Проблемы урегулирования этнотерриториальных конфликтов на постсоветском пространстве на примере Нагорного Карабаха

ПЛАН
Введение
Глава I. Теоретико-методологические основы исследования этнотерриториальных конфликтов
1.1. Природа (сущность) этнотерриториальных конфликтов
1.2. Типология этнотерриториальных конфликтов
Глава II. Прогнозирование и урегулирование этнотерриториальных конфликтов
2.1. Прогнозирование этнотерриториальных конфликтов
2.2. Способы урегулирования этнотерриториальных конфликтов
Глава III. История и протекание Нагорно-Карабахского конфликта
3.1. Причины и предпосылки Нагорно-Карабахского конфликта
3.2. История конфликта
3.3. Проблемы обеспечения региональной безопасности в контексте урегулирования исследуемого конфликта
Заключение
Список литературы

Проблемы урегулирования этнотерриториальных конфликтов на постсоветском пространстве на примере Нагорного Карабаха

«Холодная война» тормозила возникновение некоторых этнических, религиозных и расовых конфликтов, но после ее завершения они проявились с нарастающей силой. По мнению исследователей, войны чаще происходят на религиозной или этнической основе, нежели на почве различий в политической идеологии. Усиление роли религиозной составляющей ставит под сомнение теории модернизации и секуляризации, преобладавшие в западной социально-политической науке на протяжении ХХ в. Наиболее популярными среди конфликтологов пока остаются «экономические» концепции.
Ряд исследователей разделяет гуманитарные интервенции 1990-х и нынешние конфликты в Афганистане и Ираке, полагая, что политическая (и финансовая) воля к проведению первых испарилась после 11 сентября 2001 года. Но со временем такие явления, как этнические чистки, насилие, голод и т.п. в какой-либо стране, могут заставить мировое сообщество вернуться к концепции гуманитарных интервенций.
Пока же на первом месте среди угроз современному глобальному обществу находятся террористические нападения. Ранее для победы достаточно было «пережить» противника. Теперь Америке необходимо не только разгромить и дискредитировать противостоящие идеологии, но и предложить собственный, привлекательный вариант развития.
        Универсализация террористической угрозы против государств привела к приравниванию этой борьбы к войне. Появилась аббревиатура ГВПТ – «глобальная война против террора» (GWOT – Global War on Terror). Формируются альянсы государств из прежде противостоящих «лагерей». Основной причиной появления концепции войны против терроризма явились теракты 11 сентября 2001 г. В США в октябре 2001 г. был принят Закон о патриотизме, в котором борьба с терроризмом в юридическом отношении была практически приравнена к настоящей войне.
        Впервые новая концепция войны сработала во время военной кампании в Афганистане против талибов, вскоре после которой стало ясно, что Вашингтон на этом не остановится. В самом деле, осенью 2002 г. была оглашена «доктрина превентивной войны» (doctrine of preventive war), согласно которой Америка решила применять силу против террористов и поддерживающих их государств, в любой точки мира. Затем весной 2003-го последовало нападение на Ирак. Сейчас основным противником в США объявлен «терроризм с глобальными возможностями». Таким образом, террористическая угроза «детерриториализована» – она отныне не имеет определенных географических параметров.
Отношения лидеров между собой и каждого из них с региональным пространством во многом определяют среду, в которой не разрастаются, но и не разрешаются «главные» региональные конфликты, например, в Тайваньском проливе, на Корейском полуострове и в отношениях между Россией и Японией из-за островов южной части Курильской гряды.
        Первые два конфликта, несмотря на отличия, имеют такие общие черты, как:
        – развитие в контексте длительного соперничества сторон;
        – зависимость их эволюции от экономического фактора;
        – подчиненность логике взаимодействия великих держав.
        Российско-японский конфликт – типичный КНИ (конфликт низкой интенсивности) с точки зрения его периферийности по отношению к основным составляющим стратегического взаимодействия сторон, а также роли взаимных представлений вариантах выхода из конфликтной ситуации.
Особенностью ситуации в Тайваньском проливе является то, что конфликт острова и материка с начала 1970-х годов превратился из производной от глобального противостояния СССР и США в сложный автономный процесс. Сегодня он имеет значение и как двустороннее «противостояние через пролив», и как фактор американо-китайских отношений.
В качестве основных видов конфликтов Г.И. Козырев выделяет следующие: межгосударственные и международные, внутригосударственные, локальные.17
В исследовании политического конфликта можно выделить следующие сферы:
Конфликты между уровнями властных полномочий (по вертикали власти: между Центром и субъектами, региональными и провинциальными уровнями).
Конфликты среди разных социальных слоев. Они связаны с нарастающей социальной дифференциацией общества, социальным неравенством.
