Цензурная политика Российской империи(от Екатерины II до Александра III)

Введение
Начало русской цензуры
Александровская и николаевская цензура
Борьба за свободу печати в пореформенной России
Заключение
Список литературы

Цензурная политика Российской империи(от Екатерины II до Александра III)

После учреждения в 1802 г. Министерства народного просвещения и создания учебных округов указом 1803 г. была декларирована передача внутренней цензуры учебному ведомству: «цензура всех печатаемых в губернии книг имеет принадлежать единственно университетам, коль скоро они в округах учреждены будут». А после подписания 19 июля 1804 г. Александром I первого цензурного устава управление цензурой было законодательно оформлено. В этом документе, а также в университетских уставах была сформулирована ее цель и организационная основа. Назначение цензуры состояла в том, чтобы «доставить обществу книги и сочинения, способствующие к истинному просвещению ума и образованию нравов, и удалить книги и сочинения, противные сему намерению». Тем самым ее учредители старались избежать требований, препятствовавших развитию наук, литературы, книгоиздания в России.
В соответствии с уставом цензура передавалась в ведение Министерства народного просвещения (с 1817 по 1824 г. — Министерства духовных дел и народного просвещения). В 1804—1826 гг. цензура подчинялась Главному правлению училищ, осуществлявшим руководство всем учебным ведомством. Его членами становились государственные деятели: сенаторы, попечители учебных округов, представители Военного министерства и Министерства внутренних дел, духовного ведомства; были среди них литераторы и ученые, в том числе — академики. Возглавляли цензурное ведомство министры народного просвещения.
По уставу 1804 г. основное место в организации цензуры отводилось университетам – учреждениям просвещения и науки, которые располагали высоко интеллектуальными кадрами, способными в интересах государственной власти, прогресса науки и распространения образования в России оценить сочинения, предназначенные для печати. Профессор Дерптского университета Э.Г.Брекер, бывший цензором периодических изданий, писал по этому поводу: «Священная обязанность наблюдать за движением умов весьма справедливо вручается ученому сословию: ибо люди, получившие ученое образование, приобретают с тем вместе и уважение к просвещению и наукам, и способность оценять их по достоинству, при том же, по роду занятий своих, они бывают более прочих беспристрастны  и отдалены  от мирских дел и интересов, и для того с большею основательностью могут содействовать к соделанию гласными явлений жизни государственной»11.
Внутренняя цензура возлагалась на цензурные комитеты, организованные при Московском, Дерптском, Виленском, Казанском, Харьковском университетах. Они подчинялись ректорам, которые получали все необходимые инструкции из Министерства народного просвещения через попечителя соответствующего учебного округа.
Цензорами становились деканы, каждый из которых рассматривал сочинения, относившиеся к его отделению. Должность секретаря занимал магистр. Состав комитетов был разным: в Дерпте в него входило пять чиновников, в Москве и Вильне — по четверо, в Харькове и Казани — по трое. Преподаватели не получали жалование за выполнение цензорских обязанностей.
Контролю этих комитетов подлежали сочинения, издававшиеся от университетов и ими получаемые из — за границы, а также все выходившие в соответствующем учебном округе книги. Цензор просматривал рукопись, отмечал места, не соответствовавшие, по его мнению, цензурным правилам, затем отдавал ее на исправление автору, после чего подписывал к печати и в дальнейшем нес за нее ответственность.
В Петербурге, поскольку университета еще не было, цензурный комитет следовало образовать из «ученых особ», проживавших в столице. Он подчинялся попечителю Петербургского учебного округа. В штате состояло три чиновника, каждый из которых получал по 1200 р. серебром в год. На содержание комитета ежегодно выделялось 5350 руб. серебром. В 1819 г. после основания Петербургского университета комитет перешел под его управление, но без изменения состава: прежние цензоры не были заменены университетскими профессорами.
