Социологическая критика Д.Мирского

ВВЕДЕНИЕ
1. Д.П. Святополк-Мирский – русский литературовед
2. Д.П. Святополк-Мирский – эмигрантский и советский критик
3. Роль Д.П.Святополк-Мирского в формировании идеологии евразийства
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Список использованной литературы

Социологическая критика Д.Мирского

Летом 1920 эмигрировал в Афины присоединившись к своей семье. В октябре 1922 (при содействии русиста, переводчика Мориса Бэринга) приехал в Англию, где до 1932 преподавал в Лондонском университете - читал курс в Королевском колледже.. Г.Козловская, учившаяся в Лондоне вспоминала: «Мне посчастливилось прослушать несколько его лекций о Толстом и Достоевском, которые он читал на английском для студентов Лондонского университета... Это было такое проникновение, озаряющее до самого дна творческую суть и характер двух русских гениев, что это не имело ничего общего с литературоведческими разборами других. Он сам, его речь, потрясающая по своей стилистике, каждая мысль, все это творилось у вас на глазах как ослепительное создание искусства. Зал, где он читал, всегда был набит до отказа, студентывсех факультетов бросали все, чтобы протиснуться, прилепиться на подоконниках и при распахнутых дверях стояли, не шелохнувшись, на площадке и на лестнице... Когда он кончал, молодежь обступала его тесным восторженным кольцом и, не отпуская, аплодировала безудержно и самозабвенно».
В годы работы в Англии Д. Мирский получил признание в лондонских литературных кругах, печатался в журнале «Criterion», издававшемся Т.С.Элиотом, в университетских славистических журналах, опубликовал на английском языке книги «Современная русская дитература 1881-1925» (1926) и «История русской литературы с самых ранних времен до Достоевского» (1927), до сих пор переиздающиеся и переведенные на др. языки, несколько антологий русской поэзии. Считал самым значительным направлением в 1900-10 символизм, называя этот период «золотым веком эстетики и экономики». С символизмом связывал все живое и талантливое в русской литературе, прослеживая истоки прозы 191 7-24 в творчестве А.Ремазова, А.Белого, Я.Замятина: влияние М.Горького закончилось, по его мнению, к 1910.
Важную роль в формировании литературно-критических взглядов Д. Мирского сыграли поэзия и критика Т.С.Элиота, которого Дмитрий Петрович называл величайшим поэтом послевоенной Европы. Элиот подвел его к пониманию «трудной» поэзии модернизма. Влияние Элиота очевидно в книге М. «Русская лирика . Маленькая антология от Ломоносова до Пастернака» в которой он представляет литературу вне времени, выстраивая единый ряд в пространственной перспективе. В критике Д. Мирский. видел сотворца поэта. Живя на родине «новой критики» и наблюдая зарождение «формального метода в литературоведении» на Западе, развивал его элементы в своих работах. Благодаря частым поездкам в Париж был активным участником русской эмигрантской литературной жизни. С 1924 печатался в журналах «Современные записки » «Звено», «Воля России».
В 1925году познакомился с М.Цветаевой (ранее писал о ней, как о «талантливой, но безнадежно распущенной москвичке»). Влюбился в Цветаеву и стал яростным защитником ее поэзии: рассматривал ее творчество в контексте русского модернизма, в связи с поэзией Блока, Маяковского, Пастернака. Первый оценил новый этап в ее творчестве, когда прежнюю легкость стиха сменила плотная, многослойная, философская глубина, масштабность. Парируя критику Г-Адамовича, Ю.Айхенвальда, З.Гиппиус и др., обвинявших Цветаеву в непонятности, заумности, хаотичности, Дмитрий Петрович
заметил в 1926: «Все непонятно для тех, кто не имеет времени понять. Искусство  - создание новых ценностей... Никто не упрекает Эйнштейна за трудность теории относительности... Я допускаю, что многими Пастернак и Цветаева не сразу воспринимаются, но ведь надо сделать усилие и для того, чтобы попасть из дому в Британский музей».
