Трагедия Русской философии

Введение
Глава I. Поиск истинного пути через трагедию
Проблемы преемственности русской философской традиции
Смысл названия книги
Искусственная схема истории русской философии
Утверждение самобытности русской философии
Национальное самосознание как принцип русской философии
Критика европейского рационализма
Христианский тип русской религиозной философии
Глава II. Проблема обретения русского типа христианской философии
Русский философский «ренессанс»
Трагизм судьбы И. В. Киреевского
Заключение
Список литературы

Трагедия Русской философии

Исходя из этого, автор огромное внимание уделяет в книге противостоянию «подлинного» и «неподлинного» в истории русской философии. Эта дихотомия рассматривается как конфликт между национально-русской философией и так называемой «религиозной философией», в которой смешались ясные философские принципы и чистые православные догматы.
Кроме того, автор указывает на то, что в трагической судьбе русской философии раскрывается ее высокое назначение: «Раскрывается, однако, не просто разнообразно, но по существу различно, в тех уроках верности и неверности духовному типу русской философии, которые дает творчество каждого русского мыслителя, – в уроках его верности и неверности самому себе, своей самобытности во всем глубоком смысле этого понятия4.
Если рассматривать каждую философскую персоналиюв отдельности, то выясняется, что трагедия оказывается внутренним, личным состоянием – и достоянием – каждого русского мыслителя, в дальнейшем он подтвердит этот тезис примером судьбы И. В. Киреевского.
Ильин утверждает, что так называемая проблема креста – центральная проблема не только русской философии, но и самой русской жизни. Здесь открывается то «трагическое чувство жизни», свойственное именно русскому человеку, которое, как правило, не выражается в громких фразах, не упивается своей трагичностью, но зато глубоко переживается и ясно постигается.
В то же время трагедия является уделом духовно великого, а не малого народа, уделом народа-нации. При этом трагедия личности и трагедия нации, в сущности, одно и то же. В трагедии раскрывается метафизическая связь индивидуальности и народности, осмысление которой является стержнем русской национальной философии.
Ильин считает, что историческая судьба русской философии вполне подтвердила ее высокое назначение. В действительности она забыта, а ее настоящее лицо спрятано за маской «религиозной философии», а уважение к ее творцам и подвижникам заменил культ ее демонов и разрушителей. «Но именно это поражение составляет необходимое испытание нашей воли к своей национальной философии. Потерпев поражение, последняя открыла нам единственно верный путь к истине, путь духовной свободы»5, потому что толпа всегда на стороне победителей и только духовно свободная личность способна стать на сторону побежденных.
Искусственная схема истории русской философии
В первой части своей работы Н. П. Ильин подвергает критике те книги, которые на сегодняшний день считаются «основополагающими трудами» по истории русской философии: «История русской философии» В. В. Зеньковского (Париж, 1948); «История русской философии» Н. О. Лосского (Нью-Йорк, 1951); «Очерки по истории русской философии» С. А. Левицкого (Париж, 1968); «Пути русского богословия» Г. В. Флоровского (Париж, 1937). Этот список является чуть ли не эталоном, знакомство с которым определяет общий образ русской философии, господствующий сегодня в сознании как специалистов, так и любителей, от известных публицистов до рядовых читателей.
Главная идея критики Ильина состоит в выяснении вопроса о том, было ли у упомянутых авторов настоящее стремление сказать правду о русской философии, дать адекватный образ ее истории?
Ильин приходит к неутешительному для него отрицательному ответу, поскольку эти авторы в той или иной степени «не видят именно то, что им не хочется видеть, а не то, что трудно заметить по объективным причинам»6. Кроме того, их взгляд на основной характер русской философии отмечен, в общем и целом, не разнообразием точек зрения, а поразительным единообразием, что вызвано определенным отбором авторов, чьи работы освещаются. Это, как замечает Ильин, сильно усыпляет читательскую бдительность и критичность восприятия. Ильин иносказательно называет это явление «ложью одиссеев», но ложью во сто крат худшей, потому что рассказывается она на чужбине о родных краях, о том, что «на Западе всегда плохо знали и еще хуже понимали». Для иллюстрации своего тезиса Ильин приводит целый спектр красочных примеров подгонки фактов под избранные схемы – «историко-философских басен и сказок для доверчивых читателей»7. Так случилось, например, с трактовкой философии В.С. Соловьева.