В записке «О цензуре в России» 1826 г. Фаддея Венедиктовича Булгарина, известного издателя журналов, так характеризуется цензура первой четверти XIX века: «Почитались оскорбительными для веры: отечественное небо, небесный взгляд, ангельская улыбка, божественный Платон, ради Бога, ей-Богу, Бог одарил ero, он вечно занят был охотой и т. п. Даже папская цензура позволяет сии выражения. Всякая статья, где стоит слово правительство, министр, губернатор, директор, запрещена вперед, что бы она ни заключала. Ho тот, кто искусными перифразами может избежать запрещенных цензурою слов, часто заставляет ее пропускать непозволительныя вещи. Цензура не позволяет извещать публику без согласия начальств разных областей правления о всенародных происшествиях, парадах, фейерверках, гуляньях, экзаменах в казенных и частных заведениях и о феноменах природы. Кто бы подумал, что для помещения известия о граде, засухе, урагане должно быть позволение министерства внутренних дел? От этого периодическия издания потеряли свою занимательность, ибо издатели, будучи обязаны для напечатания нескольких страничек обегать все министерства и часто без успеха, вовсе отказываются от помещения отечественных известий. В повестях нельзя сказать: жених поцеловал свою невесту, но посмотрел на невесту; вместо: он любил ее, должно говорить: он хотел жениться и т. д. Запрещено строжайше, даже в переводах с иностраннаго, представлять камергеров, министров, генералов и особенно князей и графов иначе, как в самых блестящих красках и людьми добродетельными»12.
И такая цензура развилась при действии либерального устава 1804 г., представляя который, академик Озерецковский писал: «Благо, проистекающее из благоразумной свободы печати, так велико и прочно, зло же, сопровождающее злоупотребление этою свободою, так редко и мимолетно, что нельзя не сожалеть о необходимости, в которую ставится правительство, во всех прочих делах решительно вступившее на почву либеральных принципов, полагать границы этой свободе, вынуждаемое к этой мере опытом, обстоятельствами минуты или же могучим потоком духа времени. Ho цензура второй четверти XIX столетия далеко оставила за собой цензуру первой его четверти, превосходившую даже «папскую»13.
В чем причины возможности такой цензуры? Она не была в намерениях монархов, которые достаточно просвещенными людьми и всеми своими действиями показывали чрезвычайное свободомыслие. Достаточно сказать, что и Александр I и Николай I рассмотрели и одобрили проект государственного преобразования М.М. Сперанского – который представлял собой последнее слово либерализма. Исследователи называют цензуру первой половины столетия «александровской» и «николаевской», потому что преследования печати производились именем монарха. На субъективность такого подхода указывала комиссия по делам книгопечатания 1862—1863 гг. «Нет ни одного государства, в котором бы распоряжения по цензуре объявлялись от имени верховной власти. Во время существования цензуры во Франции, Германии и других государствах никогда запрещения статей или взыскания за оная не делались от имени монарха. Взыскания, исходя от верховной власти, всегда принимаются за выражение личной оценки Государем Императором достоинств или недостатков известного учения, мнения или направления»14.
Подробное и безпристрастное изучение истории русской цензуры приводит нас к выводу, что цензура первой половины XIX в. была делом не монархов, а подданных. Ее жесткость была обусловлена невежеством общества, так как это невежество проявлялось низким спросом на печатное слово и равнодушием к судьбам печати, литературы и писателей.
Борьба за свободу печати в пореформенной России
Отношение правительства и журналистики к статусу печатного слова в эпоху начавшихся реформ в правление Александра II характеризуется от первых попыток выработать концепцию цензурной реформы (в 1857–1861 гг.) при министрах народного просвещения А. С. Норове, Е. П. Ковалевском, Е. В. Путятине до окончания работы второй комиссии кн. Д. А. Оболенского (1864 г.), подготовившей последовательно три проекта реформы. При этом заметны две тенденции подхода к реформе цензуры: либеральная и консервативная. Первая связана с деятельностью министров А. С. Норова, Е.П. Ковалевского и продолжившего их инициативу расширения прав печати министра А. В. Головнина. Поскольку последний как министр народного просвещения курировал цензурное ведомство в то время, когда разработка цензурной реформы перешла в стадию конкретных решений, на что он пытался оказывать влияние (декабрь 1861 – январь 1863 гг.).