Д. Мирский проделал сложную, гибельную для него эволюцию от юношеского идеализма к евразийству (1922) и затем к «марксизму-ленинизму».
Эволюция взглядов Дмитрия Петровича отражалась в последовательно предпринимавшихся шагах: еще в 20-е он начал читать Маркса и Ленина;  в январе 1928 посетил Горького в Сорренто; в 1931 вступил в Коммунистическую партию Великобритании, опубликовал апологетическую книгу «Ленин» в серии «Творцы современного века» и книгу «Россия: Социальная история». Свое превращение объяснял знакомством с советской действительностью, ее великими экономическими достижениями, «ярким светом ленинского научного мышления». Советская Россия казалась ему страной, «наиболее серьезно занимающейся строительством новой цивилизации (опирающейся на научное знание,  а не на субъективные прихоти или причуды анимизма8».
В 1931 г. вступил в Коммунистическую партию Великобритании и в 1932 г. при содействии Максима Горького вернулся в Советский Союз. В Советском Союзе опубликовал множество статей по теории и истории русской и западной литературы, работал над биографией Пушкина. С 1934 г. — член Союза советских писателей. В 1937 г. арестован, по некоторым сведениям за сочувствие евразий­скому движению, в 1939 г. умер в лагере под Магаданом. Посмертно реабилитирован.
3. Д.П. Мирский – эмигрантский и советский критик
Дмитрия Петровича Мирского  в равной степени можно считать как эмигрантским, так и советским критиком: в 1932 г. он вернулся в советскую Россию, в 1937 г. был репрессирован, и его имя надолго исчезло из печати. После реабилитации в СССР вышли два сборника его статей (Литературно-критические статьи. М., 1973; Статьи о литературе. М., 1987), еще один был издан за рубежом (Uncollected writing on Russian literature. Berkeley, 1989).9
В статьях о творчестве А. Ахматовой, Андрея Белого, А. Блока, В. Брюсова, М. Волошина, З. Гиппиус, С. Есенина, Вяч. Иванова, Н. Клюева, В. Маяковского, Б. Пастернака, В. Хлебникова, М. Цветаевой и др. в полной мере видна доброжелательность и глубина его работ, вся их тональность заметно отличаются от статей его современников, независимо от того, по какую сторону границы они оказались.
Полемический запал проявился в некоторых выводах Д. Мирского  излишней страстностью и остротой оценок, хотя сам критик  в годы эмиграции стремился «очистить» поэзию от публицистики, традиционно свойственной его коллегам со времен Белинского. Даже вернувшись в СССР, он вначале пытался провести мысль об освобождении художников от диктата политики.10 По его мнению, критик  выражает общенациональный интерес: «Мы не щепки в бурю, а клетки одного организма», — отсюда и осуждение тенденциозности как одной, так и другой стороны.11
Находясь вдали от родины, Д. Мирский  вынужден был довольствоваться узким кругом литературных источников, отсюда и некоторые весьма рискованные выводы, касающиеся литературной жизни в советской России, вроде утверждения, что «петербургские поэты вне большевизма, для них он чужое, постороннее, внутренне-враждебное явление <...> Для Москвы традиция начинается с Маяковского и Шершеневича, а для Петербурга с Гомера и Гесиода» 12. Он отдавал должное и Москве, говоря об исключительно свежей и непосредственной поэзии Марины Цветаевой, но считал, что значение, например, Пастернака и Есенина преувеличено. Впоследствии, правда, он стал считать Пастернака одним из крупнейших современных русских поэтов.
Со временем Мирский  изменил свое мнение о многих авторах, но даже в годы эмиграции был исключительно внимателен к пролетарским поэтам; иногда явно преувеличивая их значимость (например, В. Казина). Из новых поэтов он особенно высоко отзывался о Багрицком, Тихонове, Сельвинском, Кирсанове. Из «пролетарских» выделял Светлова. «Бабель, Артем Веселый, Тихонов — вот, мне кажется, три лучших писателя девятьсот двадцатых годов», — замечал он в одной из своих статей. В то же время он считал, что, как бы высоко ни оценивалось написанное писателями-эмигрантами «за рубежом, их место в русской литературе определяется их прежним творчеством».13 Исключение он делал лишь для Марины Цветаевой.
