Реферат по книге О.М.Медушевской "Теория и методология когнитивной истории"

Введение
Основная часть
Заключение

Реферат по книге О.М.Медушевской "Теория и методология когнитивной истории"

При всех выдающихся достижениях дореволюционных исследователей, в наши дни развитие науки требует от методолога решения во многом иных задач. Соответственно во многом иными оказываются философские категории, с помощью которых исследователь добивается их решения. Это обстоятельство и привело О.М. Медушевскую к необходимости использования понятия «когнитивная история». Сама конституциализация когнитивной науки состоялась в 1950-х гг. и первоначально использовалась только в психологии. Однако впоследствии распространилось и на остальные научные дисциплины. О.М. Медушевская понимает когнитивную историю, как науку «о человеческом мышлении, которое проявляет себя созданием интеллектуального продукта вовне, созданием информационного продукта своей целенаправленной деятельности», при этом она «имеет общий макрообъект с фундаментальной наукой истории, но отличается предметом» (С. 353). Подобное определение дает нам право говорить о О.М. Медушевской, как о стороннице междисциплинарного подхода в науке, так как все остальные когнитивные науки также имеют своим предметом исследование человеческого мышления. Говоря шире, комплексное исследование человека, подразумевающее высокую степень синкретизма различных научных дисциплин. Ниже мы постараемся раскрыть философские взгляды автора, определить их истоки, понять, какими философскими категориями он мыслит.
Основная часть
Как мы уже отметили, О.М. Медушевская по своим взглядам на методологию науки и теорию в целом и методологию истории в частности, близка к русской дореволюционной традиции, сформировавшейся в конце XIX – начале XX в. Среди историков здесь стоит выделить уже упоминавшегося А.С. Лаппо-Данилевского, а также Н.И. Кареева, В.О. Ключевский, А.Е. Пресняков и др. Среди представителей других наук – экономиста Н.Д. Кондратьева, социолога П.А. Сорокина, геолога В.И. Вернадского, невролога и психиатра В.М. Бехтерева, философа Г.Г. Шпета и др. Подчеркнем, что это лишь немногие наиболее яркие имена, составлявшие своеобразное сообщество ученых, аналогов которому не было в истории русской научной мысли.
Здесь сразу стоит оговориться, что незадолго до начала активной конституциализации истории в России, в Европе уже вышли в свет исследования, посвященные данной теме. Речь идет о работах Э. Фримана, Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобоса, Э. Бернгейма, в которых были подведены итоги «классического» этапа развития источниковедения. Выводы этих ученых активно использовали их русские коллеги. В частности, «Методология истории» А.С. Лаппо-Данилевского изобилует ссылками на «Введение в историческую науку» немецкого ученого Э. Бернгейма.
Отдельно стоит сказать о влиянии на взгляды О.М. Медушевской феноменологии Э. Гуссерля: «Способ выхода на новый уровень зрелой науки (Гуссерль) давно обозначен и аргументирован основателями феноменологии. Зрелая наука (Гуссерль) формирует в своей системе особую предметную область - учение о науке, осуществляя мониторинг своих познавательных стратегий и методологий. Учение о науке в этом смысле формирует и образовательную модель, обучая, прежде всего, методу в его достигнутых нормах и перспективах, поэтому теория и методология истории как науки вполне могут быть представлены и в виде университетского курса, что в свое время и было сделано основателем феноменологической концепции теории и методологии истории» (С. 17). Феноменологической подход был основан с целью создать точный и чистый метод психологического исследования, в том отношении, в котором чистое естествознание является чистым от психического содержания. Феноменологическая психология подразумевает изучение субъективного, личного опыта человека. Однако тот «метод», о котором говорил сам Гуссерль, может быть назван таковым только с большой долей условности. С одной стороны, действительно, феноменология с самого начала заявляла свой методологический приоритет для гуманитарного знания, составляя, по словам Гуссерля, «существенный эйдетический фундамент психологии и наук о духе». С другой стороны, феноменология не могла ограничиться рамками только метода для гуманитарных наук, то есть быть просто теорией гуманитарного знания, она сама претендовала на статус науки, причем науки основополагающей. В России наиболее ярким сторонником феноменологии являлся философ Г. Шпет, однако феноменологическую парадигму в отношении наук о человеке реализовал А.С. Лаппо-Данилевский, построив «Методологию истории» как университетский концептуальный курс. Это было прорывом от традиционалистской модели к модели когнитивно-информационной и он сохраняет свое значение (С. 315). Исходя из этого тезиса об актуальности наследия А.С. Лаппо-Данилевсккого, считаем необходимым остановиться на нем подробнее.
