Философия романтизма об искусстве

Оглавление

Введение.
О романтическом вообще.
Отношение содержания к способу воплощения.
Принцип внутренней субъективности.
Ближайшие моменты содержания романтического искусства
Заключение.
Список литературы.

Философия романтизма об искусстве

Однако существует нечто более высокое, чем прекрасное явление духа в непосредственном чувственном облике, даже если это; облик создан самим духом как адекватный ему. Ибо это единство, осуществляющееся в элементе внешнего бытия и делающее чувст­венную реальность соразмерным существованием, в свою очередь сопротивляется истинному понятию духа и из его примирения с самим собой в телесной стихии вытесняет ею к примирению внутри себя. Простая, положительная целостность идеала разрешается и распадается на двойственную целостность: внутри себя сушею субъективного начала и внешнею явления. Посредством этого разделения дух может добиться более глубокого примирения в своей собственной стихии, в стихии внутренней жизни. Дух, имеющий своим принципом адекватность с самим собой, единство своею понятия исвоей реальности, может найти соответствующее ему бытие только в своем родном, духовном мире чувства, сердца и вообще внутренней жизни. Благодаря этому дух осознает, что он, как дух, имеет свое иное, свое существование в себе и внутри самою себя, и только вследствие этого он наслаждается своей бесконечностью и свободой.1
Отношение содержания к способу воплощения.
Наконец, что касается отношения этого содержания к способу его воплощения, то, соответственно только что сказанному, сначала кажется, что
а) содержание романтического искусства, поскольку речь идет о божественном, очень узко. Ибо, как мы уже указывали, природа лишена здесь божественного ореола; моря, горы, реки и долины, источники, время и ночь, равно как и всеобщие процессы природы, потеряли свое значение рядом с изображением и содержанием абсолютного. Создание природы не подвергаются больше символи­ческому расширению; у них отнято определение, согласно которому их формы и виды деятельности способны быть чертами божествен­ного. Ибо все великие вопросы о возникновении мира, вопросы о том, откуда возникла, для чего существует и куда движется сотво­ренная природа и человечество, а также все символические и пластические попытки разрешить и изобразить эти проблемы исчез­ли благодаря откровению Бога в духе.
В духовной же области пестрый, красочный мир с его класси­чески воплощенными характерами, действиями, событиями также сосредоточился в одной светлой точке абсолютного и вечной исто­рии искупления. Все содержание концентрируется па внутренней жизни духа, на чувстве, представлении, на душе, которая стремится к единению с правдой, ищет и добивается порождения, сохранения божественною в субъекте и не столько желает осуществлять цели и предприятия в мире ради сего, сколько стремится делать сущес­твенным лишь внутреннюю борьбу человека и его примирение с Богом. Речь идет здесь лишь об изображении личности и ее сохранении, равно как и о мерах, необходимых для этой цели. Героизм, который может выступить здесь на передний план, не есть героизм, создающий по своему почину законные учреждения, созда­ющий и преобразующий ситуации, а героизм покорности. Для него все уже определено и установлено высшей властью. Поэтому ему остается только приводить в порядок земные дела, применять это высшее, в себе и для себя значимое, к существующему миру и делать его значимым в земных делах.
Но так как это абсолютное содержание представляется сосредо­точенным в субъективной душе и все процессы заключены во внутреннюю человеческую жизнь, то и сфера содержания снова бесконечно расширяется и развертывается в беспредельное много­образие. Хотя указанная объективная история и составляет субстан­циальную сторону души, но субъект все же пронизывает ее целиком, изображает отдельные ее моменты или же ее самое во все новых и новых человеческих чертах. Кроме того, он может вовлекать в себя всю природу как окружение и место, в котором проявляется дух, может использовать ее для этой великой цели. Благодаря этому история жизни души становится бесконечно богатой и может во­площаться многообразнейшим образом в зависимости от постоянно изменяющихся обстоятельств и ситуаций.
Если же человек выходит из этого круга и начинает заниматься мирскими делами, то объем интересов, целей и чувств становится тем неизмеримее, чем глубже стал дух в соответствии со всем этим принципом. Тем самым человек развертывает себя в бесконечной интенсивной полноте внутренних и внешних коллизий, разладов души, ступеней развития страсти и многообразнейших стадий удовлетворения. Внутреннее содержание романтического искусства со­ставляет абсолютное, являющееся в себе безусловно всеобщим и осознающее себя в человеке. Таким образом, человечество и все его развитие представляет собой неизмеримый материал романти­ческого искусства.