Достаточно наглядный пример применения социологической школы Д. Мирским можно увидеть, если сравнить две статьи, впервые вышедшие в одной книжке в 1931 году. Это статья Р. Якобсона «О поколении, растратившем своих поэтов» и статья самого Д. Мирского «Две смерти».
Прежде всего, поражает полная противоположность двух статей, объединенных общей обложкой, по основной своей идее. Если Р. Якобсон склонен видеть в гибели поэта жестокое проявление непонимания окружающей средой поэта, если в этом он видит сходство в судьбе Маяковского с судьбой Пушкина, то для Д. Мирского гибель и одного, и другого явилась прямым следствием непонимания поэтами нового духа времени. Эту свою мысль Д. Мирский пытается обосновать в духе социологической школы и делает это с завидной прямолинейностью. Как раз то, что рисуется Р. Якобсону наиболее значительным в поэтическом творчестве В. Маяковского, его лирика, представляется Д. Мирскому «спадом в обывательщину» и проявлением «мелкобуржуазной сущности». Смерть Маяковского только показала, что пришел конец индивидуалистическому периоду русской литературы. На смену ему пришла пролетарская литература. Она единственная восходящая сила.
Статья Д. Мирского прекрасное доказательство от противного. Она убедительно показывает, что поэзия Маяковского никак не укладывается в рамки казенного марксистского мировоззрения. И Д. Мирский здесь куда более последователен, чем подневольные советские критики, которые пытаются сохранить Маяковского для себя. Им страшно сознаться, что один за другим ушли от них в смерть и Блок, и Есенин, и Маяковский14.
Находясь в эмиграции Д . П . Мирский, печатался в отделе литературной критики журнала « Современные записки» (Париж, 1920–1940) – одном из наиболее известных журналов русской эмиграции журнале типа столь популярного в  России XIX в  «толстого» общественно-политического и литературного  журнала. Его редакция опиралась на традиции русской демократической журналистики, что отразилось в  названии, которое напоминало об «Отечественных записках» и «Современнике», вписавших в  историю культуры России блистательные страницы.
Вернувшись на родину, Д. Мирский  невольно для себя, несмотря на поддержку Горького, оказался втянут в дрязги литературной борьбы. Меняются не только манера письма и лексика, но и персонажи его статей. Он безоговорочно соглашается с тем, что «газетные стихи» были и будут «одной из гордостей советской поэзии и одним из сильных орудий большевизма». Другим становится само восприятие стиха, в его статьях появляются сентенции, взятые как бы из марксистских учебников. Так, оценивая либретто О. Брика «Комаринский мужик», он объясняет его неудачу тем, что автор «обходит то, что должно быть содержанием всякой советской вещи о Болотникове, — проблему трагической обреченности крестьянского восстания, которое, пока оно не возглавляется рабочим классом, “ни к чему серьезному, по словам Сталина, не может привести». 15
Наряду с бывшими рапповцами он усматривает реакционность «Столбцов» Н. Заболоцкого в том, что поэт представляет мещанство как «доминирующий факт советской действительности накануне реконструктивного периода» и «перекликается в этом смысле с “Трансвааль” Федина и “Лирическим отступлением” Асеева».
Правда, ратуя за «революционное мировоззрение» он не снижает требований к мастерству поэта, выступает с резкой критикой  «некультурности мастеров пера». Советская литература представляется ему «как единое растущее целое, единство которого определяется общностью миросозерцания и цели и не исключает величайшего творческого разнообразия». Ее главную задачу он видит в умении «сочетать самостоятельную социалистическую мысль с большой лирической насыщенностью».
