Архитипы человеческой психики, отражение их в мифологии

Оглавление.
Введение.
Символ.
Понятие архетипа.
Архетип матери.
Анима и анимус.
Мана-личность.
Мандала.
Заключение.
Список литературы.

"Архитипы человеческой психики, отражение их в мифологии".Реферат-обзор по следующей литературе:

Понятие архетипа
Понятие Великой Матери принадлежит к области срав­нительной религии и охватывает множество разнообразных типов богини-матери. Само по себе оно не имеет прямого отношения к психологии, потому что в этой форме образ Великой Матери редко встречается на практике, да и то при специфических обстоятельствах. Очевидно, этот символ про­изошел от архетипа матери. Если мы рискнем изучать про­исхождение этого образа с точки зрения психологии, то основу нашей дискуссии составит именно архетип матери, как более содержательный. И хотя на данном этапе едва ли нужно уделять много внимания архетипу матери, все же стоит сделать несколько предварительных замечаний общего характера.
В наши дни мы должны начать с гипотезы: в том, что касает­ся склонностей между человеком и всеми остальными сущест­вами, нет существенных различий. Как и любое животное, человек уже обладает определенной душой, которая передается по наследству и при тщательном исследовании обнаруживает отличительные черты, оставшиеся от предков. У нас нет ни малейших оснований предполагать, что определенные челове­ческие действия и функции могут быть исключением из этого правила. Фактически, нам недоступно понимание того, какие склонности и способности делают возможными инстинктивные действия животных. Также мы не можем знать природу досознательной психической предрасположенности, которая поз­воляет ребенку реагировать по-человечески. Мы можем лишь предположить, что его поведение проистекает из патернов действования, которые я описал, как образы. Термин «образ» предназначен для выражения не только имеющей .место формы действия, но и типичной ситуации, в которой это действие проявляется1. Эти образы являются «изначальными» в том смысле, что они свойственны человеческому роду как таковому и, если они когда-либо были созданы, их начало должно было хотя бы совпадать с началом вида. Они являются «человечес­ким качеством» человеческого существа, специфически чело­веческой формой, которую принимают его действия. Эта форма -наследственна и существует уже в плазме зародыша. Пред­ставление о том, что она не передается наследственным образом, а заново возникает у каждого ребенка, столь же абсурдна, как и первобытная вера в то, что солнце, которое встает утром, это другое солнце по сравнению с тем, которое заходит вечером.
Поскольку все психическое изначально имеет форму, это также должно быть верным и в отношении индивидуальных функций, особенно тех, которые происходят непосредственно из бессознательной предрасположенности. Важнейшей из них является творческая фантазия. В продуктах фантазии изна­чальные образы становятся видимыми, и здесь понятие архе­типа находит свое специфическое применение. Я не претендую на то, что я первым указал на этот факт. Эта честь принадлежит Платону.
Первым же исследователем в области этнологии, обратившим внимание на широко распространенное присут­ствие определенных «элементарных идей», был Адольф Бастиан. Позже двое ученых, последователи Дюркгейма, - Юбер и Мосс - говорят о «категориях» воображения. И никто иной, как Герман Узенер, первым увидел бессознательную предрас­положенность в так называемом «бессознательном мышлении». Если я и причастен к этим открытиям, то мое участие состоит в демонстрации того, что архетипы не только распространяются тра­дицией, языком и миграцией, но спонтанно возникают в любое время, в любом месте, без какого-либо внешнего влияния.2
Архетип матери
Как и любой другой архетип, архетип матери обнаруживает практически безграничное разнообразие в своих проявлениях, из которых здесь я упомяну только некоторые из наиболее характерных. Первыми по важности являются мать, бабушка, мачеха, свекровь (теща); далее идет любая женщина, с которой человек состоит в каких-то отношениях, например, няня, гу­вернантка или отдаленная прародительница. Затем идут жен­щины, которых мы называем матерями в переносном смысле слова. К этой же категории принадлежат богини, особенно Богоматерь, Дева, София. Множество вариаций архетипа ма­тери дает мифология: мать, которая является в образе девушки в мифе о Деметре и Коре; или же мать, которая одновременно является и возлюбленной, как в мифе о Кибеле и Аттисе.