б) Но это содержание не создается романтическим искусством как искусством, как это было в значительной мере в символичес­кой, а главным образом в классической форме искусства и се идеальных богах, Как мы уже видели ранее, романтическое искус­ство не является поучением, открывающимся как искусство и наглядно представляющим содержание истины именно в художест­венной форме. Содержание уже существует само по себе за пределами искусства, в представлении и чувстве. Здесь религия как всеобщее сознание истины составляет существенную предпосылку искусства в совершенно иной степени, — даже со стороны внеш­него способа проявления она существует для действительного со­знания в чувственной реальности как прозаическая современность. Поскольку содержанием откровения для духа служит вечная абсо­лютная природа духа, который отрешается от природного как такового и принижает его, то явление в непосредственности полу­чает такое значение, что это внешнее, поскольку оно существует и обладает наличным бытием, образует лишь случайный мир, уход из которого абсолютное концентрируется как духовное и внутрен­нее и только таким образом становится само для себя истиной. Тем самым внешнее рассматривается как некий безразличный элемент, к которому дух не питает полного доверия и в котором он не может оставаться. Чем меньше он считает форму внешней действительности достойной себя, тем меньше он может искать в ней свое удовлетворение и находить примирение с самим собой в единстве с ней.
в) В соответствии с этим принципом способ действительного формообразования в романтическом искусстве со стороны внешнего проявления не выходит, по существу, за пределы обыденной дейст­вительности и не уклоняется от включения в себя реального сущес­твования и его конечной ограниченности и определенности. Здесь, следовательно, исчезла та идеальная красота, которая возвышает внешнее созерцание над временном бытием и устраняет следы бренности, чтобы поставить цветущую красоту существования на место ее обычного, убогого проявления. Романтическое искусство уже больше не имеет своей целью изображение свободной жизнен­ности бытия в его бесконечной тишине и погружении души в телесное, не имеет целью изображение этой жизни как таковой в ее собственной сущности и отворачивается от этой вершины кра­соты. Оно переплетает свое внутреннее содержание со случайностью внешних образов и предоставляет широкий простор безобразному в его характерных чертах.2
В романтическом искусстве перед нами, следовательно, два мира. С одной стороны, духовное царство, завершенное в себе, душа, внутри себя примиренная. Она нарушает обычное прямолинейное повторение возникновения, гибели и возрождения, впервые превра­щая его в истинный круговорот, в возвращение в себя, в подобную Фениксу подлинную жизнь духа. С другой стороны, перед нами царство внешнего как такового, освобожденного от прочного единст­ва с духом; внешнее становится теперь целиком эмпирической дейст­вительностью, образ которой не затрагивает души. В классическом искусстве дух господствовал над эмпирическим явлением и пол­ностью проникал его, потому что как раз в этом явлении он должен был получить свою совершенную реальность. Теперь же внутреннее стало равнодушным к способу формообразования непосредственного мира, так как непосредственность недостойна внутреннего блаженст­ва души. Внешнее явление уже больше не может служить выражени­ем внутреннего, а когда оно все-таки еще призывается к этому, то его задача — лишь доказать, что внешнее не есть то существование, которое дает удовлетворение; оно должно указать на внутреннее, на душу и чувство, как на существенный элемент.
Но именно поэтому романтическое искусство позволяет внешней стихии свободно развернуться и любому материалу, вплоть до цветов, деревьев и предметов самой обычной домашней утвари, беспрепят­ственно становится объектом изображения даже в их природной случайности существования. Однако это содержание неразрывно связано с тем определением, что оно в качестве чисто внешнего материала носит безразличный, низменный характер и приобретает свою настоящую ценность только в том случае, если запечатлелась душа; оно должно выражать не только внутреннее содержание, но и сокровенные стороны души, которая не сливается с внешним, а примирена в себе с самой собою. Внутреннее в этом состоянии, доведенное до конца, представляет лишь проявление, лишенное внешнего элемента. Оно как бы незримо внимает только самому себе; это звучание без предметности и образа, реяние над водами, звучание над миром, который в своих инородных явлениях может только воспринимать и отражать некоторый отсвет этого внутри-себя-бытия души.
Если сформулировать одним словом отношение между содержа­нием и формой в романтическом искусстве, там, где оно сохраняет своеобразие, то мы можем сказать, что это искусство музыкально, потому что его основным принципом служит увеличивающаяся всеобщность и неутомимо деятельная глубина души, и лирично, будучи наполнено определенным содержанием представления. Ли­ризм есть как бы стихийная основная черта романтического искус­ства, тон, который характерен даже для эпопеи и драмы и который, подобно всеобщему аромату души, наполняет произведения изобра­зительных искусств, так как здесь дух и душа каждым своим произведением желают беседовать с духом и душой.
Принцип внутренней субъективности.
