Этическое содержание гуманизма.

Введение
§ 1. Гуманизм и этика
§ 2. Этическое содержание гуманизма
Заключение
Список литературы

Этическое содержание гуманизма.

2. признание личного достоинства каждого человека как существа по самой своей природе разумного – homo sapiens, – способного опираться на собственный разум и потому самостоятельного, свободного; признание ценности разума вообще («вера в разум») и ценности свободы («вера в человека», в его способность обретать себя подлинного, совершенствоваться, именно через свободу);
3. признание гражданского достоинства личности как той неотъемлемой сферы, в которой властен, свободен каждый человек, хотя и зависящий по необходимости да и по природе (как «zoon politikon») от социума, – иначе говоря, признание неотъемлемых естественных прав человека в социуме и перед социумом; то же, что в истинном смысле слова правосознание. (II. № 9 С. 156)
Различают гуманизм «религиозный» и «светский». Гуманизм религиозный обосновывает абсолютное достоинство человека, достоинство естества, его божественным происхождением («образ и подобие божье»). Вообще, абсолютное достоинство – абсолютная ценность – есть по определению святыня, категория религиозная. Гуманизм секулярный (светский) исходит из идеи абсолютного достоинства человека, то есть всякая жизнь ощущает свою абсолютную ценность как данность, как факт.
Если естество (нечто общее всем и в сущности всем понятное) для гуманизма приоритетно, то, значит, гуманизм есть та почва, на которой могут прийти к согласию каждый с каждым при всех их различиях, если только искренне того пожелают. Гуманизм – есть компромиссный теоретический, этический и правовой минимум, гарантирующий разным людям (исповедующим разные ценности) базовые ценности жизни и добрососедства при свободе во всем, что их не исключает. (II. № 9 С. 158)
Действительно, гуманизм – это мировоззрение, то есть гуманизм составляет мировоззрение лишь как определенный «мировоззренческий минимум», предоставляющий его «максимум» естественному праву – свободе и разуму – каждого. Когда же какое-либо законченное мировоззрение вменяют индивидам в их общественный долг (на что обычно претендуют религия или определенного рода атеизм, религия коммунизма или государства) – мы имеем дело с идеологией.
Архаичный способ существования социума – именно идеологический, религиозный или квазирелигиозный, а гуманизм в этом плане, напротив, исчерпывающе определяется как – теоретическая, этическая и правовая альтернатива идеологии (как принципа организации социума). Устроение человеческих отношений на основе компромиссного минимума общих позиций, оставляющее их полноту личному разумению и свободе каждого. (II. № 9 С. 159)
Этика гуманизма. Можно было бы сказать, эта этика гуманизма – опять же терпимость, компромиссный этический минимум: признание каждым индивидом общих всем простых ценностей жизни и, постольку, добрососедства в качестве если не высших для себя, то непреложных в отношении к другим; как таких, которыми невозможно жертвовать никаким иным этическим ценностям или идеалам – ни патриотическим, ни религиозным, ни каким-либо еще. (II. № 8 С. 267). Но этика, по природе своей, есть дело совести и потому – требование не минимума, а максимума. Что до этического максимума гуманизма, то это – максимум той же терпимости: сострадательность ко всякому, вопреки любым возможным различиям, разногласиям, верам. Это и безусловное предпочтение духа моральных правил, сострадательности, их букве, самим правилам, – отвержение всякого формализма, фарисейства. В общем, этика гуманизма, весь ее максимум – человечность.
Правосознание, или сознание компромиссного этического минимума и только его одного как непреложного закона для себя, для других в твоем государстве и для самого государства, – то есть сознание того, что обязательным может быть лишь тот закон и законной может считаться лишь та власть, что кодифицируют и гарантируют естественное право каждого в условиях общежития. (II. № 8 С. 267). Все прочее – дело этики, того этического максимума, что диктует каждому лишь одна его совесть. «Свобода совести» - так называемое неидеологическое государство.
Если «вера в разум» – убеждение в праве и долге каждого индивида мыслить, а терпимость, свобода совести – вообще признание права индивида быть тем, что он есть, то гуманизм, безо всяких натяжек – то же, что «персоноцентризм».
Так, «человеческое естество» может безосновательно отождествляться лишь с одной его стороной, так называемыми материальными потребностями, и гуманизм начинает выглядеть утилитаризмом, материализмом; или же за определяющую может приниматься социальная сторона человеческого естества – самое, может быть, страшное заблуждение, обесценивающее личность и с нею самое жизнь, – так гуманизм превращается в коммунизм, всегда неразлучный с геноцидом; «вера в разум» может легко заблуждаться относительно его реальных достижений, а рационализм возомнить себя полной и «единственно правильной» метафизикой, обязанной истреблять все прочие, – это убежденный примитивизм, редукционизм; «вера в человека» способна родить идею «сверхчеловека», поставив отдельного человека на место Бога, – обожествить тирана. (II. № 8 С. 269).
