Стадия перехода современной исторической науки от социальной методологии к культурологической («ментальной»)

Стадия перехода современной исторической науки от социальной методологии к культурологической («ментальной»)
Список литературы

Стадия перехода современной исторической науки от социальной методологии к культурологической («ментальной»)

Главные категории концепции Бахтина могут быть представлены следующими понятиями: монологизм, полифония, диалог, карнавал, смеховая культура и т.д.
В рамках ментального подхода праздники – традиционная тема исторических исследований, социальной и культурной антропологии, философии. В них праздник рассматривается как символическое выражение коллективной солидарности, единения с той или иной общностью (сообществом).13 В ритуально-символическом оснащении праздников, соответствующих типах (мерах) временной организации праздничного взаимодействия можно вслед за исследователями архаических ритуалов видеть формы символического «возрождения времени», т.е. возрождения сообщества.14
Также большую роль в исторических исследованиях последних лет играет определение образа жизни людей, сфера досуга или свободное время, то широкое поле, которое государство, при всех своих усилиях, даже в России не могло полностью контролировать. Достаточно хорошо изучена праздничная цикличная народная обрядность традиционного общества, в том числе и на материалах разных регионов России.15 Одной из особенностей России является то, что здесь всегда шло противопоставление будничного праздничному, особенно это относится к раннесоветской эпохе. Это противопоставление идет от диссонанса индивидуального (семейного) коллективному (общественному). На русском празднике дух игры несли в себе почти все виды праздничных обрядов, это касается и Рождества. Вообще «играющим веком» был назван XVIII век, когда «игровая стихия захватила многие стороны общественной жизни и быта, сама культура носила отчасти игровой характер».16
Историки подметили, что с XVIII в. быт городов и деревень стал заметно отличаться. В городскую народную культуру стали проникать элементы ныне современных видов игр и традиционные праздничные обряды стали постепенно размываться. Нельзя не согласиться с тем, что хотя игра всегда по самой своей природе отделена от обыденной жизни, она в то же самое время сохраняет органическую связь с жизнью общества благодаря своей способности драматизировать действительность и предлагать убедительное отражение ценностей этого общества.
Сегодня специалисты заявляют о понижении значимости практически всех праздников от общенациональных до семейных, «посерение жизни». Фактически речь идет об эрозии всех прежних сообществ, коллективных рамок соотнесения и самопричисления.
Специалистами отмечается, что сложный этнический состав населения России определил такую черту культуры, как обостренное чувство национального. Переселенцы, осваивавшие новые земли, приносили с собой собственные традиции бытовой культуры из различных регионов России. Впоследствии они частично, обычно незначительно, изменялись, приспосабливаясь к иным условиям, но в основе своей бережно сохранялись. В ситуации оторванности от привычного уклада жизни праздники и обряды становились знаком связи с родиной, приобретая особый смысл. Даже сегодня мы нередко встречаемся с элементами повседневной культуры разных регионов в пределах одного поселения. В этом проявляется охранительная функция культуры, когда явления, даже утратив свои корни, видоизменяясь, продолжают существовать.17
В целом рассмотренная вкратце проблема методологии истории в актуальной социокультурной ситуации заключается в комбинировании элементов теоретических подходов разных уровней, которое осуществляется в соответствии со спецификой конкретных исследовательских задач. В целом методологическую базу исследования принято делится на мега- и мезоуровни. Первый формируется из теоретических разработок социокультурного подхода (как синтеза цивилизационного и формационного). Второй могут представлять общие урбанистические теории, концепции гражданского общества, лидерства и др.
Базовое значение в таком случае приобретают понятия «менталитет», «духовная сфера», «образ жизни», «общественная жизнь» и «общественное движение», а также «социокультурное пространство».
Социокультурное пространство в целом определяется как сложившаяся и формирующаяся совокупность взаимодействующих социальных, культурных, технологических, психологических, коммуникационных факторов в системе общественных отношений, включающее повседневную жизнь и среду обитания человека.
Наиболее адекватен характеру рассмотрения социокультурной ситуации социокультурный подход, т.е. понимание общества как единства культуры и социальности, образуемой деятельностью человека.18 Специфика социокультурного подхода состоит в том, что он интегрирует измерения человеческого бытия как фундаментальные, каждое из которых сводится к другим и не выводится из них, но при этом все они взаимосвязаны и влияют друг на друга как важнейшие составляющие человеческих общностей.
Социокультурный подход не противостоит цивилизационному и формационному, а дополняет их и связывает в единое целое. Если цивилизационный подход кладет в основу устойчивые компоненты человеческой истории, а формационный – более изменчивые, то социокультурный выясняет сопряжение устойчивого и изменчивого (личности и общества, культуры и социальности). Н.И. Лапин выделяет при этом два типа социокультурных трансформаций: 1) традиционализация – возникновение и институализация традиций и других элементов культуры и социальной структуры, которые обеспечивают приоритет предписанных норм и правил поведения; 2) либерализация (модернизация) – расширение свободы выбора и ответственности субъектов, увеличение возможностей для инновационных целерациональных действий путем дифференциации структуры общества, возникновения и включения в неё новых интегрирующих элементов, в соответствии с усложнением личности, возвышением её потребностей и способностей.19 Используя данный подход, можно устанавливать к какому типу социокультурной трансформации (комплексной трансформации государства и общества) принадлежит всё общество или исследуемая в нём область.