Наиболее полное отражение парадигма, в основу которой была положена идея истории как строгой науки, нашла отражение в основной теоретической работе А. С. Лаппо-Данилевского — «Методология истории». Ученый решительно спорил со скептиками, ставившими под сомнение необходимость самого существования такой дисциплины, как методология истории. Он утверждал, что «талант, и, в особенности рядовые работники очень полезные, для науки все же воспитываются и на методологических курсах». В своем теоретическом построении А.С. Лаппо-Данилевский вслед за неокантианцем Г. Риккертом исходил из представления о существовании двух противоположных методов научного познания - идеографического (индивидуализирующего) и номотетического (обобщающего). С точки зрения ученого, оба эти подхода применимы в изучении истории. Однако А.СЛаппо-Данилевский считал, что возможное совмещение номотетического и историографического подходов в историческом исследовании не долж¬но «приводить к смешению двух принципиально разных точек зрения, с которых один и тот же ученый может изучать эмпирически данную ему действительность». В то же время А.СЛаппо-Данилевский утверждал, что «изучение обеих теорий [идиографической и номотетической] показывает, что (вопреки утверждениям их сторонников) они не могут обойтись друг без друга».
А.С.Лаппо-Данилевский подверг подробному анализу десятки концепций и теорий, которые как-либо могли служить целям номотетического построения истории. В их числе ученый называл учение Г.ВЛейбница о причинно-следственной связи, Д.Вико об идее истории, Д.Дидро, А.Р.Ж.Тюрго и М.Ж.А.Н.Кондорсе об эволюции человеческого разума, Г.Б. де Мабли о «страстях человеческих» как двигателе истории, учение И.Канта о мире как субстанции Вселенной, подчиненной законам движения, гармонии и развития, Д.С. Милля о психологических законах, являющихся основой исторического развития, Г. Спенсера о методах индукции и дедукции, В.Вундта о психологии как прикладной исторической науке и другие. Все они в той или иной степени повлияли на ученого.
О.М. Медушевская подробно останавливается на рассмотрении феномена единства исторического сознания и принципа признания чужой одушевленности: «Исследование изучаемого продукта в целях получения информации начинается с определенного методологического принципа. Этот принцип - единство сознания его автора, единство его картины мира. Здесь мы обращаемся к идее, о которой речь шла раньше: определенная эпоха (или при более конкретном различии тот или иной конкретный изолированный социум) является частью определенного информационного пространства. Для этого информационного пространства характерна общая картина мира. Разумеется, внутри нее существуют различия и отклонения, однако это единство опирается на тот уровень культуры, практических знаний и умений, которые достигнуты в соответствующий период и являются общими. Каждый интеллектуальный продукт несет в себе, с одной стороны, отражение целеполагания создавшего его, автора и с другой - отражает ту общую картину мира, то информационное пространство, в которое данный продукт органично вошел после его создания» (С. 55).
