позднеантичный мир и христианство в произвендениях Анатоля Франса: роман "Таис", новеллы, "Прокуратор Иудеи", "Лета Адилия", " Амихус Целестен"

ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА I. Античность и христианство в новеллах Анатоля Франса
ГЛАВА II. Позднеантичный мир и христианство в романе «Таис»
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

позднеантичный мир и христианство в произвендениях Анатоля Франса: роман "Таис", новеллы, "Прокуратор Иудеи", "Лета Адилия", " Амихус Целестен"

Можно привести в доказательство данной мысли следующую цитату: «Какой-то плебей, владевший даром слова, как это часто встречается в Сирии, убедил самаритян собраться на горе Гаризим, которая почитается в этой стране святым местом, пообещав показать им священные сосуды, укрытые там еще во времена Эвандра и Энея, нашего праотца, каким-то иудейским героем, архонтом, вернее, каким-то древним богом, по имени Моисей. Это и послужило поводом к восстанию самаритян. Но мне вовремя донесли об этом, и я приказал солдатам занять гору, а всадникам охранять подступы к ней»18 - Иисус Христос, здесь именуются как какой-то плебей .
Прокуратор Иудеи Понтий Пилат, который согласно библейской легенде «умыл руки», то есть отказался от вмешательства в дело Христа, обреченного на распятие, в новелле Франса вспоминает мельчайшие подробности своей жизни, например историю знакомства с Элия Ламия: «— Ты напоминаешь мне былые дни, когда я, увы, был прокуратором Иудеи в провинции Сирии. Тридцать лет уже минуло с того дня, как я впервые увидел тебя. То было в Кесарии, где ты томился в изгнании. Мне посчастливилось несколько облегчить твою участь; и ты из дружества, Ламия, последовал за мной в унылый Иерусалим, где иудеи дали мне испить терпкую чашу огорчений. Свыше десяти лет пребывал ты моим гостем и спутником жизни; и вспоминая Город , мы с тобою отвлекались: ты — от своих несчастий, я — от своего величия и прокураторской деятельности в Иудее»19. Но при этом, оказывается, никакого Христа-Назарея припомнить не может:
Понтий Пилат на вопрос Элия Ламиии об Иисусе Христе, отвечает, что такого не помнит: «Понтий Пилат нахмурил брови и потер рукою лоб, пробегая мыслию минувшее. Немного помолчав, он прошептал: — Иисус? Назарей? Не помню»20.
Такой сюжет, положенный в основу рассказа говорит о том, что А.Франс не склонен придавать большое значения влиянию христианства на мировую историю. Он ставит события казни Иисуса Христа в ряд с другими событиями, которые оказываются даже более важными для Понтия Пилата – так он помнит события, связанные с Марией Магдалиной.
Факт существования Христа в новелле не отрицается. Но образ Христа снижен, сознательно лишен того ореола, которым его окружила библейская легенда. Новелла заключает мысль о том, что современники зачастую не способны постичь объективный смысл деятельности окружающих их людей, в полной мере оценить все историческое значение происходящих вокруг них событий. Именно эту мысль имел в виду Франс, когда заметил о своем «Прокураторе Иудеи»: «Под видом фантазии я, кажется, еще никогда не был так близок к исторической истине»21.
Скепсис Франса по отношению к мифу о Христе, или легкая ирония сопровождающие критическое отношение к христианству в целом определили характер всех его новелл на сюжеты церковных легенд.
Подобно тому, как это было в «Прокураторе Иудеи», в новеллах «Амикус и Целестин», «Легенда о святых Оливерии и Либеретте», «Святая Евфросиния», «Схоластика», «Жонглер богоматери», «Обедня теней», Франс принимает на веру сверхъестественный элемент христианских легенд, чтобы потом, с помощью иронии, а в отдельных случаях и прямого авторского комментария выразить свое индивидуальное далеко не прямолинейное отношение.
В новелле «Амикус и Целестин» фавн подвергается добровольному крещению, впоследствии его чтут как святого. Казалось бы, что на этом примере можно иллюстрировать торжество христианства. Но тут же, как бы невзначай, автор роняет замечания о том, что, фавн не смог понять сокровенный истины христианства, остался чужд ему: «С тех пор Целестин и Амикус были неразлучны. Несмотря на все усилия, отшельнику так и не удалось втолковать получеловеку неизреченные тайны. Однако, видя, что заботами Амикуса часовня истинного бога всегда украшена гирляндами цветов и убрана лучше, нежели дерево фей, святой отец частенько говаривал: «И фавн трудится во славу божию»22 - нарисованная картина приобретает элементы иронической окраски.
