Атеистические мотивы в литературе 19-20 вв.

Введение
Атеистические мотивы в русской литературе XIX века
Базаров как идейный вдохновитель поколения 60-х
Образ попа в поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»
Атеистические мотивы в русской литературе XXвека
Отец Федор, ксендзы Кушаковский и Алоизий Морошек: кому на Руси жить хорошо?
«Мастер и Маргарита»: о Воланде и атеизме
Заключение: нравственность и религия в русской литературе

Атеистические мотивы в литературе 19-20 вв.

Творчество Н. А. Некрасова в советском литературоведении однозначно оценивалось как прогрессивное: в своих стихах и поэмах он описывал несправедливость и безысходность, которые царят на «святой Руси», нищету и каторжный труд русских крестьян. Поэма «Кому на Руси жить хорошо» начинается со спора мужиков – «кому живется весело, / вольготно на Руси?» (6), каждый предлагает свои варианты и, не придя к согласию, крестьяне решают расспросить всех, о ком шла речь относительно привольности их жизни. Первым на их дороге оказывается поп, рассказавший о своей жизни. Характерен уже первый вопрос попа: «В чем счастие по-вашему? / Покой, богатство, честь - / Не так ли, други милые?» (6). Это не позиция человека верующего. Несмотря на употребление религиозных «формул» («Аминь», «Несу мой крест с терпением» и т.д.), поп Некрасова вообще не является религиозным человеком – его волнует лишь собственное благосостояние. Между тем, поэма Некрасова имеет черты гротеска: так, если Базаров есть герой реальный (пусть его образ является собирательным), то поп Некрасова не есть живой человек, это определенный тип человека или даже некая пародия на человека. Итак, по мнению попа, счастье человека заключается в покое, богатстве и чести. Между тем, поп не имеет покоя: с самого рождения сына он вынужден оформлять священническую грамоту, затем всю жизнь его могут вызвать и зимой, и в непогоду, и в любое время суток к больному или умирающему. Также священнику в деревне нет никакого почета: его называют «жеребячьей породой» (и кричат вслед го-го-го), рассказывают о нем непристойные истории, насмехаются и над семинаристом, и над попадьей, и над дочерью священника. Причем речь идет только о крестьянах, которые еще соблюдали в то время хотя бы внешнее благочестие, о помещиках же даже и не упоминается. Также поп жалуется и на бедность и тоскует о тех временах, когда помещики жили в деревне, где и венчались, и умирали, а попу всегда была от этого прибыль. Теперь же «как племя иудейское, / Рассеялись помещики / По дальней чужеземщине» (6), и никто, жалуется поп, не подарит ему подрясника, не вышьет воздуха, а крестьянин и сам беден, так что с него и взять нечего. Также поп сетует, что нет возможности наживаться на раскольниках. Мужики расстаются с попом, проникнувшись его рассказом о тяжелом житье-бытье, однако Лука (с самого начала ратующий за то, что у попа жизнь привольная) думает про себя, что «Попова каша – с маслицем, / Попов пирог – с начинкою, / Поповы щи – с снетком! / Жена попова толстая, / Попова дочка белая, / Попова лошадь жирная, / Пчела попова сытая, / Как колокол гудет!» (6).
Итак, насколько правдоподобен портрет, нарисованный Некрасовым? Правду ли говорит поп? Насколько мы знаем из истории, положение священства и на самом деле было не из легких, хотя судить по отдельным случаям, вероятно, все же нельзя: разная была жизнь в разных местах и разные были священники. В данном случае также нельзя говорить о нравственности или безнравственности попа: как персонаж гротескный, он находится за пределами нравственности и мировоззрения. Итак, критика Некрасова имеет не столько антирелигиозную (атеистическую), сколько антиклерикальную направленность (в области религии Некрасов не был убежденным атеистом – см. его стихотворения «Ангел смерти» и «Тишина») , но в истории атеизма антиклерикализм нередко расценивается как проявление свободомыслия. А учитывая доступность произведений Некрасова, нельзя не отметить, что нарисованные им картины могли сыграть гораздо большую роль в распространении атеистических взглядов, нежели самые утонченные антирелигиозные доказательства.