С понятием изменения исторического понимания непосредственно соприкасается принцип чужой одушевленности, выдвинутый А.С. Лаппо-Данилевским. Историк обращает внимание на качественное, а не на количественное изменение. Это изменение в чужой психике. В основе принципа чужой одушевленности лежит представление о единообразии природы вообще и, в частности, психической природы человека. «Чужое я» не дано непосредственно в опыте, поэтому мы заключаем о нем по наблюдениям над телесными процессами. К конкретному «я» (а далее и к исторической индивидуальности) затруднительно прийти от понятия о сознании вообще и от представления о соотношении «я» и «не я», где самосознание понимается как сознание другого. Для установления принципа чужой одушевленности необходим не категорический или конститутивный, а регулятивно-телеологический подход. Иными словами, этот принцип следует рассматривать либо как научную гипотезу, либо как нравственный постулат.
Отдельного внимания заслуживают социологические понятия и само влияние социологии на работы ученых тех лет. Социология переживала период своей конституциализации, поэтому отсылки к ней можно увидеть во многих трудах. В частности, одним из первых российских социологов был Н.И. Кареев. Сравнивать «Методологию истории» с работой Н.И. Кареева, конечно, не уместно. При сравнении сразу видно, что это далеко не равные по своему масштабу труды (сравнение в пользу А.С. Лаппо-Данилевского). Да и цели авторы ставили различные: если А.С. Лаппо-Данилевский стремился создать методологию всей исторической науки, то Кареев в центре своих исканий видел «прогресс в истории», вопрос о том, «какую разумную цель можно мыслить у истории и как эта цель может осуществляема историческим движением», «как вообще делается или происходит история». Однако им также развивались представления о методологическом единстве наук о человеке.
Если вспомнить о философских концепциях, в которых исторический процесс, культура рассматривались как неопределенная совокупность единичных и неповторяющихся явлений, своего рода хаос, то можно обнаружить, что из такого представления вполне логично был сделан вывод о невозможности выявления в человеческой истории типологий, закономерностей и повторяемости. При данном подходе не оставалось перспектив для корректного сравнительного метода, хотя сами возможности сравнительного изучения существуют Теперь мы видим, что культурные объекты изначально создавались под влиянием определенных функциональных потребностей социума и представляют собой поэтому те или иные структурные модели. Как социолог, он, отрицая существование специальных исторических законов, полагал, что в истории, как и в природе, господствует законосообразность. А.С.Лаппо-Данилевский, в свою очередь, отмечал, что исторические типы, создаваемые путем обобщений, следует рассматривать скорее не как исторические законы, а как «типологические обобщения», то есть «общие научно-установленные представления», формулируемые на основании общих групп признаков. По А.С.Лаппо-Данилевскому, основным методологическим недостатком понятия типа является нерешенность проблемы отнесения его к определенной ценности, что необходимо для «индивидуализации наших знаний». О.М. Медушевская высказывает схожие представления: «Положение о том, что историческому процессу соответствует адекватная эмпирическая основа меняет познавательную ситуацию в исторической науке. Вполне логично, что в основании исторического метода при таком подходе оказывается проблематика исследования этого овеществления в продукте совокупного интеллектуального ресурса. Исторический процесс предстает как совокупность деятельности людей, реализовавшейся в пределах времени и пространства существования человечества. Поскольку, как мы видели, каждый из индивидов овеществлял свои поступки, возникает общий информационный ресурс, адекватно представляющий эту совокупность. И, следовательно, исторический процесс в целом оказывается вполне доступным для научного познания, имеет свой эмпирический макрообъект» (С. 62).