Однако мы можем сказать, что ирония в этих рассказах не носит мрачного характера, она лишь сопровождает в общем-то доброе и положительно настроенное повествование. Так вся новелла проникнута радостным ощущением праздника, которое, на взгляд автора, должно коснуться не только посвященных христиан, но и всего мира, всей природы: «Добрый отшельник, — сказал он, — не изгоняй меня! Сегодня и для меня и для тебя великий праздник. Будь милосерд и не омрачай мне пасху! Если хочешь, пойдем вместе, и ты увидишь, что я совсем не злой»23.
Более того, рассказ демонстрирует взаимосвязанность эллинистического, языческого начала и начала христианского.
Это связь показывается не только через дружбу двух, казалась бы не совместимых существ – фавна и человека, но и через описание христианской часовни: «Беседуя таким образом, они взобрались на вершину холма, где стояла часовня, посвященная истинному богу. Часовня была маленькая, грубой постройки. Целестин воздвиг ее собственными руками из обломков храма Венеры. Внутри часовенки возвышался не струганный и ничем не прикрытый престол»24.
Часовня, предназначенная для христианской службы, оказывается построенной на обломках храма язычников. Точно так же гармонично, как обломки языческого храма в христианский мир Целестина входят и мифические существа феи, с которыми он вынужден соседствовать половину года: «Это дерево фей, — сказал он себе, — здешние девушки украсили его по древнему обычаю своими приношениями. Жизнь моя проходит в борьбе с феями, — трудно себе представить, сколько хлопот доставляют мне эти создания. Они не решаются оказывать мне открытое сопротивление. Каждый год в пору жатвы я совершаю здесь особый обряд: освящаю дерево фей и читаю пред ним евангелие от Иоанна. Это самое верное средство. Святая вода и евангелие от Иоанна обращают фей в бегство, и целую зиму об этих дамах ничего не слышно, но с наступлением весны они возвращаются, — и так из года в год»25 - именно весной силы природы. Языческие по своей природе силы. Возвращают власть феям.
Новелла «Амихус и Целестин» предлагает читателю представление о возможности гармонического сосуществования христианского и языческого (античного) начала. На такое сосуществование указывает уже название рассказа, содержащее имена фавна и отшельника.
ГЛАВА II. Позднеантичный мир и христианство в романе «Таис»
В обращении Анатоля Франса к описанию позднеантичного мира, к описанию зарождения и развития христианства, в подходе к отбору материала при этом сказалось влияние старшего современника Франса, Эрнеста Ренана, историка, философа, человека чрезвычайно яркого, сумевшего заразить своими идеями всю Европу. Работы Ренана - это своего рода поэтическая реконструкция библейской и евангельской истории, художественное и научное переосмысление канонизированных мифов26.
Вслед за автором «Жизни Иисуса» увлекся эпохой раннего христианства и Франс. «Эта тема требовала от исследователя исключительных умственных данных и притом совершенно противоположных друг другу, - писал он в одном из очерков о Ренане. - Тут нужен был неусыпный критический ум, научный скептицизм, способный противостоять как лукавству верующих, так и их чистосердечию, которое является более могущественной силой, чем лукавство. Тут нужно было в то же время живое чувство божественного, инстинктивное понимание потребностей человеческой души, своего рода объективное чувство веры». Все эти редкие качества проявил и сам Франс27.
Наиболее тематика столкновения христианского и языческого мировоззрения раскрывается в романе «Таис».
В романе воспроизводится атмосфера Александрии, времени раннего христианства, заката римской империи. Исследователи указывают на общность повествовательной манеры с «Саламбо» и «Искушением святого Антония» Флобера28.
История в романе воссоздается посредством массы точных деталей. В романе проявляется такая черта творчества Франса как умение чувствовать старину и любоваться ей (это утверждение можно применить не только к роману Франса, но и к его новеллистике)29.
Можно отметить также, что в «Таис» любование исторической деталью и эстетизация прошлого гипертрофируются. Однако, историческая реконструкция не самоцель романа. Она лишь фон для решения философских проблем. Основную мысль романа можно сформулировать следующим образом: губительный религиозный фанатизм приводит к противоестественной ненависти к жизни, красоте, любви.
Три части романа названы именами трех растений: Лотос, Папирус и Евфорбия. Три мира, символически обозначенные растениями, - это смиренномудрие фиваидских отшельников (Лотос), книжная мудрость античности (Папирус) и разрушительное безумие фанатизма (Евфорбия, ядовитый молочай). И в каждом из этих миров христианство предстает разными своими сторонами.