Атеистические мотивы в русской литературе XX века
Отец Федор, ксендзы Кушаковский и Алоизий Морошек: кому на Руси жить хорошо?
Духовные лица у Ильфа и Петрова появляются трижды: во-первых, это отец Федор, священник и духовник тещи Кисы Воробьянинова, не менее страстный искатель запрятанного в стул сокровища, мечтатель и авантюрист, во-вторых, это граф Алексей Буланов, схимник, выгнанный из затвора клопами, в-третьих, это католические ксендзы, пытающиеся выманить у Адама Козлевича его автомобиль. Если сравнивать отца Федора с некрасовским попом, то можно сразу же уловить определенное сходство: оба жалуются на тяжелую жизнь, оба считают богатство (благосостояние) необходимым условием хорошей жизни, оба жадны и нечестны. Кроме того, произведениям Ильфа и Петрова также присуща некоторая «гротескность», пародийность, а в рамках пародии этика оказывается неуместной. Если некрасовский поп получает сан по факту рождения (иного пути для него просто нет), то отец Федор идет по духовной линии, дабы избежать мобилизации. То есть ни в одном, ни в другом случае речь не идет о призвании, о глубокой вере и самоотречении. Отец Федор одержим идеей богатства, он постоянно ввязывается в какие-то авантюры, то пытается разводить породистых щенков, то кроликов, то варит мыло и, наконец, нарушая тайну исповеди, охотится за воробьяниновскими сокровищами. Он не имеет никаких принципов: не задумывается о своем служении (примечательна фраза: «А почему, мать, не перейти мне к обновленцам? А обновленцы что, не люди?» (3, с. 34)), без единого сомнения оставляет паству, использует исповедь умирающей тещи для дальнейших практических действий. Заканчивается история отца Федора помешательством от жадности и заключением в психиатрическую лечебницу.
Примечательна также история графа Алексея Буланова, рассказанная Остапом Бендером, – о богатом и блестящем светском человеке, ушедшем в отшельники, о том, как его не могли сломит ни голод, ни холод, но доняли клопы и «сейчас он служит кучером конной базы Московского коммунального хозяйства» (3, с. 107).
И наконец, ксендзы Кушаковский и Алоизий Морошек появляются уже в «Золотом теленке». Здесь помимо высмеивания самих священников («глаза патеров были затоплены елеем» (4, с. 470)) уже вступает в силу и антирелигиозная пропаганда, причем «ненаучность» дискуссии, в которой Остап сыпет латинскими словами («зазубренными Остапом в третьем классе частной гимназии Канделаки» (4, с. 470)), употребляет веселые кощунственные с точки зрения верующего человека сравнениями («Не далее как четыре года назад мне пришлось в одном городишке несколько дней пробыть Иисусом Христом. И все было в порядке. Я даже накормил пятью хлебами несколько тысяч верующих. Накормить-то я их накормил, но какая была очередь!..» (4, с. 471)), припоминает инквизицию, обвиняя в ее злодеяниях как не имеющего к ней никакого отношения Серафима Саровского, так и присутствующих ксендзов. Примечательно, что именно такой способ убеждения оказывается наиболее убедительным для Адама Козлевича, который возвращается вместе со своей машины к экипажу Антилопы.
Говоря о времени написания романов Ильфа и Петрова, необходимо отметить следующее: во-первых, священники (католические или православные) действительно нуждались, поэтому уже сейчас, зная о том, в каких условиях приходилось жить священнику в 20-30-е годы XX века, ирония авторов «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка» несет порой трагическое звучание. Кроме того, здесь определенно имеет место социальный заказ: религиозные служители не только приравниваются к банальным мошенникам, но и оказываются значительно ниже их и по уму, и по удачливости, да и того обаяния, которым обладают Остап Бендер и его незадачливые помощники, у священников нет. Сама религия рассматривается авторами исключительно как реализация корыстолюбия, способ заработать, способ от чего-то уклониться или, как в случае с графом Алексеем Булановым, мимолетная странность светского льва, развеявшаяся не от опасностей или тяжелых условий жизни, но от банальных клопов. В споре с ксендзами авторы исключают для последних какую-либо возможность убедительных аргументов, таким образом, сама религия представляется как нечто абсолютно незначительное, не стоящее серьезного внимания, что вообще является характерным для атеистического мировоззрения.