Несмотря на эти лозунговые «истины», его статьи все же резко выделяются на фоне современной советской критики  не только мастерством, но и точностью и глубиной многих оценок. Достаточно упомянуть хотя бы статьи-рецензии, посвященные собраниям сочинений В. Хлебникова и В. Маяковского, — лучшее, что было написано к тому времени по этому поводу, или мастерский разбор перевода М. Кузминым «Дон Жуана» Байрона.
 Д. Мирский  и в 30-е гг. оставался при мнении, что бессмысленно подчинять поэтическое творчество политическим интересам, призывал противостоять «деспотизму полуграмотной массы второстепенных литераторов», которые «ходят в признанных поэтах, а действительно замечательные поэты оказываются забыты».16
Особое место в наследии Дмитрия Петровича занимают работы о советском кинематографе; он написал рецензию на фильм В.Пудовкина «Потомок ЧингисханаЧИНГИСХАН
- Тэмуджин, Темучин - (ок. 1155 – 1227), основатель и великий хан Монгольской империи с 1206 г.,...», статьи «Книги и фильмы в России», «Происхождение русского кино». Советское кино привлекало его своим авангардистским пафосом новой культуры, У радикальных западных интеллектуалов фильмы С.Эйзенштейна, В.Пудовкина, А.Довженко, Д.Вертова имели шумный успех; четкиеЧЕТКИ
нить с нанизанными на нее кожаными пластинками или бусами из простых или драгоценных камней или ...   идеологические установки в сочетании со смелыми экспериментами создали мастерам советского кино высокий авторитет. Среди многочисленных поверхностных зарубежных толкований советской кинематографической школы статьи Д. С.-Мирского. выделялись фундаментальностью объяснения западному читателю «поэтики кино», сложившейся в контексте «формальной школы». Он предложил стройную социологическую версию происхождения советского революционного киноискусства, послужившую образцом для более поздних интерпретаций.
4. Роль Д.П.Мирского в формировании
идеологии евразийства
Евразийство — идейное и общественно-политическое течение первой волны русской эмиграции, объединенное концепцией русской культуры как неевропейского феномена, который обладает в ряду культур мира уникальным соединением западных и восточных черт, а потому одновременно принадлежит Западу и Востоку, в то же время не относясь ни к тому, ни к другому.
Несмотря на свой явно выраженный интерес к "предельным", метафизическим проблемам русской и мировой культуры и истории, представители этого течения не были отвлеченными мыслителями и тяготели не столько к философии (культуры и истории), сколько к различным областям конкретного гуманитарного знания. Так, основатели евразийства — кн. Н.С. Трубецкой (1890 — 1938)-филолог и лингвист, основатель (совместно с P.O. Якобсоном) Пражского лингвистического кружка; П.Н. Савицкий (1895 — 1965) — географ, экономист; П.П. Сувчинский (1892-1985) — музыковед, литературный и музыкальный критик; Г.В. Флоровский (1893 — 1979) — историк культуры, богослов и патролог, Г. В. Вернадский (1877-1973) — историк и геополитик; Н.Н. Алексеев — правовед и политолог, историк обществ, мысли; В.Н. Ильин — историк культуры, литературовед и богослов; первоначально к евразийству примыкал и Бицилли — историк культуры, филолог, литературовед, Д. Мирский — публицист, Эренжен Хара-Даван — историк.
Каждый из названных здесь представителей "классического" евразийства (1921-1929), отталкиваясь от своего конкретного культурно-исторического материала и опыта (культурно-исторического, географического, политико-правового, филологического, этнографического, искусствоведческого и т.п.), ссылаясь на него, анализируя и обобщая, обращался к проблематике философии культуры и одновременно — историософии, связанной с диалектикой Востока и Запада в русской и мировой истории и культуре.
Термин "Евразия" введен Гумбольдтом, ученый обозначил им всю территорию Старого Света: Европу и Азию. В русский язык введен географом В.И. Ламанским (1833-1914).