Возвышаясь к себе, дух приобретает внутри самою себя ту объективность, которую он тщетно искал во внешней и чувственной стихии бытия; он ощущает и знает себя в единении с самим собою. Это возвышение составляет основной принцип романтического ис­кусства, и с ним связано то необходимое определение, что для данной ступени искусства красота классического идеала, то есть красота в ее подлинной форме и наиболее соответствующем содер­жании, не представляет собой последнею предела. Ибо на ступени романтического искусства дух знает, что его истина состоит не в том, чтобы погружаться в телесность; наоборот, он становится уверенным в своей истине лишь благодаря тому, что уходит из внешней стихии в задушевное слияние с собой и полагает внешнюю реальность как некое несоразмерное ему существование. Поэтому, хотя повое содержание ставит себе задачу сделать себя прекрасным, для него красота в прежнем смысле остается все же чем-то подчи­ненным и превращается в духовную красоту в себе и для себя внутреннего, то есть внутри себя бесконечной духовной субъектив­ности.
Но для тою чтобы дух поднялся до своей бесконечности, он должен равным образом возвыситься от чисто формальной и конеч­ной личности до абсолютного, то есть духовное должно воплотить себя как субъект, наполненный всецело субстанциальным началом, знающий и желающий в нем самою себя. И наоборот, субстанци­альное испитое начало не следует понимать как только потусто­роннее по отношению к человеческому. Надо отбросить антропо­морфизм, характерный для греческого созерцания, и сделать прин­ципом человеческое как действительную субъективность; лишь благодаря этому антропоморфизм, как мы уже видели раньше, придет к завершению.. Ближайшие моменты содержания и формы романтического искусства.3
Ближайшие моменты содержания романтического искусства
Подлинным содержанием романтического служит абсолютная внутренняя жизнь, а соответствующей формой — духовная субъек­тивность, постигающая свою самостоятельность и свободу. Это внутри себя бесконечное, в себе и для себя всеобщее начало есть абсолютная отрицательность по отношении ко всему особенному, есть простое единство с собою, которое уничтожает всякую впепо-ложность, все процессы природы и круговороты их возникновения, гибели и возрождения, всякую ограниченность духовного существо­вания. Оно привело всех особенных богов к чистому бесконечному тождеству с собою; в этом пантеоне все боги сброшены с престола, пламя субъективности разрушило их, и вместо пластического мно­гобожия искусство знает отныне только единого Бога, единый дух, единую абсолютную самостоятельность, которая в качестве абсолют­ного знания и воли остается в свободном единстве с собою и уже не распадается на те особенные характеры и функции, единственной связью которых, удерживавшей их вместе, было принуждение слепой необходимости.
Абсолютная субъективность как таковая ускользнула бы из об­ласти искусства и была бы доступна лишь мышлению, если бы она не вступила во внешнее бытие и из этой реальности не ушла бы в себя, чтобы быть действительной, соответствующей своему понятию субъективностью. Этот момент действительности принадлежит абсо­лютному, ибо абсолютное, являющееся бесконечной отрицатель­ностью, имеет результатом своей деятельности самого себя в форме простого единства знания с собою и в форме непосредственности. Благодаря этому непосредственному существованию, основа которого заключена в самом абсолютном, последнее оказывается не единым, ревнивым богом, который лишь уничтожает природное и ограничен­ное человеческое бытие, не выявляясь в нем как действительная божественная субъективность, но — истинно абсолютное раскрыва­ется и тем самым становится постижимым и изображаемым также и для искусства.
Но бытие Бога не есть природное и чувственное как таковое, а чувственное, приведенное к нечувственному, к духовной субъектив­ности, которая не теряет во внешнем явлении уверенности в себе как абсолютном, а именно в этой своей реальности обретает настоящую, действительную уверенность в себе. Бог в своей истин­ной сущности не является просто идеалом, порожденным фантазией. И хотя он вступает в сферу конечности и внешней случайности существования, он знает себя в пей божественном субъектом, оставаясь внутри себя бесконечным и создавая эту бесконечность для себя. Однако новая форма искусства может заключаться лишь в том, чтобы в человеческом облике сделать предметом созерцания не погружение внутреннего во внешнюю телесность, а, наоборот, воз­вращение внутреннего в себя, духовное сознание бога в субъекте. Различные моменты, составляющие целостность этого миросозерца­ния как целостность самой истины, находят в человеке свое прояв­ление таким образом, что содержание и форму образуют не при­родные предметы как таковые — солнце, небо, звезды и т. д. — и не круг греческих богов красоты, не герои и не внешние подвиги на поприще семейной нравственности и политической жизни. Бес­конечную ценность обретает теперь действительный отдельный субъ­ект в его внутренней жизненности, так как лишь в нем распрост­раняются и сосредоточиваются, получая существование, вечные мо­менты абсолютной истины, которая действительна только как дух.4
Заключение.
Таким образом, в ходе данной работы было выявлено, что форма романтического искусства определяется внутренним понятием тою содер­жания, которое признано воплотить. Прежде всего, нужно уяснить своеобразный принцип того нового содержания, которое осознается теперь как абсолютное содержание истины и создает новое миросозерцание и новую форму искусства.