«Мастер и Маргарита»: о Воланде и атеизме
Роман «Мастер и Маргарита» написан практически одновременно с романами Ильфа и Петрова. Отношение к этому роману оказывается неоднозначным: он нередко рассматривается как антирелигиозный, тогда как в околоцерковном литературоведении бытует его определение как «евангелия от Сатаны». Наиболее характерной в контексте исследования атеистической составляющей романа является сцена появления Воланда на Патриарших и его беседа С Михаилом Берлиозом и Иваном Бездомным. Итак, два литератора обсуждают недавно написанную Бездомным (есть мнение, что это имя перекликается со столь популярным в послереволюционные годы Демьяном Бедным) поэму о Христе. Берлиоз является характерным выразителем атеистического мировоззрения, согласно которому религия есть выдумка невежественных масс. В разговоре редактор обнаруживает «солидную эрудицию», указывает на Филона Александрийского и Иосифа Флавия, на поддельность 44-й главы «Анналов» Тацита, где говорится о казни Иисуса, о мифологических корнях христианства и распространенности христианских сюжетов (непорочное зачатие, Боговоплощение и др.) в восточных культах (см. 1, с. 274 – 275). Данные аргументы вообще являются характерными для атеистической пропаганды (хотя они имели место и в протестантском религиоведении), целью которой было доказать несостоятельность религии как таковой: «Будучи фантастически искаженным отражением окружающей действительности, религия препятствует распространению научных знаний о законах развития и путях преобразования мира» (5, с. 375). Итак, является ли «Мастер и Маргарита» атеистическим произведением? Вряд ли его можно определить таким образом уже в силу того, что главным героем романа является не кто иной как Воланд, то есть существо нематериальное и вполне религиозное. Таким образом, более уместно в данном контексте говорить о кощунстве, нежели об атеизме, хотя и данный вопрос требует отдельного рассмотрения. Действительно, Иешуа-га-Ноцри имеет мало общего с евангельским Иисусом и, тем более, с всемогущим Сыном, единосущным Отцу. Однако, необходимо уточнить, а кто передает слушателям сцены с Понтием Пилатом, через призму чьего мировоззрения мы видим Иисуса? И оказывается, что взгляд на Иешуа, который так возмущает верующих людей, – это именно взгляд Сатаны. Однако, следует еще уточнить, что как Иешуа-га-Ноцри не есть евангельский Иисус, так и Воланд не является тем Сатаной, против которого предостерегает церковь. Впрочем данная традиция имеет свою историю: если у Гете, цитата из которого («Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо…») вынесена в эпиграф произведения Булгакова, Мефистофель, несмотря на красивые фразы, все же жаждет одного – погибели души Фауста, то лермонтовский Демон уже оказывается способным на чистую любовь, тогда как в «Мастере и Маргарите» утверждается, в противоположность традиционному христианскому богословию, онтологичность зла - так, Воланд говорит Левию Матвею следующее: «Ты принес свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также и зла. Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? (1, с. 632). Следовательно, согласно Воланду, зло оказывается необходимым для добра, подобно тому, как тень сочетается со светом. Так или иначе, роман «Мастер и Маргарита» никак нельзя назвать атеистическим произведением, более того, именно атеизм (имеющий своим представителем, прежде всего Берлиоза) как раз и оказывается, с точки зрения Булгакова, несостоятельным мировоззрением.
