австрийские войска, выступившие в поход в начале марта, 24 –го вступили в Неаполь почти без ружейного выстрела и затем оставить для наблюдения за применением реформ, программу которых Меттерних, вопреки тщетным проетстам Франции, сам составил в Лайбахе.
Конгресс был официально закрыт. Было решено, что монархи соберутся в следующем году во Флоренции, как вдруг одно за другим получились известия о восстании пьемонтцев в Александрии и о попытке князя Ипсиланти поднять восстание в дунайских провинциях. Монархи остались в Лайбахе, но официально общих совещаний не было. Австрийская армия даже без поручения Европы вступила в пьемонтские владения, где 10 апреля был восстановлен прежний политический строй. Что же касается событий на Востоке, то Меттерниху удалось представить их царю как «новое покушение революционеров, имеющее целью отвлечь внимание союзников на Восток для того, чтобы освободить себе поле действий и без всякой помехи чинить свои разрушительные происки в Италии, Германии и Франции»16. Ему удалось заставить монархов одновременно уведомить константинопольское правительство, что «верные публично объявленным принципам, они никогда и нигде не станут поддерживать противников общественного порядка». Но во всяком случае, так как до тех пор Турция стояла в стороне от общеевропейских дел, то Европа «предоставляла Порте самой озаботиться охранением своей собственной безопасности». По мнению Меттерниха, на все это дело следовало смотреть, как на «стоящее вне цивилизации». Оно должно было «плохо кончиться» для греков. Но «там, за восточными границами, триста или четыреста тысяч повешенных, зарезанных и посаженных на кол людей не шли в счет!».17
Таким образом, Меттерних мог рассматривать Лайбахский конгресс как новое торжество своей политики, так как главный пункт его доктрины – право на вооруженное вмешательство – был санкционирован державами. Впрочем, далеко не всеми, и при несколько более внимательном рассмотрении оказывалось, что соглашение пяти держав стремится по всем правилам логики уступить место союзу трех неограниченных монархов. Англия категорически отказалась подписать Троппауский и Лайбахский протоколы, а Франция подписала их, сделав лишь при этом определенные оговорки относительно размеров права на вмешательство. Заключительная декларация конгресса была составлена только от имени Австрии, России и Пруссии.
В течение 1822 года внутренние перемены готовы были на самое короткое время сблизить Францию с политикой неограниченных монархий, но эти же самые события все более и более отдаляли от этой политики Англию. Во Франции ультрароялистская партия решительно взяла перевес над осторожной умеренной партией, которую в правительственных кругах представлял Ришелье. В Англии Кэстльри, хотя публично и протестовавший против политики Меттерниха, но тайком всегда ее поддерживавший, сошел со сцены, а преемник его Каннинг должен был согласовать свои действия со своими заявлениями. Это скоро обнаружилось на Веронском конгрессе.
Глава IV. Греческая проблема
Еще более сокрушающий удар был нанесен «принципам 1814, 1815 и 1818 г.г.» в другом, несравненно более важном для тогдашней Европе деле – в вопросе о греческом восстании18.
В 1821-1822 г.г. греческое восстание против турок переживало время тяжких поражений. Решения конгрессов Священного союза, колебания Александра, отставка Каподистрия лишали, казалось, греков всякой надежды на помощь извне. Страшная резня, учиненная турками среди хиосских греков, зверские избиения в Константинополе и провинции, публичное повешение патриарха константинопольского – все это прошло султану Махмуду II даром. Правда, Александр давно раздражало вызывающее поведение турецкой дипломатии относительно России. Но зато в Вене были довольны позицией Турции. Знаменитый ответ турецкого министра иностранных дел (рейс эфенди) по поводу хиосской кровавой бани: «Мы знаем лучше, как нам обращаться с нашими подданными» - возмутил Александра, но зато привел в полный восторг Меттерниха. Махмуд II не пожелал даже прислать своего представителя на Веронский конгресс, хотя ему и был там обещан любезный прием19.
Но греки продолжали борьбу. В кругах английской буржуазии складывалось мнение о необходимости обеспечить британское влияние в Греции на случай, если она добьется независимости. Каннинг круто повернул руль британской политики в греческом вопросе. Он перехватил у русских инициативу в деле покровительства грекам, проявленную, но потом упущенную царем в 1821 г. Каннинг начал с того, что, даже не уведомив никого из дипломатического корпуса в Лондоне, 25 марта 1823 года торжественно заявил, что Англия отныне будет признавать греков и турок двумя воюющими сторонами. Это как гром поразило Меттерниха. Каннинг правильно рассчитал удар, нанеся ег Священному союзу в самом слабом его месте там, где тайна, но острая вражда разъединяла Меттерниха и Александра, - в вопросе об отношении к Турции. Из факта признания воюющей стороной «бунтовщиков», революционеров, «бандитов» греков вытекало, что само восстание греков Англия считала законным и что первая территория, где повстанцам удалось укрепиться, будет признана той же Англией самостоятельным государством.
Мужественная борьба греческого народа дала могучий толчок общественному движению в России и в Европе. Отношение Александра к политике Каннингаг в греческом впросе также свидетельствовало о наступающем повороте в судьбах Греции.