Крылов...точно заслуживает имя стихотворца оригинального (В.А. Жуковский)

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение
1. Биография И.А. Крылова
2. И.А. Крылов – оригинальный стихотворец
3. Нравственно – этические начала басен Крылова
Заключение
Список использованных источников

Крылов...точно заслуживает имя стихотворца оригинального (В.А. Жуковский)

Досуг мне разбирать вины твои, щенок!
Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать".
Этот несправедливый "порядок", беззаконие и насилие, творимые над
крепостными крестьянами, народом, Крылов неоднократно резко осуждал и обличал в своих баснях ("Волки и Овцы", "Крестьяне и Река", "Пестрые овцы" и др.). Однако, едко высмеивая беззаконие, хищничество всего строя, который способствовал угнетению народа, Крылов не видел выхода из создавшегося положения, считая, что открытый протест невозможен и бесцелен. Иронизируя над либеральным начинанием правительства - созвать сходку зверей, чтобы расспросить их о Волке, просившемся в овечьи старосты, Крылов тут же добавляет, что именно мнения овец о Волке на этой сходке и "забыли" спросить ("Мирская сходка"). Крылов из этой басни делает пессимистический, горестный вывод:
Какой порядок ни затей,
Но если он в руках бессовестных людей,
Они всегда найдут уловку,
Чтоб сделать там, где им захочется, сноровку.
Крылов понимает, что беззаконие и несправедливость не только результат "развращения" нравов, но и политическая система, возглавляемая самим царем.
Поэтому немало едких и смелых басен у нею о царе-Льве, явно намекающих на деятельность самого Александра I. Такова прежде всего басня "Рыбья пляска". В басне рассказывается о царе-Льве, который, получая жалобы на беззакония, творящиеся в его государстве, решил сам проверить на месте существующие порядки.
От жалоб на судей,
На сильных и на богачей
Лев, вышед из терпенья.
Пустился сам свои осматривать владенья.
Встретившийся ему по дороге Мужик-староста собирается на разведенном костре поджарить рыб, выловленных им из воды. На вопрос Льва о том, что он делает, староста нагло отвечает:
"Всесильный царь! - сказал Мужик, оторопев, -
Я старостою здесь над водяным народом,
А это старшины, все жители воды;
Мы собрались сюды
Поздравить здесь тебя с твоим приходом".
Льстивое заверение старосты настолько ублаготворяет царя-Льва, что он
даже не замечает, что рыбы на сковороде корчатся от боли. Столкнувшись с произволом старосты, расправляющегося по-своему с "водяным" народом, царь-Лев вовсе не осуждает этого злоупотребления властью, полностью доверяя лживой речи старосты, выхваляющего свои "заботы" о нуждах народа ("А рыбы между тем на сковородке бились") и даже нагло утверждающего, что рыбы "от радости, тебя увидя, пляшут"! В результате Лев, "лизнув" старосту милостиво в грудь, "отправился в дальнейший путь". Это ядовитое осмеяние прежде всего самого Александра I, любителя путешествовать по России, столь же слепо доверявшего своим ставленникам, в первую очередь Аракчееву. Именно это сходство с императором явилось причиной запрещения басни со стороны правительственных кругов, заставивших баснописца коренным образом переделать свою басню с тем, чтобы Лев явился в ней справедливым радетелем народа. Но смысл этой басни (в ее первоначальной редакции) гораздо шире обличения Александра I. Баснописец хотел показать, что любой царь опирается на клику своих ставленников и равнодушен к страданиям и тяготам народа.
В басне "Пестрые овцы" Крылов с не менее ядовитой иронией изобразил того же Александра I, разоблачив притворство и лицемерие царя, коварно и жестоко расправляющегося с вольнодумцами, в то же время лицемерно выражающего свое сочувствие к судьбе своих же жертв! Эта басня из-за намеков политического характера вообще не была напечатана при жизни Крылова.
Крылов создал особый басенный язык, до сих пор поражающий силой и энергичностью выражения; для своего же времени язык Крылова был явлением исключительным. Несмотря на некоторое влияние старинного классического стиля, правда, сильно вульгаризированного Крыловым (в баснях встречается ряд мифологических имен, античных героев и т. д.), в целом язык басен производит впечатление народного разговорного языка со всеми свойственными ему особенностями. Богатый словарь басен, пословицы и поговорки, включенные в повествование, идиотизмы, особые приемы образования и использования словесных (глагольных и иных) форм, живая диалогическая речь, богатая интонациями — таковы главные средства этого басенного языка. Вольность стиха басен, различное количество стоп в стихе всегда связывается у Крылова с содержанием басен и зависит от предмета и действия, о которых он повествует: например, прыгающие хореические стихи в басне о стрекозе сменяются тяжеловатым пяти - шестистопным ямбом в басне о пустыннике и медведе. То же надо сказать о звуковом подборе словесного материала, способствующем обрисовке характеров и действия.
Приведем слова В.Г. Белинского о творчестве Крылова: «В баснях Крылова можно найти еще и лучшие примеры поэтической силы и образности в выражениях. Но басни Крылова, кроме поэзии, имеют еще другое достоинство, которое, вместе с первым, заставляет забыть, что они -басни, и делает его великим русским поэтом: мы говорим о народности его басен. Он вполне исчерпал в них и вполне выразил ими целую сторону русского национального духа: в его баснях, как в чистом, полированном зеркале, отражается русский практический ум, с его кажущеюся неповоротливостию, но и с острыми зубами, которые больно кусаются; с его сметливостию, остротою и добродушно-саркастическою насмешливостию; с его природною верностию взгляда на предметы и способностию коротко, ясно и вместе кудряво выражаться. В них вся житейская мудрость, плод практической опытности, и своей собственной, и завещанной отцами из рода в род. И все это выражено в таких оригинально русских, не передаваемых ни на какой язык в мире образах и оборотах; все это представляет собою такое неисчерпаемое богатство идиомов, руссизмов, составляющих народную физиономию языка, его оригинальные средства и самобытное, самородное богатство,-что сам Пушкин не полон без Крылова в этом отношении»6.