Ведущей фигурой во время проведения этих преобразований был царь Александр II, который на всех этапах подготовки цензурного закона опирался на консервативно настроенных представителей власти и был их идейным наставником. В 1859 г. он давал установку на такие действия, при которых «не могло быть и речи» об отмене предварительной цензуры, а в 1862 г. на тезис И.С. Аксакова о свободе слова «как безусловном праве каждого», заметил: «подобное право у нас не признается и не может быть признано»15 . Поэтому власти, идя на пересмотр цензурного закона, думали не о раскрепощении печати, а лишь о совершенствовании средств для борьбы с ней в новых, меняющихся общественно-политических условиях жизни.
Этим целям и соответствовали принятые в 1862 г. цензурные постановления. Указ 10 марта 1862 г. упразднял Главное управление цензуры, но высший административный контроль за литературой до выхода в свет (предварительная цензура) оставался у Министерства народного просвещения, а наблюдение за вышедшими в свет изданиями (последующая цензура) возлагалось на Министерство внутренних дел. Печать оказалась под контролем сразу двух министерств. 13 марта 1862 г. начала работать первая комиссия для выработки закона о печати, но 12 мая этого же года на срок до окончания ее работы были введены «Временные правила по делам кни­гопечатания», которые усугубили положение прессы. Все три варианта проекта ориентированы прежде всего на полицейский интерес власти. Элементы новой карательной системы (судебная ответственность деятелей печати) сочетались в проектах со старой системой, что давало и консерваторам шанс рассчитывать на дисциплинированно прессы в будущем.
С 1861 г. литераторы использовали открытую им Головниным возможность обращения к правительственным лицам и публичного обсуждения в прессе цензурного вопроса. Имея в виду роль демократической журналистики в умственном движении России, Н.В. Шелгунов в свое время писал: «Не о сегодняшнем дне шла тут речь, обсуждались и решались судьбы будущих поколений, будущие судьбы всей России, становившиеся в зависимость от того или другого разрешения реформ»16. Стремление повлиять на ход реформ и определяло характер публицистики конца 1850-х – начала 1860-х гг. «Передовым и главным боевым полком» демократической журналистики в России 60-х гг. были «Современник» и «Русское слово».
До приостановки журнала главную роль в борьбе за свободу слова в «Современнике» играл Н. Г. Чернышевский. В его статьях четко выражалось требование точного, ясного закона как первого условия защиты литературы от «неприятностей и опасностей, низвергающихся незаконным путем». Но главный акцент перенесен на альтернативу Чернышевского: «достаточно для общественной и частной безопасности прилагать к делам печати те самые законы, какие прилагаются вообще ко всяким делам»17. С его точки зрения, это единственная разумная гарантия свободы печатного слова, доказан­ная опытом Англии, Соединенных Штатов, Швейцарии. В сущности то же доказывали П.П. Пекарский, А.Н. Пыпин, в «Современнике», Д.И. Писарев в «Русском слове», Н.Г. Писаревский в «Современном слове».
Идея свободы печати становится тогда же одной из главных и в либеральном публицистике. Ей были посвящены статьи «Библиотеки для чтения», «Отечественных записок», «Времени», «Эпохи», «Светоча», периодика И.С. Аксакова и др. Ряд статей, написанных для либеральных изданий, оказались под цензурным запретом, что свидетельствует о наличии в них высокой ноты в поддержку идеи свободы печати.
