Утверждение ценности "человеческой единицы" в романе Е.Замятина "Мы".

Содержание
Антиутопия как жанр
Признаки романа-антиутопии
Биография Е. Замятина
Ценность человеческой единицы в романе Е. Замятина «Мы»
Заключение
Список литературы

Утверждение ценности "человеческой единицы" в романе Е.Замятина "Мы".

Характерным приемом в романе-антиутопии является квазиноминация, суть которой состоит в том, что явления, предметы, процессы, люди получают новые имена (названия). При этом привычное значение новых названий не совпадает с реальными предметами, которые они обозначают. Такое переименование становится проявлением власти, потому что новый порядок жизни предполагает новые наименования. Тот, кто дает новые названия, становится на момент номинации равным Богу. Ярким примером квазиноминации является «большой брат» Оруэлла, в котором сущность этого семейного понятия искажена.16
Фантастический мир будущего, изображенный в антиутопии, представлен как глубоко трагический. Если утописты полагали, что «счастье человека состоит в том, чтобы быть как все, то антиутопия показывает, что остаться счастливыможно только оставаясь свободным от общепризнанных рамок поведения, в которые загоняет людей государство.17 Примечательно, что авторы утопий рассматривают идеальное общество с позиции стороннего наблюдателя, то герой антиутопии, как правило, часть огромной государственной машины, его интересы подчинены интересам государства. Конфликт героя-бунтаря противопоставлен бесконфликтности утопии.18
Биография Е. Замятина
Один из крупнейших писателей XX века Замятин Евгений Иванович родился в семье небогатого дворянина 20 января (1 февраля) 1884 в г. Лебедянь Тамбовской губернии (ныне Липецкая обл.). Кроме впечатлений от природы тех мест, с которыми так или иначе были связаны многие русские писатели – Толстой, Тургенев, Бунин, Лесков, Сергеев-Ценский, – большое влияние оказало на Замятина домашнее воспитание. «Рос под роялем: мать – хорошая музыкантша, – писал он в Автобиографии. – Гоголя в четыре – уже читал. Детство – почти без товарищей: товарищи – книги». Впечатления лебедянской жизни воплотились впоследствии в повестях «Уездное» (1912) и «Алатырь» (1914).19
В 1886 Замятин поступил в Воронежскую гимназию. Окончив ее с золотой медалью, в 1902 поступил в Санкт-Петербургский политехнический институт на кораблестроительный факультет. Летняя практика давала будущему писателю возможность путешествовать. Замятин побывал в Севастополе, Нижнем Новгороде, Одессе, на Камских заводах, плавал на пароходе в Константинополь, Смирну, Бейрут, Порт-Саид, Яффу, Александрию, Иерусалим. В 1905, находясь в Одессе, стал свидетелем восстания на броненосце «Потемкин», о чем впоследствии написал в рассказе Три дня (1913). Вернувшись в Петербург, принимал участие в революционной деятельности большевиков, за что был арестован и провел несколько месяцев в одиночной камере. Это время Замятин использовал для того чтобы изучать английский язык и писать стихи. Затем был выслан в Лебедянь, но нелегально вернулся в Петербург, откуда вновь был выслан в 1911, уже по окончании института.20
Литературный дебют Замятина относится к 1908. Настоящий успех ему принесла публикация в петербургском журнале «Заветы» повести «Уездное». В «Уездном» писатель изобразил косную, застывшую провинциальную жизнь, символом которой явился звероподобный и безжалостный обыватель Анфим Барыба. Замятин уподобил его «старой воскресшей курганной бабе, нелепой русской каменной бабе». Повесть получила высокую оценку современников – в том числе писателей А. Ремизова и М. Пришвина. А. М. Горький спустя семь лет написал о Замятине: «Он хочет писать как европеец, изящно, остро, со скептической усмешкой, но, пока, не написал ничего лучше Уездного». Критики находили в повести мотивы, схожие с Мелким бесом Ф.Сологуба. В.Полонский писал о безжалостной правдивости Замятина и вместе с тем отмечал: «Симпатия к человеку грязному, пришибленному, даже одичавшему, сквозит на его страницах».21