Межнациональные конфликты. Вызваны причинами, связанными с социально-экономическим развитием, уровнем жизни в разных регионах России, особенностями политической обстановки в них.
Межгосударственные конфликты.
Для понимания конфликта важно иметь представление о причинах и формах выражения социальной напряженности в обществе, социальной группе. Социальная напряженность - индикатор социального кризиса, нарастающего конфликта.
Можно выделить следующие признаки социальной напряженности:
распространение недовольства в самых широких слоях населения сложившимся положением дел;
утрата доверия к властям, руководителям;
пессимистические оценки будущего;
неуверенность в завтрашнем дне.
Опираясь на статистику, современные исследователи полагают, что классические межгосударственные войны можно считать устаревшими. Среди причин, указывающих на это, назовем следующие: революции в сфере ядерного оружия (в результате которой война между ведущими ядерными игроками стала практически невозможной), а также в сфере современных обычных вооружений.
За последнюю треть XX века понятие «конфликт» постепенно подменило понятие «война». Это было связано с тем, что при изучении войн яснее становились их сущностные характеристики. По мере усложнения мирополитических процессов война стала определяться как частный случай более широкого феномена – конфликта. Это дало возможность разграничивать различные стадии и виды конфликтов, а соответственно, и позволило находить новые формы их предотвращения и разрешения.
        По оценкам Гейдельбергского института по изучению международных конфликтов, в период с 1945 по 2000 г. к типу «классических» войн относилось всего лишь около 15% (в 2001 г. – 6,5%). Причем к самым опасным очагам напряженности между государствами можно отнести конфликт между Индией и Пакистаном, чреватый, в случае эскалации, применением ядерного оружия.18
В российской истории можно выделить два наиболее распространенных вида конфликта. С одной стороны, это внутригосударственные конфликты за контроль над ресурсами, в борьбе за власть, экономические дивиденды. С другой – международные конфликты с другими государствами, связанные с идеологическими или территориальными расхождениями.
Усиление роли религиозной составляющей ставит под сомнение теории модернизации и секуляризации, преобладавшие в западной социально-политической науке на протяжении ХХ в. Наиболее популярными среди конфликтологов пока остаются «экономические» концепции.
Отношения лидеров между собой и каждого из них с региональным пространством во многом определяют среду, в которой не разрастаются, но и не разрешаются «главные» региональные конфликты, например, в Тайваньском проливе, на Корейском полуострове и в отношениях между Россией и Японией из-за островов южной части Курильской гряды.
Первые два конфликта, несмотря на отличия, имеют такие общие черты, как:
– развитие в контексте длительного соперничества сторон;
– зависимость их эволюции от экономического фактора;
– подчиненность логике взаимодействия великих держав.
Российско-японский конфликт – типичный КНИ (конфликт низкой интенсивности) с точки зрения его периферийности по отношению к основным составляющим стратегического взаимодействия сторон, а также роли взаимных представлений вариантах выхода из конфликтной ситуации.
Итак, этнотерриториальный конфликт может возникнуть: 1) в результате трансформации социального конфликта в социально-политический, например, когда социальные проблемы, лежащие в основе конфликта, затрагивают жизненно важные интересы больших этносов, и для их решения необходимо использовать политические методы борьбы; 2) в результате вовлечения в политический конфликт широких социальных слоев или этнических групп. Таким образом, этнотерриториальный конфликт – это столкновение (противоборство) двух и более субъектов (этносов, сторон), которые осуществляют несовместимые общественные интересы, цели и ценности, непосредственно или опосредованно связанные с жизненным пространством (территорией) и политической (государственной) властью. Субъектами и участниками этнотерриториальных конфликтов могут быть, преследующие свои интересы этнические группы, их социальные и политические акторы (государства, общественные и политические организации и движения, социальные общности и др.).
Глава II. Прогнозирование и урегулирование этнотерриториальных конфликтов
2.1. Прогнозирование этнотерриториальных конфликтов
Прогнозирование этнотерриториальных конфликтов способствует снижению насилия в период его протекания. Оно помогает понять причины распада государств и будущий характер этнотерриториального конфликта, а также новых государств, образуемых в результате их разрешения. Подобное прогнозирование возможно лишь с учетом внешних влияний, после распада «биполярного мира» выступивших не только в качестве катализатора дезинтеграции, но и как фактор этнотерриториального конфликта.19
Нередко прогнозирование этнотерриториального конфликта затруднено из-за неконтролируемости внешнего нажима. Нередко мы видим «государство-фантом», как, например, Боснию и Герцеговину – искусственную федерацию, созданную под внешним нажимом и сохраняемую лишь благодаря контролю со стороны США и ЕС. Это государство называют «государством-нацией», а его антиподом выступает «нация-государство», как, например, Хорватия или Нагорный Карабах. Состояние внутренней межэтнической напряженности наглядно показывает, что «построить счастье на несчастии чужих нельзя».20
Прогнозирование этнотерриториальных конфликтов должно учитывать весь комплекс проблем, обусловленных отсутствием значимого исторического опыта собственной государственности. Все это усугубляет этнический конфликт, который в свою очередь дезорганизует процесс становления национальной государственности.
