Что важнее для Н. Макиавелли в книге "Государь" - тема республиканской доблести или тема единоличного властителя, который должен уметь править, опираясь на хитрость, силу и цинизм? Как одно может уживаться с другим?

Что важнее для Н. Макиавелли в книге "Государь" - тема республиканской доблести или тема единоличного властителя, который должен
уметь править, опираясь на хитрость, силу и цинизм? Как одно может уживаться с другим?

По мнению Макиавелли, государь должен бдительно следить за тем, чтобы с языка его не сорвалось слова, не исполненного пяти названных добродетелей. Пусть тем, кто видит его и слышит, он предстает как само милосердие, верность, прямодушие, человечность и благочестие. Но это все лицемерие, ведь на деле, по совету Макиавелли, быть добродетельным государю не надо.
Однако проблема доблести поднимается и здесь. Если даже правитель не обладает перечисленными качествами, но обладает доблестью, успех ему обеспечен. Его будут любить солдаты, им будет восхищаться чернь.
По мнению Макиавелли, доблесть должна быть неразрывно связана не с милосердием, благочестием или другими добродетелями, а с жестокостью. Макиавелли утверждает, что «государь должен пренебречь тем, что может прослыть жестоким, ибо, непрослыв жестоким, нельзя поддержать единства и боеспособности войска»1. Автор приводит в пример деяние Ганнибала: отправившись воевать в чужие земли, тот удержал от мятежа и распрей огромное и разноплеменное войско как в дни побед, так и в дни поражений. Что можно объяснить только его нечеловеческой жестокостью, которая вкупе с доблестью и талантами внушала войску благоговение и ужас; не будь в нем жестокости, другие его качества не возымели бы такого действия.
Жестокость должна проявляться во многом. Над противниками Макиавелли советует учинять расправы. Лучше всего делать это после мятежа: «если мятежная страна завоевана повторно, то государю легче утвердить в ней свою власть, так как мятеж дает ему повод с меньшей оглядкой карать виновных, уличать подозреваемых, принимать защитные меры в наиболее уязвимых местах»2. Свергнув предыдущего правителя, надлежит избавиться от его родни. Родня эта может и не претендовать на трон, однако любой из родственников свергнутого правителя может выступить своеобразным знаменем, под которым соберутся недовольные. Вот что пишет об этом Макиавелли: «если победа над султаном одержана, и войско его наголову разбито в открытом бою, завоевателю некого более опасаться, кроме разве кровной родни султана. Если же и эта истреблена, то можно никого не бояться, так как никто другой не может увлечь за собой подданных; и как до победы не следовало надеяться на поддержку народа, так после победы не следует его опасаться»3.
Истреблять, по мнению Макиавелли, надо не только родню свергнутого правителя, но и почти всех людей, если речь идет о республике. Республики крайне неудобны для государя: «в республиках больше жизни, больше ненависти, больше жажды мести; в них никогда не умирает и не может умереть память о былой свободе»4. А раз республики избалованы свободой, это может явиться серьезным препятствием для правителя, власть которого должна быть, по мнению Макиавелли, неограниченной. Поэтому, по утверждению Макиавелли, самое верное средство удержать республики в своей власти – разрушить их: «…ибо в действительности нет способа надежно овладеть городом иначе, как подвергнув его разрушению. Кто захватит город, с давних пор пользующийся свободой, и пощадит его, того город не пощадит. Там всегда отыщется повод для мятежа во имя свободы и старых порядков, которых не заставят забыть ни время, ни благодеяния новой власти. Что ни делай, как ни старайся, но если не разъединить и не рассеять жителей города, они никогда не забудут ни прежней свободы, ни прежних порядков и при первом удобном случае попытаются их возродить, как сделала Пиза через сто лет после того, как попала под владычество флорентийцев»1.
Макиавелли часто обвиняют в жестокости и аморальности. Однако мало кто отмечает тот факт, что Макиавелли выступал против неразумной жестокости. А ведь эту точку зрения он демонстрирует довольно часто. Вот один из примеров: «Однако же нельзя назвать и доблестью убийство сограждан, предательство, вероломство, жестокость и нечестивость: всем этим можно стяжать власть, но не славу. Так что, если судить о нем (Агафокле) по той доблести, с какой он шел навстречу опасности, по той силе духа, с какой он переносил невзгоды, то едва ли он уступит любому прославленному военачальнику, но, памятуя его жестокость и бесчеловечность и все совершенные им преступления, мы не можем приравнять его к величайшим людям».
Кроме того, Макиавелли понимал, что жестокость – зло, и это зло допустимо только если цель его – благополучие государя и государства. Вот как писал он о том, что жестокость жестокости рознь: «Жестокость применена хорошо в тех случаях – если позволительно дурное называть хорошим, – когда ее проявляют сразу и по соображениям безопасности, не упорствуют в ней и по возможности обращают на благо подданных; и плохо применена в тех случаях, когда поначалу расправы совершаются редко, но со временем учащаются, а не становятся реже. Действуя первым способом, можно с божьей и людской помощью удержать власть; действуя вторым – невозможно»2.
Итак, могут ли сочетаться доблесть и жестокость? Это очень сложный философский вопрос. Жестокие правители нередко своей доблестью поднимали государство на невиданные доселе высоты, а мягкосердечные отнюдь не были доблестными. Однако Мигель Сервантес говорил: «Жестокость не может быть спутницей доблести»3. Макиавелли согласен с этим высказыванием только с небольшой пометкой: «чрезмерная жестокость».