Жаргонная лексика.Арго.Сленг.Использование жаргонной лексики в литературном языке.Стилистически неоправданное употребление жаргонизмов

СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА I. Общая характеристика жаргона и арго
ГЛАВА II. Функционирование жаргонной лексики.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Жаргонная лексика.Арго.Сленг.Использование жаргонной лексики в литературном языке.Стилистически неоправданное употребление жаргонизмов

Так возникли, например, русско-французский салонный жаргон дворян, торгашеско-купеческий жаргон и др. Например: плезйр в значении «удовольствие, забава», променад - в значении «прогулка», сантименты - в значении «излишняя чувствительность», магарыч - в значении «угощение по поводу заключения выгодной сделки» и др.
Жаргонная лексика появлялась в учебных заведениях дореволюционной России (например, в бурсах: слямзил, стибрил, свистнул в значении «украл», объегорил в значении «обманул», засыпался в значении «не выдержал экзамена» и пр.).
В советское время изменилась социальная сущность жаргонов, изменилось и их понимание. В современном русском языке имеются слова жаргонно окрашенной лексики, которые или связаны с фактами профессиональной речи (марашка у полиграфистов - «посторонний отпечаток на оттиске», козёл (козлы) у полиграфистов - «пропуски букв в оттисках», козел у летчико в- «непроизвольный скачок самолета при посадке», уточка у летчиков - название биплана «У-2»), или являются признаком, присущим возрастной общности поколения, преимущественно молодого (шпаргалка, контролка, петух и пятак – «пятерка», у школьников; корочки, колеса - «ботинки, штиблеты», хай – «скандал», филонить - «бездельничать».
Специфика молодежного сленга как кодовой системы особого рода в первую очередь проявляется в процессах словотворчества и создания неологизмов. При образовании новых слов посредством семантического переноса (метафоры, метонимии, синекдохи и т.д.) исходным материалом могут выступать лексические единицы русского литературного языка, так что вновь образуемые слова оказываются семантически мотивированными и понятными для обычных носителей русского языка. В то же время здесь наблюдается и противоположная тенденция - говорить «по-своему», «не как все», что проявляется в отмежевании от общепринятых языковых форм, в их искажении, в разрушении грамматических, стилистических и семиотических норм и правил3.
Именно в деструктивных по отношению к литературному языку тенденциях (как правило, одновременно направленных на реализацию «смехового» эффекта) непосредственно проявляется «карнавальное» начало и «бунтарский дух» молодежного жаргона. В разговорно-просторечном языке в целом проявляются те же тенденции, но в существенно ослабленном и как бы в «законсервированном» варианте, т.е. из разнообразных аномальных форм словообразования, носящих в сленге преимущественно спонтанный и окказиональный характер, в просторечии оседают лишь некоторые, проявляющие, однако, более регулярный характер4.
Разговорно-просторечный язык и жаргон - явления, настолько тесно между собою связанные, что провести между ними резкую демаркационную линию практически невозможно.
Это прежде всего касается отношения между просторечием и молодежным жаргоном, который в отличие от профессиональных жаргонов свободен от «узкой специализации» как в тематическом, так и функциональном плане.
Если исходить из соответствующих словарей, то следует признать, что «молодежным» его можно назвать весьма условно, ибо множество относимых к нему лексических единиц охотно используется широкими слоями населения. Существует, так сказать, «базовая жаргонная лексика», фактически смыкающаяся с просторечием.
По-видимому, молодежный сленг, как и другие социально или профессионально маркированные субъязыки, в своей основе восходят к одному и тому же явлению - жаргонной форме существования национального языка (которую Д.С.Лихачев называет «болезнью языка»)5.
Та или иная разновидность жаргона представляет собой своего рода ответвление от общего ствола «национального жаргона», предназначенное для особой кодовой разработки той или иной сферы бытия.
Следующим после жаргона звеном адаптации некодифицированных элементов речевой практики является просторечие, предполагающее их распространение на весь языковой коллектив: получив статус разговорно-просторечных форм, они включаются уже в словари русского языка. Некоторые просторечные слова со временем переходят в литературный язык. Таким образом, в диахроническом плане жаргон, просторечие и литературный язык представляют собой функциональную триаду, обеспечивающую динамику развития языка и его реагирование на изменения в мире.
В синхронном плане дифференциация таких форм существования национального языка, как нейтрально-литературный язык, с одной стороны, и разговорно-просторечный язык а также жаргон или сленг, с другой стороны, в значительной мере обусловлена фундаментальной дихотомией функционального назначения языка и противопоставлением двух полюсов - коммуникативного (предполагающего использование языка преимущественно как средства передачи информации) и эмоционально-экспрессивного, где язык выступает, прежде всего, средством самопрезентации говорящего в смысле маркирования им своего экзистенциального статуса и выражения эмоционально-оценочных реакций (по отношению к денотату сообщения, к партнерам по коммуникации, к коммуникативной ситуации и т.п.); при этом просторечие и жаргон специализируются на втором из указанных полюсов.
Многие даже чисто лингвистические особенности жаргона невозможно объяснить, если не принимать во внимание преимущественно устный характер их функционирования, рассчитанный на непосредственное «исполнение» (перформанс) в определенных ситуативных контекстах, в обстановке особого ролевого взаимодействия и ярко выраженного игрового начала.
Например, удивительная легкость семантического словообразования, нередко ведущая к созданию «абсурдных» или «смешных» слов, связана прежде всего с функционированием жаргона в рамках ограниченной социальной группы, настроенной на игровое поведение (особенно ярко это проявляется в молодежной субкультуре и в молодежном сленге).