Наилучший способ регулирования конфликта - его предупреждение, умение действовать превентивно. Надо знать и уметь наблюдать за такими явлениями, которые можно было бы назвать индикаторами конфликта. Для управления любым конфликтом чрезвычайно важно умение вести переговоры, ведь в конечном счете обе конфликтующие стороны заинтересованы в достижении компромисса.
В процессе ведения переговоров можно выделить:
подготовительную фазу, первоначальный выбор позиции;
поисковую фазу;
финальную фазу.
Западные исследователи разработали несколько принципов, которые помогают лидерам вести переговоры в процессе разрешения социального конфликта.
Важнейшие среди них:
переговоры начинаются с конструктивного определения проблемы;
участвующие стороны должны понимать друг друга;
долговременные решения базируются на интересах, а не позициях;
переговоры должны быть гибкими.
Хотя в XXI веке конфликт приобретает ряд новых черт, его сущностные характеристики во многом остаются устойчивыми. Трансформация международной системы определяет при этом естественное изменение особенностей вооруженных столкновений нового поколения. Внутригосударственные и асимметричные конфликты занимают сегодня в международной политике более видное место, чем то, что было характерно для ХХ века и более ранних исторических периодов. Гораздо заметнее проявляет себя международная конфликтность, имеющая религиозно-этническую, экономическую и экологическую природу.
      Экономически развитая и военно-политически более могущественная часть мирового сообщества стремится взять на себя существенную долю бремени конфликтного урегулирования. Но одновременно «развитые субъекты» в ряде случаев порождают этим новые противоречия. Природа современного конфликта во многом определяется факторами военно-технологических и информационных новаций, которые создают новые возможности для преодоления конфликтности, но одновременно и повышают в ряде случаев риски для стран-участниц конфликта.
      С учетом роли США в международной политике, ключевую роль в формировании «облика» современного конфликта и условий его урегулирования будет играть фактор американской внешнеполитической и военной бюрократии – ее восприимчивости к тем или иным конфликтогенным характеристикам мирового развития, а также представлений Вашингтона об оптимальных путях предотвращения новых и снижения интенсивности имеющихся международных конфликтов.
Как утверждает З.Бжезинский, антагонизм в отношении США происходит от представления о них как о стране-индивидуалисте, думающей только о своих собственных интересах. Глобализация, являющаяся позитивным явлением, по его мнению, в краткосрочной перспективе создаст немало трудностей, острых проблем. «Если США делают ставку на глобализацию как движитель перемен, они должны больше заниматься проблемами, которые порождает глобализация… Поражение американцев будет означать глобальную анархию… По мере того, как будут приближаться выборы и война в Ираке будет оказывать еще больше влияния, республиканцы скажут Бушу: «Ваша политика безумна Это не война во имя национальных интересов, а война президентского самолюбия».21
Например, в Таджикистане экономическая стабилизация выступает одним из аспектов урегулирования конфликта. Сейчас  Таджикистан выступает как самостоятельный и активный субъект региональной политики. С момента образования он остается верным принципам соблюдения международных обязательств и региональной интеграции. Одна из главных задач республики – создание благоприятных условий для ускоренного развития экономики, инфраструктуры и рыночных механизмов, обеспечения энергетической независимости и развития коммуникаций.
Например, в решении российско-японского конфликта на выработку решений и формулирование позиций сторон влияет идеологическая ориентация политических элит обеих стран. Исправляя ошибки дипломатии ельцинского периода, Россия пришла к новому прочтению прежней советской позиции, сводящейся к отказу от признания самого территориального спора. На сегодняшний день Москва заявляет, что «никогда не считала, что должна отдавать Южно-Курильские острова» и у нее нет сомнений относительно принадлежности и суверенитета островов.22
      Нельзя говорить о переговорном тупике в этом споре. Решение проблемы укладывается в контекст формирования совместных стратегических приоритетов России и Японии. Можно констатировать совпадение позиций Токио и Москвы по ряду основных проблем международной безопасности, а развитие современного взаимодействия базируется на опыте устойчивых – хотя холодных и расчетливых – российско-японских отношений в течение полувека.