Другие символы матери в переносном смысле присутствуют в вещах, выражающих цель нашего страстного стремления к спа­сению: рай, царство божье, небесный Иерусалим. Вещи, вы­зывающие у нас набожность или чувство благоговения, такие как церковь, университет, город, страна, небо, земля, леса и моря (или какие-то другие воды), преисподняя и луна, или просто какой-то предмет,- все они могут быть материнскими симво­лами. Этот архетип часто ассоциируется с местами или вещами, которые символизируют плодородие и изобилие: рог изобилия, вспаханное поле, сад. Он может быть связан со скалой, пе­щерой, деревом, весной, родником или" с разнообразными со­судами, такими как купель для крещения, или цветами, име­ющими форму чаши (роза, лотос). Магический круг, или мандала, ввиду его защитной функции, может быть формой материнского архетипа. С ним также ассоциируются полые предметы: духовка, кухонная посуда и, конечно же, матка или что-либо подобной формы. Дополняют этот список многие животные, такие как корова, заяц, полезные животные в целом.
Все эти символы могут иметь как позитивное, благопри­ятное значение, так и негативное, связанное злом. Эту амби­валентность можно видеть в богинях судьбы (Мойра, Граи, Норны). Злыми символами являются ведьма, дракон (любое животное или пресмыкающееся, такое как большая рыба или змея), могила, саркофаг, глубокие воды, смерть, привидения и домовые (Эмпуса, Лилит и др.). Этот список, конечно, не полон, так как мы включили в него лишь наиболее важные черты архетипа матери.
С этим архетипом ассоциируются такие качества, как ма­теринская забота и сочувствие; магическая власть женщины; мудрость и духовное возвышение, превосходящее пределы разума; любой полезный инстинкт или порыв; все, что отличается добротой, заботливостью или поддержкой и способствует росту и плодородию. Мать - главенствующая фигура там, где про­исходит магическое превращение и воскрешение, а также в подземном мире с его обитателями. В негативном плане ар­хетип матери может означать нечто тайное, загадочное, темное.3
Анима и анимус
Среди возможных духов родительские духи – практически самые важные, отсюда повсеместно распространенный культ предков, изначально служивший умиротворению, а на более высокой ступени развития ставшей существенным моральным и воспитательным установлением. Родители – самые близкие и влиятельные для ребенка родственники. Но у взрослых это влияние ограничивается, поэтому imagines, родителей в максимальной степени оттесняются от сознания в силу своего продолжающегося, может быть, даже угнетающего влияния легко приобрести негативный признак. Таким путем imagines родителей остаются чужеродными на «поверхности» психической деятельности. А то, что для взрослого человека теперь занимает место родителей в качестве непосредственного влияния среды, есть женщина.
Как известно, нет и не может быть никакого человеческо­го опыта без наличия субъективной готовности. Но в чем со­стоит эта субъективная готовность? Она в конечном счете со­стоит во врожденной психической структуре, позволяющей человеку вообще иметь такой опыт. Так, все существо муж­чины предполагает женщину — как телесно, так и духовно. Его система априори настроена на женщину, как и подготов­лена к совершенно определенному миру, где есть вода, свет, воздух, соль, углеводы и т. д. Форма этого мира, в который он рожден, уже врождена ему как виртуальный образ. И таким образом, родители, жена, дети, рождение и смерть врождены ему как виртуальные образы, как психические готовности. Эти априорные категории имеют, разумеется, коллективную при­роду, это образы родителей, жены и детей вообще, а вовсе не индивидуальные предрасположенности. Итак, и эти образы следует мыслить как бессодержательные, а потому бессозна­тельные. Они дорастают до содержания, влияния и, наконец, осознанности лишь тогда, когда натыкаются на эмпирические факты, затрагивающие и пробуждающие к жизни бессозна­тельную готовность Они в известном смысле являются осад­ками всего опыта ряда поколений предков, но не самим этим опытом4.
Мана-личность
Исходным материалом для нижеследующего разбора послужили те самые случаи, в которых реализовано то, что в пре­дыдущей главе было представлено как ближайшая цель, а имен­но преодоление анимы как автономного комплекса и ее метаморфоза в функцию отношения сознания к бессознательному. По достижении этой цели удается вызволить Я из всей его за­мешанности в коллективность и коллективное бессознатель­ное. В ходе этого процесса анима утрачивает демоническую силу автономного комплекса, т. е. не может больше вызывать одержимость, так как становится бессильной. Она больше не хранительница неведомых сокровищ, не Кундри, демониче­ская посланница Грааля, суть которой — божественно-живот­ное начало, не «хозяйка-душа», а психологическая функция интуитивного характера, о которой вместе с дикарями можно сказать: «Он пошел в лес, чтобы беседовать с духами», или: «Моя змея говорила со мной», или, выражаясь мифологиче­ски-инфантильным языком: «Мне сказал об этом мизинец».