Нам бы также хотелось бы выделить параллель между философскими взглядами О.М. Медушевской и известного отечественного ученого В.М. Бехтерева. В книге его имя не упоминается, однако связь между мировоззрением двух ученых очевидна. Одним из важнейших итогов деятельности нейрологической школы, основанной В. М. Бехтеревым, является создание ряда взаимосвязанных и взаимообусловленных, возникших и развивавшихся в едином пространстве-времени, в постоянно возобновляемом диалоге их создателей друг с другом психологических концепций высокого уровня обобщенности. Это перекликается с взглядами О.М. Медушевской о синтезе различных научных дисциплин, идеях целостного изучения человека (С. 125, 190). Идеи целостного изучения человека в дальнейшем получили воплощение в организации исследований в Психоневрологическом институте, в выступлении по поводу открытия которого Бехтерев сказал: «Познать человека — девиз, который может наполнить сердца любовью там, где стыла кровь, может оживить человеческую мысль, где она глохла, может зажечь огонь в груди и увлечь на подвиги там, где была одна пассивность и равнодушие, познать человека в его высших стремлениях, в идеалах истины, добра и красоты... познать и изучить нервного и душевнобольного, чтобы облегчить его страдания. Познать все это — не значит ли разрешить самые больные и жгучие вопросы общественной жизни». Эти слова в одинаковой степени относятся и к учреждениям, в организации и работе которых принимал участие А.С. Лаппо-Данилевский.
В 1921 г. появилась в печати содержательная по объему «Коллективная рефлексология», переизданная в 1994 г. в серии избранных работ по социальной психологии. Несмотря на рефлексологический подход к рассмотрению социальных влияний на человека и подведения законов развития природы к условиям общественной жизни, Бехтерева можно рассматривать как одного из основоположников отечественной социальной психологии. В книге содержится обобщение ранее опубликованных работ, сообщений и докладов по вопросам взаимовнушения, взаимоподражания, коллективном творчестве, коллективных действиях, жизнеспособности человека, проявляемой под влиянием социальных условий. Интерес представляют взаимоотношение личности и общества, роль общества в развитии личности, что также проливает свет в целостное изучение человека.
Огромное влияние на О.М. Медушевскую оказали исследования В.И. Вернадского о биосфере и ноосфере. Напомним, что именно Вернадский утверждал, что эпоха конца 19 – начала 20 вв. для науки была периодом небывалого подъема, чрезвычайного «убыстрения» хода научного творчества, «открывающего не тронутые раньше научной мыслью поля исследования». Вернадский, кстати, стремился создать наукоучение и, как и А.С. Лаппо-Данилевский, признавал своим предшественником в этом деле Э. Гуссерля, смысл работы которого «Начала геометрии» может интерпретироваться как опыт исследования становления человеческого мышления (прямая параллель с мышлением человека как предметом когнитивных наук у О.М. Медушевской) (С. 174). В данном контексте можно также рассматривать «Размышления натуралиста» В.И. Вернадского, ставившего перед собой цель написать «Методологию естествознания» (С. 174). О.М. Медушевская преобразует, подобно введению термина когнитивная история, ноосферу в информосферу: «Человек или общество существует в системе информационных связей. Совокупность интеллектуальных продуктов, имеющуюся на данный момент, можно рассматривать как информационную сеть: ей присущи определенные общие универсальные свойства. Сеть информационного обмена однородна, поскольку она вся состоит из продуктов творчества, интеллектуальных продуктов. Она постоянно функционирует, поскольку информационный обмен не прекращается. Таким образом, для понятия информосферы характерны однородность, вещественность и, что особенно важно, изначальная доступность для осуществления информационного обмена. Биосфера также представляет собой определенное системное единство, и все живые системы погружены в состояние имманентного информационного обмена, выступая одновременно и как части этого целого и как отдельные источники живой информации. Целостность живого обмена имеет свои биологические ограничения, каждая система действует в составе целого лишь в пределах своих жизненных возможностей. Информосфера имеет с биосферой некоторые общие черты, но у нее есть и принципиально отличные черты. Индивиды и социумы действительно находятся в состоянии имманентного информационного обмена, и в этом их сходство. Но отличие состоит в том, что информационный ресурс, находящийся в постоянном преобразовании и движении, имеет другой характер. Он не ограничивается жизненными возможностями индивида. Механизм накопления информационного ресурса таков, что он в принципе весь и всегда доступен всем и каждому. Информационно-коммуникативный ресурс базовый, общий, и он постоянно пополняется» (С. 84).