За антивоенную по духу повесть «На куличках» (1913), героями которой являются не только дальневосточные офицеры и солдаты, но и вся «загнанная на кулички Русь», Замятин был привлечен к суду, а номер журнала «Заветы», в котором была опубликована повесть, был конфискован. Критик А. Воронский считал, что повесть На куличках – это политическая художественная сатира, которая «делает понятным многое из того, что случилось потом, после 1914 года». Будучи высококвалифицированным морским инженером, Замятин продолжал служебные поездки по России. Впечатления от путешествия в 1915 в Кемь и на Соловки отразились в цикле произведений о русском Севере – в частности, в повести Север.22
В 1916 Замятин был командирован в Англию для участия в строительстве российских ледоколов на верфях Ньюкасла, Глазго и Сандерленда; побывал в Лондоне. Был одним из главных проектировщиков ледокола «Святой Александр Невский», после Октябрьской революции названного «Лениным». Английские впечатления легли в основу как многочисленных очерков, так и повестей «Островитяне» (1917) и «Ловец человеков» (1921). Уважение к людям, обеспечившим высокий уровень развития цивилизации, не помешало писателю увидеть недостатки западного общественного устройства. Повесть «Островитяне» посвящена изображению тотального мещанства в технократическом обществе, символом которого является в этом произведении викарий Дьюли.23
В 1917 Замятин вернулся в Петроград. Вскоре стал одной из самых заметных фигур в российской литературной жизни. Оказал влияние на литературную группу «Серапионовы братья», с которой был творчески близок. Преподавал в Политехническом институте, читал курс новейшей русской литературы в Педагогическом институте им. Герцена и курс техники художественной прозы в студии Дома искусств, работал в редколлегии «Всемирной литературы», в правлении Всероссийского союза писателей, в издательствах Гржебина и «Алконост», редактировал несколько литературных журналов. При этом скептически относился ко «всяческим всемирным затеям», возникавшим на фоне разрушения цивилизованной жизни. Поездки по Тамбовской, Вологодской, Псковской губерниям также не способствовали историческому оптимизму. В рассказах Мамай (1920) и Пещера (1921) Замятин сравнил эпоху военного коммунизма с доисторическим, пещерным периодом развития человечества.
Наблюдения над тоталитарным обществом художественно воплотились в фантастическом романе-антиутопии «Мы» (1920, на русском языке опубликован в США в 1952). Роман «Мы» стал первым в череде европейских романов-антиутопий – Прекрасный новый мир О. Хаксли, «Звероферма» и 1984 Дж. Оруэлла, «451 градус по Фаренгейту» Р. Брэдбери и др.24
Замятин отправил рукопись «Мы» в берлинский филиал издательства Гржебина. В 1924 текст был переведен на английский язык и опубликован в Нью-Йорке. Несмотря на отсутствие публикаций в СССР, роман подвергся идеологическому разгрому советских критиков, читавших его в рукописи. Д. Фурманов увидел в «Мы» «злой памфлет-утопию о царстве коммунизма, где все подравнено, оскоплено».25 Другие критики посчитали, что Замятин готов встать на путь обывателя, брюзжащего на революцию. В 1929 были сняты с репертуара МХАТа пьеса Замятина «Блоха» (1925, инсценировка «Левши» Лескова), запрещена постановка его трагедии «Атилла» (1928). Не была поставлена и пьеса о преследовании еретиков «Огни святого Доминика» (1923).26
В 1931, понимая бесперспективность своего дальнейшего существования в СССР, Замятин обратился к Сталину с письмом, в котором просил разрешения на отъезд за границу, мотивируя свою просьбу тем, что для него «как для писателя именно смертным приговором является лишение возможности писать». Решение об эмиграции нелегко далось Замятину. Любовь к родине, патриотизм, которыми проникнут, например, рассказ Русь (1923), – одно из лучших тому свидетельств. Благодаря ходатайству М. Горького в 1932 Замятин смог выехать во Францию. 27
Умер Замятин в Париже 10 марта 1937.