Основные пороки искусственной схемы истории русской философии, предлагаемой историографами-эммигрантами, состоят в следующем. Во-первых, она крайне обедняет реальное содержание истории философии, упуская из виду ключевые моменты развития (вторую половину ХIХ века) Во-вторых, эта схема нарушает элементарные принципы естественной классификации духовных явлений, как, например, распределение русских философов ХIХ века по их «общественным взглядам», а не по «чисто философскому признаку»8. В-третьих, эта схема практически игнорирует диалектику духовной борьбы в русской философии, а тем самым и реальную «включенность» отдельного философа в живой философский процесс.
Итак, кроме самого неопределенного деления русских мыслителей на «религиозных философов» и «всех остальных», рассматриваемая точка зрения по большому счету никак не раскрывает реальное строение, сложный духовный организм русской философии.
Утверждение самобытности русской философии
Национальное самосознание как принцип русской философии
В следующем разделе своей книги Н. П. Ильин оспаривает тезис о том, что в России «нет и не может быть» национальной философии. Его выдвинул В.С. Соловьев, отвергая не только «самобытность» русской философии, но и заявляя, что русский народ, подобно «другим полудиким (!) народам Востока», вообще не способен к серьезной умственной работе «в области мысли и знания»9.
Ильин считает, что это утверждение в корне неверно, поскольку можно привести огромное количество примеров подлинно русской философской мысли в пресловутом XIX веке.
Независимая русская философия родилась тогда, когда писатели и поэты-философы в основу своего мировоззрения положили принцип самосознания – принцип, к которому они обращались постоянно, принцип, который высказывался явно и раскрывался последовательно, а не от случая к случаю.
Что касается оригинальности принципа самосознания, то оценить ее возможно только по тому, как раскрывали его русские мыслители. Уже в том, что они раскрывали его глубоко по-своему, сумели поднять учение о самосознании человека и народа Ильин видит существенное движение вперед.
Итак, русская философия изначально выбрала путь, идти по которому значило: создавать науку о человеке. Философская антропология (учение о месте человека в мире) соединялась учением о «внутреннем человеке», субъектология (учение об общих свойствах «сознающего существа») с учением о человеке как «духовной личности». Ставились и разрешались труднейшие вопросы, связанные с категориями субстанции, свободы, творчества, разума, веры, времени, вечности, жизни, смерти. Главное, все глубже уяснялось значение самосознания как «естественной основы богосознания»10, открывалась на пути философского самопознания та предельная истина, что «человеческая личность по своей природе является реальным образом истинно сущего Бога»11.
С другой стороны, взяв за основу принцип самосознания, русская философия выбрала глубоко трагический путь, ведь трагедия по своей сути всегда трагедия самосознания, «души, знающей о себе самой». Об этом догадывались многие русские поэты (например, В.А. Жуковский), и хотя они, конечно, не раскрывали природу трагедии на языке философии, но выражали ее художественно.
Критика европейского рационализма
Николай Петрович Ильин утверждает, что для русской философии XIX века был характере во многом «антирационалистический подход» к рассмотрению явлений действительности. Русской философии того времени, исходящей из принципа самосознания, был присущ специфический метафизический импульс метафизический импульс: «Мы не считаем непосредственно переживаемый мир своего собственного сознания за всю реальность – вот в чем лежит корень метафизики»12. Начиная с известного вполне достоверно, человек на этом не останавливается, не ограничивается «феноменологией сознания», но пытается перейти от того, что дано, к тому, что не дано (и к тому, что лежит вне его сознания, и к тому, что лежит в глубине сознания). Такой переход и является метафизическим актом, специфическим для русской философии.