В «Отечественных записках» к теме свободы печати обращались С.С. Громека, К.К. Арсеньев, В.Д. Скарятин, А.И. Рыжов и др. Примечательно, что идею свободы печати они рассматривали в реформистском духе, как перспективу постепенного преодоления обществом политического тупика и культурного застоя. Одни делали акцент на необходимости поддержки свободы печати соответствующими учреждениями (парламентом) – К К. Арсеньев, другие – на значении твердого закона и роли суда – С С. Громека, третьи – на возможности средствами свободного слова избавить общество от нигилизма – В.Д. Скарятин.
Журналы так называемого почвенничества – «Время» и «Эпоха» М.М. и Ф.М. Достоевских и «Светоч» А.И. Калиновского – также не остались безучастны к вопросу о свободе печати. «Время» осудило политику гонений на журналистику, доказывая, что «ложную и вредную идею ничто не может так быстро и глубоко уронить и обессилить, как всенародное об­личение ее ложности и вредности. Зло ничего так не боится, как гласности и общеизвестности». Что касается преступлений печати, то в этом случае, утверждал публицист журнала А.С. Разин, «должен действовать общий для всех суд»18.
Позицию «Светоча» отразила запрещенная цензурой статья «Свобода слова и ее ограничение». В ней обосновывалась мысль о свободе печати как естественном праве личности, оцененного автором выше права власти. Цензурная тема рассматривалась им с «русской точки зрения», в соответствии с принципом народности. По его мнению, успех циви­лизации приведет к приоритету общественного мнения, когда для регулирования печати в России, в отличие от Запада, достаточно будет контроля общества. Но, будучи реалистом, для своего времени он видел один путь – постепенное продвижение к карательной системе.
«День» И.С. Аксакова, выступивший одним из пионеров борьбы за свободу печати, хорошо изучен, но в диссертации, в силу значимости газеты в разбираемом в ней вопросе, ему уделено внимание. Для Аксакова важно было доказать, что свобода печати, возвышаясь над политическими институтами, сама способна стать гарантом их охранения или преобразо­вания, что без свободы печати реформы невозможны. Свобода слова, свобода духа, первична по отношению к власти. Свобода печати – исцелитель зла. Лишь «при свободе слова литература разделалась бы сама с подобного рода уродливейшими явлениями, как «Молодая Россия». Кроме «Дня», на высказанных им позициях стояли публицисты московской газеты «Наше время» (Н.Ф. Дмитриев) и петербургской «Северная пчела».
Либеральная публицистика внесла крупный вклад в разработку вопроса о свободе печати. Она детально проработала его юридическую сторону (К.К. Арсеньев, С.С. Громека, А.Е. Разин, И С. Аксаков и др.), что говорит о расчете либералов на реализацию свободы печати в современной им России. Причем они не ставили разрешение этого вопроса в связь с проблемой политической власти даже и в том случае, когда предполагали и желали государственной модернизации в духе западничества (конституционализм) или славянофильства (соборность). Либеральные публицисты доказывали выгоды свободы печати не только для литературы, но и самого правительства. В ней им виделось средство избавления от неразделяемых ими и враждебных правитльству «ошибок нигилизма».
В эти годы представляющие охранительное направление издания М.Н. Каткова продолжили начатую «Русским вестником» еще в конце 1850-х годов популяризацию идеи гласности и свободы печати. Всякое стеснение мысли, попытки повлиять на нее «принудительными и постановительными способами» редакция «Русского вестника» и в начале 1860-х годов считала напрасными. Для развития мысли, писал тогда Катков, надо не сдерживать ее запрещениями, а «дать ей полный простор», «полный доступ к делу». Ясность, определенность, точность - «вот условия, которые не может выдер­жать никакое зло»19.
Все приведенные выше сведения свидетельствуют о том, что в начале 1860-х гг., т. е. до завершения цензурной реформы, журналистикой была начата кампания в защиту свободы печати. Писатели и публицисты, редакторы и издатели придали цензурному вопросу значение важнейшей общественно-политической проблемы, предлагая ее разрешение с учетом европейского опыта. На него ориентировалась выработанная ими формула свободы печати, реализуемая на основе закона и суда.