Итак, рассмотрев указанные произведения, следует признать, что они лишь относительно являются атеистическими: в романе Тургенева, в конечном счете, показывается несостоятельность атеизма, в поэме Некрасова делается упор на антиклерикализм (который может и не быть связан с атеизмом), «Мастер и Маргариту» вообще можно расценить как роман «отрицания отрицаний» - анти-атеистический. Таким образом, из рассмотренных произведений лишь романы Ильфа и Петрова действительно содержат пропаганду атеизма (хотя и здесь большинство аргументов принадлежит Остапу Бендеру, то есть человеку, никак не являющемуся образцом нравственности). Однако, атеистическая тенденция в этих и других произведениях русской литературы очевидна и требует изучения ради наилучшего понимания процессов, происходящих в русской истории.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ: НРАВСТВЕННОСТЬ И РЕЛИГИЯ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Итак, является ли нравственность независимой от религиозных представлений, если рассматривать эту проблему с точки зрения русских писателей? Следует отметить, что список рассмотренных произведений не является исчерпывающим для того, чтобы сделать вывод об атеистических тенденциях в русской литературе XIX – XX столетий. Во-первых, не меньшую атеистическую направленность представляют собой произведения, где религия или противостояние ей вообще не упоминаются, и само это пренебрежение как раз и говорит о ненужности, с точки зрения автора, религии в жизни общества, то есть о победе атеизма в его мировоззрении (отчасти эта позиция отражена в романе Тургенева). Во-вторых, атеизм в целом не исчерпывается критикой религии, тем более, что в указанных произведениях критика религии практически сводится к антиклерикализму. В-третьих, практически во всех произведениях русской литературы, по крайней мере у всех русских авторов XIX – начала XX века, выражено некое отношение к религии, зачастую весьма отличное от церковного, так что тщательное изучение предполагает рассмотрение более обширного списка литературы.
Какова же связь религии с нравственностью? Нравственны ли герои указанных произведений? Прежде всего, как уже было отмечено, в поэме Некрасова и в романах Ильфа и Петрова вопрос о нравственности исключается самим жанром произведения: гротеском и несколько журналистским обличительным стилем в «Кому на Руси жить хорошо» и сатирическим духом «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка». Также не может идти речь и о нравственности Базарова хотя бы потому, что он сам отрицает нравственность как таковую (не менее характерным представителем данного является также Марк Волохов из романа Гончарова «Обрыв» - не связывающий себя никакими обязательствами и моральными нормами, но в результате оставшийся ни с чем). Сказанное можно отнести и к атеистам - героям Булгакова, для которых требование идейности нередко заменяет нравственность, а в результате оборачивается пустотой, тем самым безвоздушным пространством, в котором, по определению Павла Петровича, живет Базаров. В целом, их мировоззрение отличается странной не-наполненностью: за отвержением всего, в их жизни остается «резание лягушек» или желание шокировать всех и вся, как в случае с Волоховым. Перед ними не встают проблемы мирового характера, как, например, перед героями Достоевского, у которого атеизм или отвержение религии всегда оборачивается трагедией самого героя и окружающих его людей (ср. Иван Карамазов, Ставрогин, Раскольников). Возможно, они порой полезны обществу - благодаря и делу, которым занимаются (Базаров, например, является неплохим врачом), и той живой струе, которую они вносят в застоявшееся болото русской жизни. Однако, на поверку эта живая струя оказывается также ничем. Герои Достоевского нередко являются преступниками, им ведомы такие полеты мысли и падения, которые невозможны для представителей атеистического мировоззрения и сторонников теории отвержения «общих понятий», но их религиозность (не как внешняя принадлежность, высмеиваемая прогрессивными писателями, но как внутреннее живое чувство) является выходом к катарсису, к очищению, к истинной нравственности – см. сцену, когда Раскольников целует грязную землю на Сенной и идет в полицию сдаваться (2, с. 562 – 563). Примечательно также теплое сердечное отношение арестантов к Сонечке Мармеладовой – именно в глубокой вере бывшей проститутки каторжники видят какой-то просвет, который не могут дать народу ни изнеженные аристократы с примесью вольнодумства, подобные Павлу Петровичу Кирсанову, ни убежденные материалисты.