Во второй части, точнее, в отрывке «Пир», названном так по аналогии с архиклассическим диалогом Платона, учение христиан стоит в ряду других религиозных и философских учений поздней античности и выглядит по сравнению со многими из них, особенно по сравнению с традиционными школами стоицизма, эпикурейства, платонизма, весьма примитивной компиляцией. Таков критический и скептический взгляд на христианство, взгляд со стороны.
Но есть в романе и взгляд изнутри: христианство глазами святого Антония, раба Ахмеса, брата Палемона - это цельное мироощущение со своей духовностью, это утоление «потребностей человеческой души», своеобразное стремление к гармонии.
Античная открытость и христианская углубленность, стихия Лотоса и стихия Папируса отличаются друг от друга, но не враждебны: «Каждый из нас, - говорит эпикуреец Никий Пафнутию, - стремится к тому, что радует его, и цель у всех нас одна и та же - счастье, несбыточное счастье»30.
Легко и не совершая насилия над своей природой, превращается жрица любви в невесту Христову. Забегая вперед, упомянем аббата Куаньяра, чудесно сочетавшего в себе Эпикура и святого Франциска Ассизского.
Что же касается третьей стихии, то она соответствует разрушительному началу христианства, превратившегося в догму, скованного церковной иерархией и нетерпимого к инакомыслию. Пафнутий мыслит добродетель как извращение естества, просветленное созерцание сменяется у него мрачной экзальтацией. Горький сок Евфорбии губит и античный Папирус, и евангельский Лотос.
Однако основная тема «Таис» - это не столько христианство вообще, а христианский фанатизм и аскетизм. Тут уже никаких сомнений быть не может: эти уродливые проявления христианского духа подвергаются самому безоговорочному осуждению,- Франс всегда ненавидел какой бы то ни было фанатизм. Но самое интересное, пожалуй,- это попытка вскрыть, так сказать, естественные, физиологические и психологические корни аскетизма.
Пафнутий еще в молодости бежал от мирских соблазнов в пустыню и стал монахом. «Однажды... он перебирал в памяти свои прежние заблуждения, дабы глубже постигнуть всю их гнусность, и ему вспомнилось, что некогда он видел на александрийском театре лицедейку, отличавшуюся поразительной красотой, имя которой было Таис.
Пафнутий замыслил вырвать заблудшую овцу из пучины разврата и с этой целью отправился в город. С самого начала ясно, что Пафнутием движет не что иное, как извращенная плотская страсть.
Но Таис наскучила жизнь куртизанки, она стремится к вере и чистоте; кроме того, она замечает в себе первые признаки увядания и панически боится смерти, - вот почему чересчур страстные речи апостола распятого бога находят в ней отклик; она сжигает все свое имущество - сцена жертвоприношения, когда в пламени, зажженном рукой фанатика, гибнут бесчисленные и бесценные произведения искусства, одна из сильнейших в романе - и следует за Пафнутием в пустыню, где становится послушницей в монастыре преподобной Альбины.
Таис спасена, но сам Пафнутий гибнет, погрязая все глубже и глубже в скверне плотского вожделения. Последняя часть романа прямо перекликается с флоберовским «Искушением святого Антония»; видения Пафнутия столь же причудливы и разнообразны, но в центре всего - образ Таис, воплощающий для несчастного монаха женщину вообще, земную любовь31.
Роман имел огромный успех; достаточно сказать, что известный композитор Массне написал оперу «Таис» на либретто, составленное по роману Франса писателем Луи Галле, и опера эта с успехом шла не только в Париже, но и в Москве.
Церковь же реагировала на роман весьма болезненно; иезуит Брюнер опубликовал две статьи, специально посвященные критике «Таис», где обвинял Франса в непристойности, кощунстве, аморализме и т. д. и т. п.
Однако автор «Таис» не внял призывам благонамеренной критики и в следующем романе - «Харчевня королевы Гусиные Лапы» (1892) - снова дал волю своему беспощадному скептицизму32.
Сопоставляя два мироощущения (христианство и язычество), Франс не отдает предпочтения ни одному из них. Основная мысль романа - всякая истина относительна, а любая нетерпимость предосудительна. «Я посоветовал сомневаться. По-моему, нет ничего лучше философского сомнения», - писал Франс о своем романе.