Ценность человеческой единицы в романе Е. Замятина «Мы»
Оформившийся в XX веке жанр романа-антиутопии достаточно долгое время считался в литературе СССР атрибутом «буржуазной» литературы, противоречащим нормам социалистического общества. Однако наиболее острые ключевые моменты общественно-политической жизни страны всколыхнули живой интерес к этому жанру.28
Следует отметить, что корни русской антиутопии прослеживаются уже в классической литературе. Например, скрытая полемика с жанром утопии звучит в четвертом снем Веры Павловны из романа Чернышевского, а также во сне Раскольникова в эпилоге «Преступления и наказания» Достоевского, в котором изображено, как эгоистичные, властолюбивые, зараженные «трихинами» индивидуализма люди, присвоившие себе «равное право» убивать, грабить, жечь, ведут мир к катастрофе.29
Идею «принудительного равенства» в эти же годы сатирически переосмысляет Салтыков-Щедрин в «Истории одного города», где создает зловещий образ Угрюм-Бурчеева, насаждающего «прогресс», не считаясь ни с каким естественными законами, выпрямляющего чудовищными методами не только все неправильности ландшафта, но и «неровности» человеческой души. Символическим выражением его преобразований становятся не цветущий сад, а пустыня, острог и серая солдатская шинель, нависшая над миром вместо неба, ибо по мере реализации утопия превращается в свою противоположность.30
Первым произведением русской литературы, в котором черты этого жанра воплотились со всей определенность, был роман Евгения Замятина «Мы», написанный в 1920 г. Впервые роман увидел свет в английском переводе в 1924 г., но по-русски даже эмиграция прочитала его в Нью-Йоркском издании лишь в 1952 г. В России же читатель легально смог получить запретный роман в 1988 году. Этой встрече предшествовали острая критика, всевозможные идеологические обвинения, целью которых было сформировать заведомо отрицательное отношение к роману.31
Сам Е. Замятин видел свой роман в литературном, а не идеологическом контексте. Так, в 1923 г. он включал его в ряд современной фантастики – «философской, социальной, мистической» вместе с произведениями своих как соотечественников и современников.32
Действие романа происходит в Едином государстве, отделенном от окружающего мира Зеленой стеной, за пределами которой расположен непонятный для «нумеров» мир.
Главный герой романа «Мы» нумер Д-503, математик, участвующий в строительстве «Интеграла», мощной сверхмашины, которая должна подчинить всю Вселенную «благодетельному игу разума», распространить это одинаковое «математически безошибочное счастье» на все живое. Д-503 вполне доволен тем положением «винтика», которое отведено ему в системе государственного механизма: «Я, Д-503, строитель [Интеграла], - я только один из математиков Единого Государства. Мое привычное к цифрам перо не в силах создать музыки ассонансов и рифм. Я лишь попытаюсь записать то, что вижу, что думаю – точнее, что мы думаем (именно так: мы, и пусть это «МЫ» будет заглавием моих записей). Но ведь это будет производная от нашей жизни, от математически совершенной жизни Единого Государства, а если так, то разве это не будет само по себе, помимо моей воли, поэмой? Будет – верю и знаю».
Все жители Единого Государства имеют вместо имен номера. Данный прием является характерным для романа-антиутопии: первое, что получает человек, приходя в мир – это имя. Однако в государстве, где человек полностью лишен индивидуальности, подчиняясь установленным порядкам, он может иметь лишь порядковый номер как какой-то бытовой прибор: «Внизу. Проспект полон: в такую погоду послеобеденный личный час мы обычно тратим на дополнительную прогулку. Как всегда. Музыкальный Завод всеми своими трубами пел Марш Единого Государства. Мерными рядами, по четыре, восторженно отбивая такт, шли нумера – сотни, тысячи нумеров, в голубоватых юнифах, с золотыми бляхами на груди – государственный нумер каждого и каждой». В то время имена людей заменили цифры, Единое Государство, Колокол, Интеграл и т. п. осмысляются как живые существа, имеющие право на имя. Этот факт служит примером приема квазинаминации, о котором говорилось в одном из предыдущих разделов.
«Нумера», как называет Е. Замятин граждан такого государства – люди нового времени, они смеются над сентиментальными порывами своих предков, верящих в любовь, самопожертвование, семью. Ведь человека отличает от животного именно способность чувствовать, сопереживать. В Едином Государстве эмоции запрещены, во всем должен быть только точный расчет, даже во взаимоотношениях с противоположным полом, даже в музыке и поэзии.
Человек, лишенный права на имя, на эмоции, на индивидуальность, старается не отличаться от других, однако главный герой нумер Д-503 постепенно начинает осознавать, что он не совсем такой как все. Это начинается с мелочей: однажды на прогулке он замечает, что у него, волосатые руки. Он считает это признаком дикости, однако автор произведения дает читателю таким образом понять, что как раз этот герой еще не полностью утратил чувства, человеческие инстинкты. Замечая свое отличие от других, сначала стыдясь его, Д-503 делает первый шаг к индивидуальности: он начинает писать дневник. Причем, если в начале дневника он четко заявляет: «Я лишь попытаюсь записать то, что вижу, что думаю – точнее, что мы думаем», то в продолжении повествования все больше места уделяется индивидуальным эмоциям – страху, беспокойству, влюбленности.