Понятие «абсолютное достоинство», из коего исходит гуманизм как идея абсолютного достоинства человека, есть то же, что «абсолютная ценность», то есть – буквально – святыня. Не совсем неверно назвать гуманизм и «культом человека». Однако, действительно принимая культовые, коллективистски-религиозные или квазирелигиозные, идеологические формы, гуманизм превращается в полную противоположность тому, что есть гуманизм подлинный. Этот «дикий культ человека» – религия человека без Бога: культ «сверхчеловека», – выдающейся персоны, олицетворяющей для масс необходимое им божество (на практике – вождизм); культ социального в человеке (коммунизм); культ материальных потребностей человека (теоретически воплощаемый в материализме); то, другое и третье вместе, в разных пропорциях. (II. № 5 С. 449).
Любая частная идея, в чем именно должно состоять благополучие человека, претендующая на роль идеологии или ставшая идеологией реально (то есть ставшая общеобязательной, поддержанной социумом, его властью) – есть проект тирании или сама тирания, и притом тотальная, то есть покусившаяся на власть не над поступками только, а над самою внутренней жизнью людей, над сферой их желаний, – над их душами. Всякий «коммюнотарный гуманизм», как бы ни был привлекателен в теории (то есть в фантазии), на практике (то есть в реальности или по логике вещей) – тоталитаризм.
Итак, что понимать под естеством, да еще в самом естестве – чему отдавать предпочтение? И гуманизм, утверждение прав естества – будет сообразно с этим – и восстанием плоти против духа; и восстанием разума против культа; и восстанием личности против стада, – что уже значит – духа против варварства с его культами, которые ведь принижают дух куда ниже, чем может принизить его просто здоровая плоть. Подлинный гуманизм культа не составляет вообще: ни собственного, ни Бога. Культ – это коллективная вера; личная-то вера – личное дело, дело личности, – на страже которой и стоит гуманизм. Подлинный гуманизм освобождает веру от культа. (II. № 5 С. 221).
Утверждение прав «стадного естества» вынуждает людей принять и культ. Если «вера в человека» бывает опасной, как утверждают верующие в Бога, или в церковь, то именно потому, что она – вера, как культ, а не потому, что она – гуманизм. Подлинный гуманизм, утверждая права естества, не приписывает человеку ни качеств, ни полномочий всевышнего. «Культ человека» необходим. Признать право естества – это и признать право на счастье. Гуманизм здесь дает формулу простую, как А=А: «желание естественного счастья естественно» (как той самой «птице» – «полёт»). (II. № 5 С. 224). Культ счастья к настоящему гуманизму отношения не имеет.
Идея счастья, как предела блаженства – религиозного происхождения. Гуманизм понимает его иначе. Гуманизм говорит все время о счастье, но не в силах его дать. Он говорит о другом счастье: не о рае. О том, на которое каждый – в силах, и которое никому не позволено – отнимать. (II. № 5 С. 228).
Право на счастье: из разряда естественных прав. Традиционная религия предлагает человеку поступиться естественным правом, ради того, на что и права-то не может быть. Споры о том, для счастья человек живёт или для чего другого – больше забота тех, кто определяет это за других.
«Все для человека»? Не все, и человечность хорошо это знает. Нет ни у кого права на блаженство на земле, – это тоже правда; необходимы и испытания. Счастье, на самом деле – не блаженное, а всего лишь адекватное естеству существование, на что у каждого имеется неотъемлемое право; и первая ценность сама по себе – всякая жизнь. (II. № 6 С. 189).
«Гуманизм состоит в том, чтобы признавать права всего существующего в ущерб человеку», – как-то похоже выразился религиозный философ Честертон. (II. № 7 С. 56). Если гуманизм сам по себе способен сдержать человеческую хищность, положить пределы нашему эгоизму даже в отношении себе не подобных – зверя ли, растения, природы – это многого стоит; свидетельство его истины. (II. № 7 С. 57). Иные считают, что гуманизм, эта способность обходиться и в счастье и в добре без Бога, – гордыня. Но гуманист видит свое достоинство в скромности даже перед Богом. Благодари, надейся, но ничего не требуй, а что считаешь добром, делай бескорыстно. (II. № 7 С. 57).
Разум по гуманизму – это способность видеть естество вещей. Пользуясь разумом, мы только помогаем собственному естеству, которое, иначе, хваталось бы за первое «хочется» и сталкивалось бы с последствиями, каких ему уже вовсе не хотелось бы; так оно и с эгоистической, и с альтруистической сторонами естества. С умом пользоваться, с умом и помогать; наши цели и наша мораль – всё, чем живем. Отстаивать права естества – отстаивать права разума. (II. № 7 С. 60).