Эмоционально-экспрессивный аспект языковой практики в своей глубинной основе связан с «карнавальной культурой» (М.М.Бахтин) социума, посредством которой последний выражает себя в игровом катарктическом переживании. (В связи с этим можно говорить о существовании карнавально-игровых речевых практик и дискурсов: разного рода шоу, лицедейства, смеховые жанры, театр абсурда и т.п., в которых непосредственно возникают речевые инновации и культивируется игровой аспект языкового существования.)6
В отношении жаргонных субкультур к доминирующему социуму проявляется тенденция к реформированию господствующей системы ценностей. В этом также проявляется их карнавальная природа: карнавал все переиначивает и переворачивает вверх ногами, изменяя полярность традиционных ценностных оппозиций. Переоценка ценностей отражается, в частности, в лексике и фразеологии жаргона, в метафорических моделях и в оценочных коннотациях.
Так, метафорический перенос здесь, как правило, служит не для «возвышения», а для «снижения» означаемого. Концепты, которые в обычном языке имеют ореол торжественности (например, связанные с концептом смерти), выступают объектами смеховой профанизации (ср. в: «умереть» - выставить кеды, кинуть хвост, зажмуриться, заскучать и т.п., «покойник» - жмурик, трупак, «кладбище» - свалка, участок номер три)7.
Жаргон не терпит пафоса, торжественности, словесного пиетета. Аналогичные типичные для карнавальной культуры тенденции «осмеяния сакрального» в несколько ослабленном виде проявляются и в разговорно-просторечном языке, что свидетельствует о его семиотическом родстве с жаргоном8.
Для жаргонов характерна крайняя неравномерность отражения мира: одни сферы реальности представлены исключительно полно и даже избыточно, другие - либо предельно скудно, либо не представлены вообще9.
Так в молодежном жаргоне практически не встречается общих и собирательных слов и понятий абстрактно-мировоззренческого, психологического или морально-этического характера, таких как «положение», «поведение», «поступок», «ощущение», «чувствование», «нравственные качества», «природа», «объективная реальность» и т.д. Подобного рода концепты выступают только в форме их более конкретных реализаций. Например, в молодежном сленге понятие «поведение» представлено, в частности, такими подвидами, как «агрессивное» - монстра, «вызывающее», «высокомерное» - выпендрёж, выпендрёжность, «неадекватное, неразумное» - крыша едет, планка съехала, сдвиг по фазе, «непонятное» - завих, «придурковатое» - застёб, «удивительное» - лыжи не едут и др10.
Лексическая система жаргона характеризуется, как неоднократно указывалось, тем, что некоторые семантические области или даже отдельные понятия получают исключительно разработанный план выражения. Это касается не только количества представляющих их единиц, но и наличия особых словообразовательных моделей и способов номинации, редко встречающихся в русском литературном языке11.
Так, просторечные и жаргонные глаголы, относящиеся к речевой деятельности, помимо переноса от внешних признаков речи к характеристике говорящего и типа речевого акта (ср. брюзжать, ворковать, долбить, долдонить, гнусить, мекать, мямлить, пикнуть и т.д.), иллюстрируют также такую характерную для просторечной семантики черту, как конкретность и синкретичность слова, тенденцию включать в содержание слова такие признаки, которые в литературном языке обычно передаются аналитическими формами, например: (ср. говорить тихо, громко, невнятно и т.п. Ср. в молодежном сленге: «говорить громко» - греметь, «много» - грузить, мести веником, «без умолку» - загружать, кафемолить, «нудно» - трындеть, талдычить, грузить и мн. др12.
Продуктивные и богатые в количественном отношении лексико-семантические группы слов относящихся к жаргону могут уходить своими корнями в словесный фонд русского языка XVIII-XIX в.в.13
Это подтверждается наличием в них архаических слов. Так, в значении «утомлять, замучить» в сленге употребляются слова вроде зачмарить, засумозить, манать, ухайдохать, в значении «понимать» - шарашить, рюхать, шамить фурычить, дотумкать; в значении «сойти с ума» - трёкнуться, чеконуться и др. Эти лексемы с соответствующим значением зафиксированы уже в словаре В.Даля. Интересно, что архаичные лексемы такого рода сохраняются в жаргоне (молодежном сленге и воровском арго) даже лучше, чем в просторечии14.
К разновидности лексики, ограниченной общими социально-профессиональными интересами, относится так называемое арго. Эту часть лексики составляют условные слова и выражения (нередко создаваемые искусственно), используемые в еще более узкозамкнутых, обособленных группах. К арготической лексике относятся сохранившиеся элементы из речевого обихода деклассированных групп (воров, бродяг, нищих, карточных шулеров и другие): раскололся (предал), стукач (доносчик, предатель), кимарить (спать) и другие. перо - нож, фанера - деньги, стоять на шухере и т.
В отличие от жаргона арго является достоянием замкнутых, стремящихся к обособлению социальных групп. Он призван служить одним из средств этого обособления, поэтому для него характерна условность, искусственность, которая должна обеспечить секретность, тайность общения. Арготизмы типичны для социальных низов общества и преступного мира. Как и всякий социальный диалект, арго отличается от общенародного языка только словарем, причем часто используются общеупотребительные слова, но в другом значении. При внешней экзотичности словарь арго, по существу, небогат. Отдельные арготизмы получили распространение за пределами группы (мокрушник, малина, шухер, фраер, и пр.)15.