Истоки сталинизма в СССР.

Истоки сталинизма в СССР


Содержание


Введение
1. Сталинизм: понятие и истоки
2. Предпосылки коллективизации
Заключение
Список литературы

Истоки сталинизма в СССР.

Сталинизм – это политическое и идейное течение, стоящее вне ленинизма. И своим теоретическим пониманием социалистической революции и социалистического общества и своей практикой строительства социализма сталинизм чужд и противостоит ленинизму, извращает основы ленинизма и изгоняет ленинизм из мировой борьбы за социализм и из дел русской социалистической революции. Но факт существования сталинизма как течения отличного от ленинизма отрицают также сталинисты (и в их числе – неосталинисты), говорящие от имени коммунизма.1
С самого начала формирования сталинизма и по сию пору их отрицания идут в обоих руслах лжетолкования, друг друга дополняющих и обуславливающих и друг с другом переплетающихся – в русле исследования фактов истории и в русле подачи литературных свидетельств об этих фактах. Теория и практика сталинизма непосредственно воплотились в так называемом «полном социализме», построенном в Советском Союзе по идеям, методами и под государственным правлением Сталина и представляющем собой отход от представлений Маркса – Ленина о социализме как первой фазе коммунизма.
Но исторически ряд исходных и неотъемлемых элементов сталинизма зародился и складывался уже в 1918-23 годах внутри большевистской партии, созданной и почти до конца этого времени руководимой Лениным, зародился и складывался в открытом или скрытом противопоставлении Ленину.
Зарождавшийся сталинизм проявлялся в несогласии Сталина с линией Ленина в ряде программных, стратегических и тактических вопросов социалистической революции и в попытках провести свою линию вопреки Ленину или нарушая линию Ленина. Кульминационной точки период этого несогласия и этих попыток достиг в 1923 году – в противопоставлении XII партсъезда ленинской идее предпринять ряд перемен в нашем политическом строе. Однако, в известном смысле можно сказать, что в целом это был период сталинистских ошибок, но еще не сталинистских преступлений и сталинистских злодеяний.1 Правда, уже в эти годы зарождения сталинизма строптивость, властолюбие и макиавеллизм Сталина часто не позволяют провести грань между ошибкой и преступлением и даже злодейством. Куда, например, отнести царицынскую баржу 1918 года, или предательство Варшавской операции 1920 года, или грузинские безобразия 1922 года, или сокрытие от партсъезда писем Ленина, предназначенных для съезда, или вообще махинации на XII и XIII съездах и вокруг этих съездов (а также сообщенные Микояном факты внутрипартийных заговорщицких интриг перед XI съездом) и т. д.? Что это – ошибки или преступления? В одних случаях будет убедительнее звучать первый ответ, в других – второй. Поскольку, как правило, ошибки Сталина были таковы, что, по самому своему существу, они несли в себе возможность и тенденцию приводить к преступлениям против социалистической революции и к злодействам против народа, тенденцию вылиться в такие преступления и злодейства. Но каналы для реализации этой возможности и этой тенденции были разрозненными и возникали спорадически, частота и степень их реализации могли быть лишь незначительными, а формы реализации были еще неопределенными и неявными. К 1923 году эти раздельные звенья будущей идейно-политической системы сталинизма, правда, уже начинают связываться в систему – именно в ходе борьбы за дискредитацию и изоляцию Троцкого, – но теоретический и пропагандистский стержень системы в этот эмбриональный период сталинизма еще не нащупан.
Хотя в существе своем строительство «сталинского социализма» было на протяжении всей его истории (да и предыстории) одним и тем же – по идее, политике, морали, социальному содержанию, – но на пути к своему полному самоопределению и завершению оно прошло три последовательных этапа. Первый этап. Формулирование и мотивирование теории социализма в одной стране и, в соответствии с этим, идейное и практически-политическое переориентирование партии (а через нее рабочего класса и всего советского народа) с социализма как дела «совместных усилий рабочих нескольких передовых стран» (Ленин), дела «мировой революции», на социализм как дело российского рабочего класса в своей одной, отдельно взятой, стране, как самостоятельное, национальное дело русской революции. Второй этап. Строительство социализма в одной стране понимается как его строительство в одном государстве и, в соответствии с этим, происходит практически-политическое переориентирование социализма с марксо-ленинской первой стадии коммунизма, постепенно изживающей приоритет государства и все больше освобождающей общество от связанности с государством и государством. Переориентирование на сталинский «полный социализм», который опирается на государство и все больше усиливает его роль во всех сферах общественной жизни, все больше растворяет идеологию социализма в культе государства, а мораль социалистического равенства в морали чиновной и частнособственнической иерархии, – и который тем самым неизбежно все глубже вбирает в себя национальную ограниченность государства, все непоправимее отравляясь ею. Третий этап. Этот национально-ограниченный государственный «полный социализм», это подчинение социализма государству и утопление социалистичности в государственности оснащается и пронизывается националистическими интересами и устремлениями, традициями и амбициями – и мифологией именно российского государства, унаследованными от капиталистического прошлого. В соответствии с этим, происходит практически-политическое переориентирование с социализма как цели, достижению которой призвано служить строительство советского типа государства, на такой «социализм», который мог бы служить средством для строительства великой национальной державы.1