«Только естественно», «только разумно» – синонимы. Но может ли естество разуму противоречить? Скажем: «естественно пожалеть, но разумнее поступить без жалости»? Здесь разумное путают с целесообразным, что далеко не одно и то же; цели-то могут быть самыми разными, в том числе и такими, что требуют трупов, а разум – один... Или же, напротив, хотят сказать, что всякий раз кроме первого импульса непосредственной жалости следует учитывать еще и всю ту жалость, которую тебе доведется испытать, если ничего кроме нее не пожелаешь учитывать? Что жалость, скорее, следует на разум множить?
Целесообразность – это разумное лишь в некотором отношении. Если же целесообразность будет целесообразной действительно во всех отношениях, она будет и вполне разумной, и доброй, и ни в чем не потревожит естество. (II. № 7 С. 62).
Разумение человека может быть лишь собственным, отстаивать разум – значит отстаивать личность; разум – лишь естество; отстаивать право и достоинство человеческого естества – отстаивать право и достоинство личности. (II. № 11 С. 388). Гуманизм, в актуальнейшем его понимании, призван защитить личность от идеологии любых коллективных воззрений. Защитить индивидуальное естество от стадного естества. Итак, утверждая личность, гуманизм становится на стороне разума – против коллективистских (стадных) инстинктов. Те, кто стадному в себе могут противопоставить только эгоистическое, а не личное, – те видят в борьбе за разум подкоп под саму нравственность. Гуманность у нравственности на подозрении. Впрочем, в идеале, человечность и вправду должна заменить собою нравственность. (II. № 11 С. 389).
Гуманизм – не «за нас», и не за то, чтобы «каждый за себя», а за «каждого из нас». «Животное» в человеке – бывает и зверь, и очень страшный. «Животное общественное» в человеке – бывает и скот, и очень стадный. Человек тоже – животное. Но пусть уж, хотя бы, «животное разумное»! Гуманизм утверждает разумное естество личности в противовес эгоистическому естеству и стадному естеству.
Чей-то «рационализм» может быть и бесчеловечен, но человечность именно рационалистична, – разумна. Требования собственного естества чувствуешь острее, – но разум подсказывает, что у других и то же естество, и такое же право ему следовать; итак, разум, утверждая права естества, призывает: «поступай с другими так, как хочешь, чтобы с тобой поступали», – призывает: «...как самого себя»... – Разум – гуманист. (II. № 11 С. 390).
Природа человека, в своем абсолютном достоинстве, вечна и неизменна; мыслить иначе – значит принципиально соглашаться с насилием (пытающимся что-то в ней переделывать). Но, естественно возразить, разве сама природа не может изменяться к лучшему? Не из обезьяны возник и сам человек? Ответ прост: ничто не может запретить природе меняться, если она меняется, но ничто и не смеет ей указывать, – пусть меняется так, как ей свойственно, по природе. (II. № 11 С. 391).
Тезис о вечности и неизменности человеческой природы, отстаиваемый гуманизмом, значит следующее. Природа человека не то чтобы буквально вечна и неизменна (это скорее метафора, наглядное изображение идеи), но – в определенном смысле – и больше того: она абсолютна для нас, как абсолютная ценность, как святыня. Практически это означает, что она приоритетна. То есть, скажем, мы можем радеть о счастье человека, исходя из требований его природы, но не о переделке его природы, исходя из представлений о том, что должно составить его счастье. (II. № 11 С. 394).
Итак, «естество» для гуманиста – это разумный мир с самим собою, а сам гуманизм – это ненасилие, мир вообще. Право – это формализованный гуманизм, но сам гуманизм – это нечто в принципе неформальное: призван смягчать даже право. Терпимость – идея, более общее название которой – гуманизм. Гуманизм: кто вправду не с ним, тот, конечно, против него, – но только в существование таких людей не стоит верить только по их идеям и высказываниям; значит, хоть и не с ним, может, и не против. (II. № 11 С. 394).
Сам Христос относительно тех, «кто не с нами», не имел определенного мнения. Ничто в гуманизме не «приводит к отрицанию человека», как бы ни пытались доказать этот тезис, – не приводит, хотя бы потому, что подлинный гуманизм вообще не имеет целью кого-нибудь куда-нибудь вести. Выстраивает и ведет людей не гуманизм, а идеология, альтернативой которой гуманизм и является. Идея – не идеология – гуманизма в том и состоит, что нет идей, которым следовало бы жертвовать человечностью; гуманизм – именно то, что при всех ситуациях и вопреки всем мыслимым принципам остается на стороне человека.
Заключение
В заключении нашей работы мы можем прийти к некоторым выводам. Можно сказать, что гносеология гуманизма – это рационализм, – но рационализм исключительно как компромиссный метафизический минимум, без которого немыслимым станет взаимопонимание людей вообще, общий язык.