Русская национальная философия проявляла настоящую творческую преемственность к лучшим, наиболее глубоким традициям европейской метафизики, развивала эти традиции и энергично защищала идею рациональной метафизики от ее многочисленных противников тогда, когда на Западе под натиском философского модернизма эту идею были готовы предать забвению.
Христианский тип русской религиозной философии
Помимо всего прочего, Ильин затрагивает вопрос о сущности христианского типа религиозной философии, приводя в качестве примера романы Ф.М. Достоевского, преимущественного для того, чтобы показать его типологические отличия от русской «религиозной философии»: «Первичное размежевание задается и здесь принципом самосознания, в корне чуждым “религиозной философии” в духе В.С. Соловьева и его эпигонов, а еще вернее сказать – недоступным их пониманию, попадающим в “слепое пятно” их воззрений»13.
Глава II. Проблема обретения русского типа христианской философии
Русский философский «ренессанс»
Видное место в работе Ильина занимает осмысление понятия русского философского «ренессанса» начала XX века. По мнению исследователя, именно философы, принадлежащие к этому «всплеску», бесповоротно извратили представление о сущности предшествующего развития русской философии.
Ильин подчеркивает, что то видимое пристрастие, которое питали «религиозные философы» к рассуждениям о Церкви, целиком определялось отождествлением Церкви с иудейско-гностической «софией-хохмой», воспетой еще В.С. Соловьевым14 и игравшей роль своеобразного метафизического проводника, поставленного «софиологией» между Богом и человеком. Проводника, которого требовалось полюбить, отдавшись, по словам С.Н. Булгакова, «эротическому безумию», ибо «божественная София есть любовь Любви … и любовь к Любви»15. Суть же этой напыщенной фразы состоит в том, что для «религиозной философии» между Богом и человеком невозможна непосредственная и личностная любовь, а это прямо противоречит как Евангелию (Мф. 10:37; Иоан. 8:12, 11:36, 14:15), так и глубочайшему опыту русской православной духовности; опыту, о котором оптинский старец Клеопа поведал так: «…мысль одну надобно иметь, что я только один на земле да Бог, – никого больше не воображать»16.
«Религиозные философы», типа С. Н. Булгакова, не просто «воображали», а отдавались буйной, лишенной и намека на трезвенность откровенно эротической фантазии, что еще заметнее у П. А. Флоренского, какой бы «россыпью» цитат из «Добротолюбия» и других святоотеческих источников он эту фантазию ни прикрывал.
К сожалению, весь эту «религиозно-философскую» смесь из эротических фантазий и откровенной софистики многие и привыкли принимать за «христианскую философию». Вот почему слова Ильина о «философии с человеческим лицом» возмущают тех философов, кого влечет маскарад, на который философия обязана являться в некой «божественной» личине, на деле мало сходной с личинами колдунов и шаманов.
Русский тип христианской философии, сложившийся в XIX веке в тесном взаимодействии с великой русской культурой в целом, был явлением принципиально нового духовного порядка, культурой, которая была глубоко человечна и подлинно гуманистична. Чтобы понимать этот характер русской культуры XIX века, надо знать и понимать ту философию, в которой гуманизм русской культуры выражал себя уже не в художественных образах, но в точных понятиях, выражал совершенно недвусмысленно, ясно и радикально. Например, так, как в словах последнего классика русской философии В.И. Несмелова: «Весь мир есть совершенное ничтожество в сравнении с человеком, потому что ни за какие сокровища мира нельзя купить того, что составляет существо человека, – нельзя купить живого человеческого духа»17.
Трагизм судьбы И. В. Киреевского
Во второй части книги «Трагедия русской философии» Н.П. Ильин подробно останавливается на рассмотрении философских взглядов И.В. Киреевского.
Ильин отмечает, что «сегодня недостаточно понять одни только философские замыслы Ивана Киреевского, или, так сказать, концептуальное содержание его последних статей»18, относящихся к задуманному им обширному философскому сочинению.