В рамках социальной методологии марксисты настаивали на экономических факторах социокультурного развития. Вслед за К. Марксом на экономической детерминанте социокультурных событий настаивал и Ф. Бродель. Находясь в ином методологическом поле, Ф. Бродель делает свои выводы вполне в марксистском духе, считая, что капитализм немыслим без активного пособничества общества и является реальностью социального и политического порядка и даже элементом цивилизации.20
Ф. Бродель выделяет несколько "множеств" в структуре любого общества: экономическое, политическое, культурное, социально-иерархическое. Экономическое "множество" может быть понято лишь в связи с другими. Происходит постоянное действие и взаимодействие: Капитализм, являющийся особой и частной формой экономического "множества"', может получить свое полное объяснение лишь в свете соседства и взаимопроникновения с другими "множествами".21 Капитализм для Броделя и есть государство, т.е. экономическое «множество», которое находится в постоянном взаимодействии с другими. Таким образом, государство проявляет благосклонность или враждебность к социокультурному миру в зависимости от его собственного равновесия и его собственной силы сопротивления. Традиционные силы общества первоначально отвергают нововведения. Но, в конце концов, они сдаются под натиском требований времени. Данная теория позволяет лучше понять, с одной стороны, сущность отношений власти и общества в лице независимых формирований в рассматриваемый период, а с другой - отношение населения к новым гражданским формам.
В рамках теории институционализма С. Хантингтон предложил свою концепцию социокультурного развития. Эти идеи, отводящие ведущую роль государству, вступают в спор с воззрениями теоретиков либеральной модернизации. По мнению Хантингтона, надо пройти какой-то уровень вестернизации, а далее – перейти к собственной, национальной модели модернизации, к тому типу развития, который диктуется национальными интересами, нуждами данного общества. Получается, что необходимый и достаточный уровень усвоения западного опыта ведет к многообразию типов и социокультурной модернизации.
Эти идеи развиваются в духе постмодернистских подходов. Современные исследователи отрицают универсальность либерализма как социокультурного эталона, разрабатывают идеи о глобальном мировоззренческом кризисе буржуазного общества, пересматривают роль экономической задачи неуклонного прироста материальных благ как предпосылки культурной традиции. Среди главных научных задач ставится методологическая проблема выявления смысла.
Отечественные историки, например, В.Г. Федотова подчеркивает, что модернизация, превратившая уникальность Запада в универсальный образец развития, не приводила к тождеству западные и незападные общества, а лишь в некоторых отношениях сближала их. Незападный мир, используя западную модель как внешний стимул, «мог приблизиться к ней, не порвав полностью со своей специфичностью».22
Е. Рашковский, например, среди трудностей социокультурного развития отмечает не только распад традиционных норм и социокультурных связей, но и возникновение завышенных материальных и статусных ожиданий. Эти ожидания, особенно на ранних, незрелых стадиях конструирования гражданского общества, чаще всего не могли быть утолены, ибо формировались из глубоко традиционного, подчас даже инфантильного и архаического духовно-психологического склада. Одну из самых поразительных черт русской истории этот автор связывает с мощной и взрывчатой компрессией черт социокультурного и экономического традиционализма, стремительного натиска буржуазных (точнее, индустриально-урбанистически-рациональных) форм общежития и – одновременно – крайностей «восточного» (традиционалистского) и «западнического» (социал-революционного) отрицания этих форм. Эта взрывчатая компрессия происходила в условиях слабости, незрелости институтов и идеологий гражданского общества и слабой способности традиционалистского государства вынести на себе тяжесть этой компрессии.23
Особенно важным в теоретическом отношении для более полного исследования ментальной ситуации представляется рассмотрение города как методологической проблемы. Исходя из культурологического подхода необходимо комплексное рассмотрение города, его разнообразных функций и аспектов, как одну из основных конструкций формирования менталитета трансформирующегося общества в эпоху бурной урбанизации и формирования мегаполисов.
Изучение ментальности приобрело в современных условиях весьма актуальное значение. Демократические преобразования конца 1980-х – 90-х годов способствовали активному осмыслению сложных периодов истории СССР. Интерес историков обычно был обусловлен желанием понять как и почему произошло установление в СССР тоталитарного режима, что является основными условиями, содержанием подобного типа власти и меньше их волновало то, в каких условиях жили люди: что ели, во что одевались, что чувствовали и т.п.