«She» — это мана-личность, т. е. существо, проявляющее оккультные, колдовские качества (мана), наделенное магическими знаниями и силами. Все эти ат­рибуты исходят, естественно, от наивной проекции бессозна­тельного самопознания, которую не совсем поэтично можно выразить примерно так: «Я признаю, что во мне действует не­кий психический фактор, который самым невероятным обра­зом умеет уклоняться от моей сознательной воли. Он в состоя­нии породить в моей голове необычайные идеи, вызвать у меня неожиданные и нежеланные настроения и аффекты, побудить меня к странным поступкам, за которые я не могу нести ответ­ственность, сбивающим с толку образом затруднить мои сноше­ния с другими людьми и т.-д. Я чувствую свое бессилие перед таким положением дел, а всего ужаснее, что я в него влюблен, и мне остается только восхищаться им». (Поэты любят назы­вать это художническим темпераментом, прозаические нату­ры оправдывают себя другим образом.)
А когда фактор «анима» утрачивает свое мана, куда оно ис­чезает? Очевидно, тот, кто справился с анимой, получает его мана — в соответствии с первобытным представлением, со­гласно которому тот, кто убил человека-мана, впускает в себя его мана.5
А кто же это смог разобраться с анимой? Очевидно, это со­знательное Я, и потому это Я берет себе мана. Так сознатель­ное Я становится мана-личностью. Но мана-личность — это доминанта коллективного бессознательного, известный архе­тип сильного мужчины в виде героя, вождя, колдуна, знахаря и святого, властелина людей и духов, друга божьего.
Отныне это мужская коллективная фигура, выступающая на темном фоне и завладевающая сознательной-личностью. Опасность, грозящая здесь душе, щекотливого свойства — по­средством инфляции сознания она может погубить все, что едва достигнуто разбирательством с анимой. Поэтому практи­чески немаловажно знать, что в иерархии бессознательного ани-ма — лишь самая низшая ступень и одна из возможных фигур и что ее преодоление приводит к образованию другой коллек­тивной фигуры, которая отныне берет себе ее мана. В жизни же это фигура колдуна — тактсраткости ради я назову ее здесь, — которая притягивает к себе мана, т. е. автономную ценность анимы. Лишь поскольку я бессознательно отождествляю себя с этой фигурой, я могу вообразить, будто сам владею мана ани­мы. И в этих обстоятельствах я непременно так и сделаю.
Фигура колдуна имеет у женщин не менее опасный экви­валент: это фигура с ярко выраженными материнскими каче­ствами, Великая Мать, всемилосердная, всепонимающая и все­прощающая, всегда действующая во благо, живущая только для других и никогда не ищущая своей выгоды, открывающая путь к великой любви, так же как колдун — провозвестник истины в последней инстанции. И как великая любовь никог­да не оценивается по достоинству, так и великая истина не находит понимания. А поэтому они тем более терпеть не мо­гут друг друга.
Исходной точкой нашей проблемы является состояние, ко­торое наступает в тот момент, когда бессознательные содержания, порождающие феномены анимы и анимуса, в достаточной степени переведены в сознание. Лучше всего это мыслится следующим образом: вначале бессознательные содержания — это вещи личного пространства, может быть, вроде того, как это было в приведенной выше фантазии пациента-мужчины. Позднее развиваются фантазии неличностного бессознатель­ного, содержащие в себе главным образом коллективную сим­волику — приблизительно таким образом, как в видении моей пациентки. Эти фантазии теперь не дикие и спутанные — ду­мать так было бы наивно, — а следующие по определенным бессознательным траекториям, которые, сближаясь стремятся к определенной цели. Поэтому лучше всего эти более поздние ряды фантазий сравнивать с процессами инициации, посколь­ку таковые являются тут ближайшей аналогией. Все мало-мальски организованные первобытные группы и племена име­ют свои часто необычайно развитые обряды инициации, играющие в их социальной и религиозной жизни чрезвычайно важную роль. При их посредстве мальчики становятся муж­чинами, девочки — женщинами. У племени кавирондо тех, кто не подвергся обрезанию или эксцизии, презрительно называют «зверьми». Это говорит о том, что обряды инициации суть магические средства, благодаря которым человек переходит из животного состояния в человеческое. Первобытные инициа­ции, несомненно, являются мистериями преображения, обла­дающими огромным духовным значением. Очень часто прохо­дящие обряд инициации подвергаются мучительным меди­цинским процедурам, а одновременно им сообщаются тайны племени, его законы и иерархия, с одной стороны, и космого­нические и иные мифические доктрины — с другой. Инициации сохранились у всех культурных народов. В Греции древние Элевсинские мистерии сохранялись, кажется, вплоть до VII в. от Р. X. Рим кишел мистериальными религиями. Одной из них было христианство, которое даже в своей теперешней форме, хотя и в едва узнаваемом и дегенерировавшем виде, сохрани­ло древние церемонии инициации в виде крещения, конфир­мации и причастия. Поэтому никто не станет отрицать выда­ющуюся историческую роль инициации.6