Второй этап, с 1865 г., борьбы журналистики за свободу печати проходил в ситуации усиления реакции в стране. В обстановке политического противоборства правительство проводит новый закон, а затем различные постановления, последовательно ущемляя права печати. Дискуссия о свободе печати оживилась в годы работы комиссии С.Н. Урусова (1869–1871), тогда журналистика вновь выдвинула свои аль­тернативы. Эти идеи поднимались и рассматривались на страницпх «Современника», некрасовских «Отечественных записок», «Современного обозрения» Н.Л. Тиблена, «Библиографа», и «Колокола» А.И. Герцена и Н.П. Огарева.
Новую кампанию в защиту свободы печати возглавил с 1860-х годов «Вестник Европы», где цензурную тему вел Арсеньев. Большой интерес в обществе вызвала его статья «Русские законы о печати». В целом либеральная публицистика сохранила свою оппозиционность, что и было выражено в публикациях Аксакова, Арсеньева и Градовского. Среди изданий охранительного направления статьи о цензурном вопросе публиковали «Заря», «Литературная библиотека», газета «Весть» В.Д. Скарятина и «Московские ведомости» М.Н. Каткова.
Десятилетие 1872–1882 гг. заполнено событиями, которые так или иначе влияли на политику верхов в делах печати и движение за свободу слова. Это – появление в начале десятилетия «рабочего вопроса; голода в середине его; тяжелой русско-турецкой войны 1877–78 гг.; активного наступ­ления на самодержавие революционного народничества, создавшего («Народная воля») в конце 70-х – начале 80-х гг. политический кризис в стране; «диктатура сердца» М.Т. Лорис-Меликова и, наконец, 1-е марта 1881 г. В этой сложной обстановке российской жизни власти использовали цензурную политику для укрепления своих позиций и как она влияла на поведение журналистики, характер ее требований в защиту свободы печати.
Исполняя волю Александра II по ужесточению курса в отношении печати, министр А. Е. Тимашев весной 1872 г. представил в Госсовет проект нового закона, который устанавливал приоритет министерского «усмотрения» при определении состава преступления печати, его право на чрезвычайные меры в чрезвычайной ситуации. Начало контрреформы цензуры было положено.
Только с приходом в феврале 1880 г. к власти М. Т. Лорис-Меликова наступили перемены в духе правительственного либерализма, которые Валуев воспринял как «нечто вроде заговора против нормального порядка законодательства и администрации»20. Созданные в октябре 1880 г. Особое совещание для пересмотра уголовных законов по делам печати и комиссия для подготовки новых законов о печати были, по указанию царя, возглавлены Валуевым. Но, хотя он и заявлял, что ведет дело совсем иначе, чем того желал Лорис-Меликов, в подготовленном его комиссией проекте административно-карательная система уступала место судебно-карательной системе. Однако после 1 марта появился манифест Александра III от 29 апреля 1881 г. с призывом навести «порядок», что означало конец либерального курса. В мае Лорис-Меликова сменил Н. П. Игнатьев.
В разработанном Игнатьевым проекте закона о цензуре и печати предполагалось усилить роль официальной прессы – «Правительственного вестника» и «Сельского вестника». Печать должна была окончательно лишиться незначительных льгот 1865 г. В мае 1882 г. Игнатьев был заменен гр. Д. А. Толстым, который и завершил его дело.
Русская журналистика описываемого десятилетия продолжала дискуссию о свободе печати и вела ее параллельно попыткам правительства найти то или иное, в зависимости от политического, момента, разрешение цензурного вопроса. В «Отечественных записках», редактировавшихся после смерти в 1878 г. Н.А. Некрасова М Е. Салтыковым-Щедриным, ей были посвящены «внутренние обозрения» Г 3. Елисеева, Н.К. Михайловского, С.Н. Кривенко. Елисеев по-прежнему признает суд высшей инстанцией для печати.