    Существует специальный «План действий», позволяющий координировать официальные партнерские отношения двух стран. Можно говорить о формировании новой тенденции: стремлении России в реальной практике принизить значение разногласий с Токио, привлечь внимание японской стороны к решению иных задач. С весны 2004 г. действует механизм неформальных консультаций «Совета мудрецов», которые оказывают влияние на общественное мнение двух стран, а также на представления о позициях участников конфликта. Характер конфликтов в Северо-Восточной Азии и особенности их эволюции свидетельствуют о том, что в регионе в принципе сложилась (отчасти стихийно) система стабилизации и предупреждения конфликтов. Она включает способы сигнализации оппоненту о нежелательности тех или иных его действий и об опережающем уведомлении об отсутствии или наличии намерений идти на обострение ситуации. Работают неправительственные организации, налажены неформальные обмены, выполняющие совещательные функции, помогающие вести мониторинг за состоянием конфликтной ситуации. По сути, создаются предпосылки для построения механизма укрепления доверия, взаимного оперативного предоставления информации о действиях конфликтующих сторон. Происходит эволюция главной «оси» отношений стран-лидеров, определяющей состояние системы. 
Несмотря на сохранение традиционных «реалполитических» подходов к решению региональных проблем у многих стран региона, происходит нарастание тенденции к решению КНИ на основе сотрудничества, в том числе многостороннего. Формируются новые правила и нормы, составляющие неписанный пока «кодекс внешнеполитического поведения» государств. Он учитывает стремление основных игроков в регионе обеспечить стабильность и поддержание высоких темпов развития.
     Управлению конфликтом может способствовать частичная институционализация механизмов поддержания стабильности. Несмотря на сложности, есть предпосылки к формированию некоего восточноазиатского контура системы обеспечения коллективной безопасности. В улаживании конфликтов происходит совмещение задач снижения уровня противостояния и поиска взаимоприемлемого решения. Стирается грань между урегулированием и разрешением противоречий. Практикуется целый набор методов управления/урегулирования конфликтов: откладывание решения конфликта на неопределенное будущее, концентрация усилий на неконфликтных сферах сотрудничества, использование состояния экономической взаимозависимости. Управление КНИ ориентирует на ведение «мирной конкуренции», канализацию противоречий в области, где они могут проявляться в наиболее «мягких» формах. Укореняется практика принятия неопределенных решений, которые позволяют сторонам интерпретировать их в свою пользу, но одновременно оставаться в пределах «устойчиво мирных разногласий».
Классическая «реалистическая» логика мешает выработке компромиссов. Нет ясности в вопросе о том, насколько для решения КНИ эффективна политика экономической интеграции. Есть сомнения в том, что их затуханию в Азии может способствовать экспансия западных ценностей и демократии. Учитывая специфику региона, можно предположить, что «распространение демократии» провоцирует рост конфликтности. По крайней мере, в тайваньском конфликте напряженность по обоим берегам пролива сегодня – это не только стратегическое противостояние, но и сопротивление Пекина наступлению западных ценностей, с которыми ассоциирует себя тайваньская сторона. Так, например, американские аналитики разрабатывают целую «стратегию непрямых действий» для оказания умиротворяющего влияния на Китай – не «в лоб» и непосредственно, а косвенно, опосредованно, через изменение среды региональной безопасности.23
Прогнозирование этнотерриториальных конфликтов должно идти от того, что они могут быть вызваны и ограниченностью национальных ресурсов, а также использованием квазидемократических методов власти.24
Так, например, абхазо-грузинский этнотерриториальный конфликт, разразившийся летом 2008 г. явился очевидной угрозой России на ее южных границах. Однако наряду с рассуждениями о том, что после российско-грузинской войны августа 2008 года, именуемой «пятидневной», мы живем в новом мире, появляются более частые прогнозы о дальнейшем развитии событий непосредственно в регионе Кавказа.25 В сложившейся ситуации Кавказ, как никогда, видится единым геополитическим образованием. В начале сентября 2008 г. депутат Государственной думы РФ К.Затулин даже выступил с утверждением, что «конфликт между Южной Осетией и Грузией способствовал стабилизации положения на Северном Кавказе».26 Несмотря на столь спорное суждение, действительно нельзя не признать, что поскольку на Кавказе уважают силу, теперь каждый, кто помышлял о противостоянии с Россией, трижды подумает, прежде чем начать действовать.27
Не отвергая мысль о том, что демонстрация Москвой силы способна остудить некоторые горячие головы в Грузии, нельзя не учитывать и иные, разнонаправленные последствия этой войны, кульминацией которой явилось признание Россией независимости Южной Осетии и Абхазии. Спустя полтора года после войны, кроме Никарагуа и Венесуэлы никто так и не признал их новый статус. Международное право не терпит двойных стандартов.
Ситуация усугубляется тем, что практически все республики Северного Кавказа, по данным этнологов, имеют наиболее высокий рейтинг конфликтогенности в России.28 Во время и после завершения российско-грузинского столкновения негативные тенденции в указанных северокавказских республиках развивались прежним ходом.