Разумеется интерес к изучению ментальной сферы имеет не только теоретический, но и конкретно-политический характер. Уроки, которые российское общество должно извлечь из анализа, например, тоталитарного периода нашей истории, призваны помочь преодолеть возможный возврат назад, как это было после «оттепели» конца 50-х – начала 60-х годов, преодолеть ностальгию по «твердой руке», «сильной личности», которые все более активно звучит в условиях курса крайнего неолиберализма, резкого ухудшения уровня жизни большинства населения. Психологические аспекты изучения таких настроений крайне важны.
Итак, накопленный теоретический опыт в рамках культурологического («ментального») подхода может активно использоваться при анализе социокультурной ситуации, как современной, так и в исторической ретроспективе.
Также при этом необходимо уловить дискурсивную ткань времени, «текст эпохи». Это ставит перед историком философскую проблему герменевтики – понимание конкретного сообщения невозможно вне понимания смысла коммуникативной ситуации как целого. Историко-антропологический метод при этом соединяет в себе герменевтику социальных терминов и изучение ментальностей в комплексе с применением методов микроанализа, акцентировавших внимание на уровень конкретной человеческой деятельности.
Ещё в конце 1980-х г. в Институте всеобщей истории РАН был образован семинар, а затем и альманах «ЧЕЛОВЕК В ИСТОРИИ», который выпускается до сих пор. Такой поворот в умах историков произошел не случайно. Роль человека в истории, его индивидуальная биография стала как бы опытом исследования "истории повседневности". Сейчас появляются работы, посвященные истории конкретных средневековых рыцарей, конкретных солдат (немецких, русских) времен второй Мировой войны, конкретных крестьян, священников. Их имена, прозвучавшие в историографии, теперь не забудут никогда.
Однако историки всё же задают себе вопрос: «Существует ли проблема значимости "истории повседневности"?» Разумеется, такая проблема существует. Часто утверждают, что история повседневности - всего лишь "мозаика миниатюр", лишенная теоретической глубины и предназначенная для "легкого чтения". Между тем, микроистория реально приближает историка к людям прошлых времен и позволяет понять механизмы их реального воздействия на ход исторического процесса. Тем самым она действительно обнаруживает возможность выходов в большую историю, в макроисторию.
Интересно высказанное по этому поводу историка К. Гинзбурга. Он вспоминает, что к занятиям "повествовательной историей", может быть, и к занятиям историей вообще, его побудило чтение "Войны и мира" Л. Толстого. Будущий историк был покорён и увлечён мыслью Толстого о том, что исторический феномен может быть воссоздан только через реконструкцию действий всех его участников.24 Человек в истории стал видимым, просматриваемым, он не растворялся на фоне грандиозных битв, процессов, исторических перемен.
Авторы этих новаторских работ утверждали, что общественные процессы представляют собой взаимодействие между экономическими, социальными и политическими структурами, с одной стороны, и с другой - восприятием, интерпретацией этих структур реагирующими, действующими людьми, которые своим поведением участвуют в создании этих структур и нередко в их изменении. Творческий импульс к новому изучению роли человека в историческом процессе дал толчок к появлению массы работ, связанных с воссозданием биографических судеб людей из прошлого.
Как уже указывалось, этот историографический поворот произошел на всеобщей волне актуализации исследований по истории повседневности. Все они находятся в русле постмодернистских подходов, да и само понятие «повседневность» как культурное бессознательное в самом широком диапазоне социокультурных практик является базисным постмодернистским понятием. На смену истории героев пришла история маленького человека. Поиск целостности, проблема изучения человека во времени влечет за собой и новый способ исследования исторических источников, более адекватный метод их истолкования.
Историки вместе с тем считают, что памятники прошлого, по которым мы и конструируем эту самую роль человека в истории, заряжены мифологическим содержанием, т.е. представляют собой материализованный продукт человеческой психики. Человек прошлого воспринимал мир в особом мифологическом ракурсе: он создавал свой образ действительности, активно привнося в описание исторических событий собственную систему оценок, осознанно руководствовался только ему присущими нормами или коллективными представлениями, мировоззренческими установками конкретной эпохи.
Однако несмотря на это, воссоздание биографий и судеб отдельных общественных деятелей поможет оценить их вклад в историю, их человеческий выбор, меру человеческой ответственности, те ценности, которыми они обладали.
Литература
1. Американская русистика: Вехи историографии последних лет. Антология. Самара, 2000. – 438 с.
2. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.,1979. – 329 с.
3. Болонев Ф. Ф. Календарные обычаи и обряды семейских. Улан-Удэ, 1975. 344 с.
4. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV – XVIII вв.: В 3 т. Т.2. Игры обмена. М.: Прогресс, 1990. – 649 с.
5. Герке К. Русская повседневность. История в девяти картинах прошлого от раннего средневековья до настоящего времени. Т.3. Советская современность и распад. М., 2005. – 554 с.
6. Гинзбург К. «Ты нужен своей стране» // Одиссей. Человек в истории. М.: Наука, 2005. С.191 - 211.