2. Предпосылки коллективизации
К середине 20-х гг. ХХ в. восстановительный потенциал дореволюционного капитала промышленности был исчерпан. Дальнейшее ее развитие требовало новых вложений, резкого расширения промышленного строительства, что сделало задачу индустриализации приоритетной в экономическом развитии страны во второй половине 20-х гг. Поэтому для сохранения суверенитета страны на XIV съезде ВКП(б) (декабрь 1925 г.) был взят курс на индустриализацию. Темпы индустриализации были намечены достаточно высокими.
Сталинская система хозяйственного управления была средством очередной модернизации экономики нашего государства, которая мыслилась как создание мощного военно-промышленного комплекса и современного технологического ядра, состоящего из предприятий тяжёлой промышленности. Интересно, что основные элементы сталинской системы мы находим ещё при царском режиме. Командно-административная система в тяжёлой и особенно военной индустрии, регулирование цен на основные товары, централизованное планирование технологических рывков.
Низкие относительные цены на энергоносители и прочее сырьё (которые Россия могла себе позволить, поскольку у неё были свои легкодоступные ресурсы), были ещё в царские времена способом стимулирования промышленности, компенсирующим неблагоприятный климат. В частности, именно низкие цены на нефть делали более прибыльным быстрый переход от ручного труда и гужевой тяги к машинизации сельского хозяйства.
Однако Россия не располагала необходимой технологией для решения задачи индустриализации, так что своими силами можно было осуществить дальнейшее развитие относительно лишь небольшой группы модернизированных производств, заложенных еще до Первой мировой войны. Поэтому задача модернизации могла решаться только путём импорта современной технологии с Запада. Государственная власть открывала большевикам принципиально новый путь плановой индустриализации. Зная параметры основных западных технологий, можно было переносить их на советскую почву, осуществляя комплексные централизованные закупки технологий за рубежом. Именно догоняющий характер индустриализации, повторяющий, в целом, наиболее удачные из уже опробованных технологические решения Запада, обусловил успех широкомасштабного планирования в натуральных показателях. Грубо говоря, плановые органы знали, сколько и какой продукции потребуется произвести в этом году для производства определённой продукции в следующем году – перед глазами был западный опыт с устоявшимися, близкими к оптимальным, параметрами технологических цепочек.1
Вынужденная концентрация на экспорте хлеба и сырья привела к существенному разрушению отраслей потребительского сектора: от сельскохозяйственного производства до промышленности товаров широкого потребления. Но одновременно начался очень быстрый и динамичный процесс модернизации страны. Он был основан на интенсивном труде подавляющей части населения, даже чиновники работали сутками.
Резкое уменьшение доли потребления в совокупном продукте позволило за короткий исторический срок накопить огромный капитал и произвести нечто невиданное – сделать технологический скачок и практически догнать Запад по ключевым параметрам технологического развития. Накопление искусственно повышалось до максимального уровня. Страна была нацелена на созидание, а не на мещанское потребление. Вспомните фильмы и книги о той поре: зачастую создаётся впечатление, что рабочие только работали и спали. Впоследствии именно эта могучая модернизация позволила стране выдержать нашествие Европы и выиграть Великую Отечественную войну.
Важнейшим вопросом, который нужно осветить в связи с импортом технологий, является следующий: почему страны Запада позволили своим компаниям передавать СССР технологии, подрывая свою монополию? Думается, здесь переплелись несколько факторов.
Во-первых, СССР ориентировался на автаркическое развитие. Американцы знали, что у Советского Союза всё равно не будет денег, чтобы закупать американские тракторы, но зато и экспортировать он их после постройки у себя тракторных заводов не будет. Поэтому американцы ничего не теряли, передавая Советскому Союзу свои технологии, зато это был для них хоть какой-то рынок сбыта на фоне Великой Депрессии. Во-вторых, Советский Союз умело использовал неоднородность Запада, покупая технологии, в первую очередь, у США и Германии – наиболее промышленно развитых стран, у которых в то же время не было огромных колониальных империй и которым был особенно нужен добровольный товарообмен с другими странами. В-третьих, сейчас видно, что до Второй Мировой войны никто не воспринимал Советскую Россию всерьёз как угрозу благополучию Запада. Пожалуй, это было огромным достижением тогдашней внешней политики, в результате чего, несмотря на фразы Коминтерна, страна смогла исподволь сделать большой рывок, не вызывая ничьего испуга. А пропаганда Коминтерна тоже была нужна, но для того, чтобы завоёвывать симпатии в других странах, увеличивать количество сторонников СССР, вербовать разведчиков и т. д. Опыт импорта технологий в 30-х позволяет сделать вывод на случай очередных модернизаций: не на всех своих технологиях Запад будет «сидеть, как собака на сене».