Роман «Таис» (1890) развивает найдённое писателем в предыдущем творчестве. Франс размышляет над относительностью всякого знания и любой духовной позиции. Беря в качестве исходного традиционный житийный сюжет (превращение грешника в праведника), Франс дает его зеркальное преломление.
История обращения куртизанки Таис в христианство сменяется рассказом о прозрении аскета и фанатика христианской веры Пафнутия после смерти Таис, которую, как оказалось, он страстно любил, т. е. Пафнутий в своем духовном развитии проделывает путь, противоположный тому, который прошла Таис. Он из праведника превращается в грешника, отвергающего христианскую догму и утверждающего ценность земной жизни и её радостей. Сопоставляя два мироощущения (христианство и язычество), Франс не отдает предпочтения ни одному из них. Основная мысль романа - всякая истина относительна, а любая нетерпимость предосудительна. «Я посоветовал сомневаться. По-моему, нет ничего лучше философского сомнения», - писал Франс о своем романе.
В «Таис» традиции философской прозы XVIII в. соединяются с необычайной пластичностью и живописностью парнасского образа, с импрессионистичностью описаний, с использованием символа.
По мнению некоторых исследователей, развитие сюжета в романе «Таис» оттесняется в сторону обсуждением философских проблем, и именно это обсуждение становиться центральным моментом романа33.
Сам же сюжет можно трактовать как иллюстрирующий тезис автора. Диспут. В котором сталкиваются различные точки зрения на мир, дается в главе Пир гедонизм, скептицизм. Стоицизм. Но атмосфера духовной опустошенности, ощущение приближающегося конца, порождающие всепоглощающий скептицизм одних или стоицизм других, - это не столько Александрия, сколько современная писателю Франция, переживающая острый духовный кризис и ищущая выхода из него.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Все творчество Франца в целом отмечается особым отношением к античному наследию и христианству. Его осуждения преимущественно касается церкви, общая ирония и скептицизм при этом сочетаются с верой в разум и достоинство человека. Именно осуждая суеверия, христианский фанатизм Франс укреплял веру в человеческое достоинство.
Писатель видел первоочередную задачу в том, чтобы атмосфера происходящего в романе соответствовала античной культурной традиции –времени перехода от античности к Средним векам.
На основе противопоставления верований античного мира утверждающемуся христианству развиты сюжетные мотивы религиозного фанатизма и нетерпимости к язычеству.
Развитие философских, этических идей дополнено в романе проведением темы жизни и смерти человека, бессмертия души; красоты бытия и нравственной силы искусства; поступки главных героев согласуются с их представлениями о «силах, которые могущественнее разума и науки. Франс настаивает на равноправии всех мировоззрений, на возможности человека свободно выбирать то, какое ближе ему.
В романе «Таис» (1890) Франс показал себя блестящим мастером исторической детали, воспроизведя с поразительной пластичностью Александрию начала нашей эры, столкновение языческого и христианского миров в противостоящих образах догматика и аскета Пафнутия и прекрасной язычницы актрисы Таис
В романе концепция философского осмысления действительности основана на идее противостояния и взаимодействия миров эллинизма и христианства; писателем воссоздана духовная атмосфера Александрии IV века
У каждого из героев «Таис» — своя правда; в романе есть знаменитая сцена — пир философов, в которой автор прямо сталкивает друг с другом основные философские воззрения александрийской эпохи и тем самым отнимает у христианства всякий ореол исключительности. Сам Франс позднее писал, что в «Таис» он хотел «собрать воедино противоречия, показать разногласия, внушить сомнения». Нет единой истины, не возможно к ней прийти, выбрав единое вероучение как неоспоримую систему истин.
Для Франса в раннем христианстве есть своеобразная красота. Искренняя и глубокая вера отшельника Целестина («Амикус и Целестин»), как и благостная умиротворенность пустынника Палемона («Таис»), действительно красива и трогательна. Красиво и радостно христианство как раз тогда. Когда оно не стремиться навязать никому свои истины, когда оно способно сосуществовать с язычеством.
Во всех рассмотренных нами новеллах, так или иначе дается столкновение двух мировоззрений. И каждый раз Франс выступает против насильственного выбора. Сопоставляя два мироощущения (христианство и язычество), Франс не отдает предпочтения ни одному из них.
Скепсис по отношению к религии и «археологический» интерес к христианским древностям, свойственные раннему Франсу, со временем, по мере общественно-политической активизации Франса и его сближения с демократическими кругами, перерастают в воинствующий атеизм, определивший появление острой сатиры на церковь и религию в зрелом творчестве писателя.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