Жуковский В.А. так сказал о Крылове: «Мы позволяем себе утверждать, что Крылов может быть причислен к переводчикам искусным и потому точно заслуживает имя стихотворца оригинального. Слог басен его вообще легок, чист и всегда приятен. Он рассказывает свободно и нередко с тем милым простодушием, которое так пленительно в Лафонтене. Он имеет гибкий слог, который всегда применяет к своему предмету: то возвышается в описании величественном, то трогает вас простым изображением нежного чувства, то забавляет смешным выражением или оборотом. Он искусен в живописи -- имея дар воображать весьма живо предметы свои, он умеет и переселять их в воображение читателя; каждое действующее в басне его лицо имеет характер и образ, ему одному приличные; читатель точно присутствует мысленно при том действии, которое описывает стихотворец. Лучшими баснями из XXIII, имеющих каждая свое достоинство, почитаем следующие: "Два Голубя", "Невеста", "Стрекоза и Муравей", "Пустынник и Медведь", "Лягушки, просящие царя". Но…читатели могут сами развернуть Басни Крылова и заметить в них те красоты, о которых мы не сказали ни слова за неимением времени и места. Сделаем общее замечание о недостатках. Слог Крылова кажется нам в иных местах растянутым и слабым (зато мы нигде не заметили ни малейшей принужденности в рассказе); попадаются погрешности против языка, выражения, противные вкусу, грубые и тем более заметные, что слог вообще везде и легок и приятен.»7
3. Нравственно – этические начала басен Крылова
Со времени первого обращения к изучению биографии и творчества И.А. Крылова было выдвинуто множество гипотез и предположений, произвольных умозаключений и предвзятых суждений. Особенно это относится к “басенному” периоду, когда кривая его популярности резко устремилась вверх.
Хотя в критической литературе XIX столетия имеется ряд важных наблюдений и выводов (работы В.А. Жуковского, А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, В.Г. Белинского), целостного анализа басенного творчества Крылова 19 век не представил. Сначала этому помешало отсутствие философских и теоретических основ, затем излишнее увлечение социальностью.8
Крылов скоро понял, что если властители и судьи в этой стране и бывают поэтами, то поэты ни властителями, ни судьями здесь не бывают. И он из сатирика сделался лириком, спрятался за обликом дедушки Крылова. Понимал, что на этом пиру, где “стол” и “престол” — слова однокоренные, могут и обнести, и к столу не стремился. Зато уж, иногда к столу попадая, обыгрывал в своей манере и эту ситуацию: “Однажды приглашен он был на обед к императрице Марии Федоровне в Павловске. Гостей за столом было немного. Жуковский сидел возле него. Крылов не отказывался ни от одного блюда. “Да откажись хоть раз, Иван Андреевич,— шепнул ему Жуковский.— Дай императрице возможность попотчевать тебя”. “Ну а как не попотчует!” — отвечал он и продолжал накладывать себе на тарелку”.9
Обратимся к басне “Конь и Всадник”, рассматривая ее под углом зрения поставленной проблемы. Сюжетно-композиционной основой басни является антитеза, получившая в трудах русских философов и писателей своеобразное теоретическое обоснование. Мы имеем в виду противопоставление понятий “свобода” и “воля”.
Для реализации этой антитезы Крылов использует особую символику. Конь – воплощение низких инстинктов и страстей, и как только Всадник снял с него уздечку, Конь вышел из подчинения, сбросил седока, подчиняясь необузданным страстям, понесся в поле и, упав в овраг, убился. Обратим внимание на динамику развития действия, на мастерство психологического рисунка. Описывая события и персонажей, баснописец выхватывает из общей сцены характерные детали, создающие и поддерживающие эмоциональный фон произведения. Перед нами не просто описательные, а глубоко психологические картины:
Какой-то Всадник так Коня себе нашколил,
Что делал из него все, что изволил,
Не шевеля почти и поводов,
Конь слушался его лишь слов, -
таковы привычные, сложившиеся отношения между Конем и хозяином, переданные в форме ровного, безоценочного повествования. Слова о “полном подчинении, полном угнетении” коня в одной из работ А.В. Десницкого10 звучат с явной натяжкой, так как в отношениях между персонажами нет никакого напряжения, иначе Всадник не пришел бы к известному решению:
Таких коней и взнуздывать напрасно…
И в поле выехав, узду с коня он снял.
Далее в повествование вводится слово “свобода” для обозначения нового, непривычного состояния Коня, поэтому сначала он нерешителен, осторожен:
Почувствуя свободу,
Сначала Конь прибавил только ходу
Слегка…
Общая картина пронизана меткими психологическими деталями, подчеркивающими внутреннюю динамику; изменения в поведении Коня сходны с кинематографическим движением. Конь сначала скачет игривой рысью, как бы выражая благодарность Всаднику, но постепенно накал страстей растет, и игривый Конь становится ретивым, вольным, неуправляемым от ощущения хмельной воли:
Взял скоро волю Конь ретивый,
Вскипела кровь его и разгорелся взор,
Не слушая слов всадниковых боле,
Он мчит его во весь опор
Черезо все широко поле.