Не всё шло гладко в годы индустриализации. По безалаберности, преступной небрежности и из-за диверсий часто пропадало уникальное технологической оборудование. Чтобы поднять качество работы, 9 декабря 1933 года была введена уголовная ответственность за производство недоброкачественной продукции. Неготовность страны к моментальному восприятию новых технологий была во многом вызвана как кадровым голодом, так и человеческим фактором. Невозможно сразу освоить новые рутины. Часто оказывалось, что импортируемая технология непригодна в условиях России и требует доработки, на что не хватало квалификации и средств. Видимо, трудности из-за неготовности неизбежны при любом варианте догоняющего развития, а для их минимизации и преодоления нужна исключительная настойчивость руководителей и подчинённых, строгая подотчётность и ответственность исполнителей без заслонов инициативе.
Во всех рассуждениях ранних поборников индустриализации (а такие существовали с самого момента установления советской власти) преобладали технократические нотки, главное место отводилось материально-техническим инновациям, социальные же нововведения воспринимались как нечто вторичное, автоматически вырастающее из «материально-технических основ». Широкую известность получили, например, слова Ленина о том, что коммунизм – это есть советская власть (она уже была) плюс электрификация всей страны.
Первый пятилетний план ставил грандиозные задачи в сфере народного благосостояния. Обеспечение основными потребительскими товарами, в том числе продуктами питания, предполагалось увеличить за пятилетие не менее чем в два-три раза.1
Сталинская экономика в своё время должна была найти способы обеспечить колоссальный приток рабочей силы в приоритетные производства. Но не надо представлять дело так, будто индустриализация обязана какому-то чуду, при котором перестали выполняться законы экономики, будто вся экономическая деятельность направлялась одними командами, деньги совсем перестали быть деньгами, а товары товарами. Нет, как и в любой стране, в СССР был рынок в рамках ограничений, определённых культурными особенностями и решениями руководства страны (включая команды). За исключением ГУЛАГа, люди нанимались на стройки добровольно, за зарплату, размер которой подчинялся законам, верным для «рыночной» экономики. Так, давление вниз на городскую зарплату шло путём увеличения предложения рабочей силы. Тем самым, путём жёсткого давления на село Сталину удалось временно убрать ограничение на темпы индустриализации, существовавшее при Столыпине.
Коллективизация была объективно необходима, и другого пути для страны не было и вот почему. В начале 20-х гг. в нашей деревне преобладала соха да лучина, в то время как США, Великобритания, другие европейские государства практически полностью завершили электрификацию сельского хозяйства. Из этой отсталой, средневековой деревни приходилось черпать силы и средства для индустриализации страны, формирования современной армии, восстановления разрушенной войной экономики – другого пути просто не было. Этот океан отсталых частных хозяйств надо было переводить на рельсы социалистической коллективизации со всеми ее неизбежными издержками и «минусами». И все это под прессом враждебного капиталистического окружения, форсированными темпами, в исторически кратчайшие сроки – других не существовало.1
Сталин понял, что рынок проблем сельского хозяйства России решить не моет, поскольку в рынок не вписывается проблема тягости труда, выявленные Чаяновым. И хотя причиной коллективизации были объективные факторы, специфика исторического развития страны, но поводом стал хронический зерновой кризис в годы НЭПа. Сталин долго ждал результатов от НЭПа и не дождался – засуха и неурожай 1928 года на Украине и хронический недостаток продовольствия вынудили советское правительство и начать коллективизацию.
Заключение
Истоки сталинизма, на мой взгляд, кроются не столько в личности самого вождя, его прошлом, сколько в той идеологии, на которой был построен сталинизм. Сталин мало что сам придумал. Его идеология, его общественный строй был сформирован на основе ленинизма, то есть теории о всеобщем равенстве и братстве. Но Иосиф Виссарионович прочел ленинизм по-своему. Таким образом, сталинизм являет собой уродливую, мутировавшую форму учения Маркса в российских условиях.
Мне кажется, что именно первые большевики заложили фундамент для страшной пирамиды сталинизма, на вершине которой восседал вождь. Радикальные взгляды русских революционеров привели к тому, что во имя торжества великой идеи считалось допустимым и оправданным приносить в жертву все: историю, культуру, множество жизней людей. Безальтернативность развития страны после Октября семнадцатого года, при которой все пути и методы строительства нового мира стали определяться одним-единственным человеком, также повлияла на сформировавшийся впоследствии режим Сталина.
Таким образом, сталинизм сформировался во многом благодаря предшествующим ему событиям в стране, благодаря крайним взглядам большевиков, принимающих насилие как универсальный метод решения любых проблем во всех сферах, во все времена и в самых различных формах.