Эту историческую важную роль инициации (вспомним сви­детельства древних, касающиеся Элевсинских мистерий!) совре­менность не смогла заменить ничем. Масонство, сказочные розенкрейцеры, теософия и т. д. суть ослабленные эрзацы того, что следовало бы занести в спи­сок исторических утрат красными чернилами. Факт — то, что в бессознательных содержаниях вся символика инициации выступает с недвусмысленной ясностью. Замечание о том, что все это, дескать, древнее суеверие и абсолютно ненаучно, столь­ко же интеллигентно, как если бы кто-то при виде эпидемии холеры сказал бы, что ведь это просто инфекционное заболе­вание, ну и, кроме того, негигиенично. Речь ведь не идет, как мне снова и снова приходится подчеркивать, о том, являются символы инициации объективными истинами или нет, а лишь о том, являются эти бессознательные содержания эквивален­тами действий при инициации или нет и оказывают они воз­действие на психику человека или нет. Не стоит также вопрос о том, желательны они или нет. Довольно того, что они имеют место и действуют.7
Мандала
Санскритское слово мандала означает «круг» в самом об­щем смысле. В сфере религиозных обрядов и в области психо­логии это слово обозначает картины круга, которые оформле­ны посредством ли рисунка, живописно ли, пластически или даже в виде танца. Пластические образования такого рода суще­ствуют и в тибетском буддизме, а как фигуры танца они име­ются в рисунках крута в монастырях дервишей. В качестве пси­хологических феноменов они случаются спонтанно в сновиде­ниях людей при некоторых конфликтных состояниях и при шизофрении. Очень часто они содержат четверицу или умно­жение той же четверки в форме креста, или звезды, или квад­рата, или восьмиугольника и т. д. В алхимии этот мотив суще­ствует в форме «quadratura circuli».
В тибетском буддизме этой фигуре надлежит значение куль­тового инструмента (янтра), который должен поддерживать медитацию и концентрацию. Нечто схожее это означает и в ал­химии, представляя там сложение воедино четырех стремя­щихся прочь друг от друга элементов. Спонтанное появление мандалы у современных индивидов позволяет ближе подойти к изучению ее функционального смысла (в ходе психологиче­ского исследования). Как правило, мандала появляется именно в состояниях психической диссоциации или дезориентации, — так, к примеру, у детей в возрасте между 8 и 11 годами, родите­ли которых помышляют о разводе, или у взрослых, которые вследствие своего невроза и его лечения постоянно спотыкают­ся и не в состоянии справиться с проблемой противоположностей (свойственной человеческой натуре), из-за чего они стано­вятся дезориентированными; или же у больных шизофренией, образ мира которых оказался — вследствие прорыва непости­жимых содержаний бессознательного — не в норме. В таких случаях отчетливо видно, как строгий порядок рисунка, подоб­ного кругу, компенсирует непорядок и сумятицу психическо­го состояния: и именно благодаря тому, что при этом констру­ируется некая центральная точка (по направлению к которой все упорядочивается) или же концентрическое расположение (какого-то неупорядоченного многообразия, противопостав­ляемого и необъединимого. Очевидно, что в данном случае речь идет о попытке самоисцеления природы, попытке, которая исходит не из какого-то сознательного размышления и обдумы­вания, но из инстинктивного импульса. При сем, как показывает сравнительное исследование, используется фундаментальная схема, так называемый архетип, который, так сказать, встреча­ется повсеместно и своим индивидуальным существованием ни в коем случае не обязан традиции, точно так же как и ин­стинктам нисколько не требуется подобное посредничество. Они заданы каждому новорожденному индивиду и принадле­жат к неотчуждаемому фонду тех свойств, которые характери­зуют тот или иной spesies. To, что психология обозначает как архетип, есть не что иное, как некий часто встречающийся фор­мальный аспект инстинкта и заданный a priori ровно так же, как и последний. Соответственно этому мы имеем основопо­лагающую согласованность, несмотря на внешние ^различия мандалы и без ущерба для ее временного и пространственного происхождения.