Евразийцы призывали бороться с "кошмаром всеобщей европеизации", требовали "сбросить европейское иго". "Мы должны привыкнуть к мысли, что романо-германский мир со своей культурой — наш злейший враг". Так, ясно и недвусмысленно, писал Н. Трубецкой в вышедшей в Софии в 1920 г. программной книге "Европа и Человечество".
Евразийство сформировалось как идейное направление в 20-е годы в среде русской эмиграции. Оторванность от родины в сочетании с обостренным ощущением катастрофичности переживаемых перемен, порожденных первой мировой войной и революцией в России, стали мощным импульсом для осмысления изгнанниками ее судьбы. Бесперспективность сокрушения большевизма силой оружия, ставшая очевидной в 1920 году, определяла постановку задачи его духовного преодоления. Старые идейные подходы в этих условиях казались недостаточными, они требовали коренного обновления. Попытку такого обновления и предприняли евразийцы.
Они выступили как выразители “пореволюционного мироощущения”, которое исходило из признания факта революции и стремилось к осмыслению ее причин и поиску выхода из создавшейся ситуации в “творческом реагировании” на этот факт. Евразийское течение к середине 20-х годов приобрело характер движения, имеющего определенные политические цели и стремящегося к организационному оформлению.
Вместе с тем расширение и изменение состава движения привело к его расколу, которому способствовало также проникновение агентов ОГПУ в среду евразийцев. Внешним толчком, вскрывшим давно уже накапливавшиеся противоречия между его участниками, стало издание газеты “Евразия”. Ее выпуск был организован в конце 1928 года представителями парижской группы. В состав редколлегии вошли Л. П. Карсавин, П. П. Сувчинский, П. Н. Малевский-Малевич, Д. П. Мирский, С. Я. Эфрон, П. С. Арапов, В. П. Никитин, А. С. Лурье. Откровенно пробольшевистский тон газеты вызвал протест Алексеева, Савицкого, Ильина, заявивших о своем разрыве с изданием, в котором они поначалу принимали участие. Все больше тяготился своим участием в движении Трубецкой, практически отошедший от него в 30-е годы.
Предпринятая в начале 30-х годов попытка придать движению новый импульс путем организации съезда сторонников евразийской идеологии и активной публикаторской деятельностью не принесла ожидаемых плодов.
Вот что писал о евразийцах М. Горький И.В. Сталину 17 февраля 1930 года, из Сорренто. Из этого письма также видно о том уважении, каким пользовался Д.П. Мирский и в российских литературных, и в эмигрантских кругах
«Дорогой Иосиф Виссарионович!
Считаю необходимым сообщить Вам письмо, полученное мною из Парижа от Петра Петровича Сувчинского. Вместе со Святополком-Мирским Сувчинский был основоположником "евразийской" теории и организатором евразийцев. Летом 27 г. оба они были у меня в Сорренто. Это - здоровые энергичные парни, в возрасте 30 - 35 лет, широко образованные, хорошо знают Европу. Мирский показался мне особенно талантливым, это подтверждается его статьями об эмигрантской литературе и книгой о текущей нашей. За эту работу эмиграция возненавидела его, и он принужден был переехать в Лондон, где сейчас пишет книгу о В. И. Ленине. У него и Сувчинского широкие связи среди литераторов Франции и Англии.
У нас делать им нечего. Но я уверен, что они могли бы организовать в Лондоне или Париже хороший еженедельник и противопоставить его прессе эмигрантов. Влияние этой прессы на прессу Франции - несомненно, особенно за последнее время благодаря выступлениям сволочи вроде Беседовского, Соломона и др. Так же и еще более вредно влияние газет Милюкова - Керенского - Гессена на русскую молодежь, студенческую и рабочую, которой немало и из среды которой рекрутируются парни, активно выступающие перед рабочими французами на заводах. Далее - бывшие евразийцы могли бы в известной степени влиять и на французских журналистов, разоблачая ложь и клевету эмигрантов. Может быть, Вы найдете нужным поручить т. Довгалевскому вступить в сношения с Сувчинским и дать Вам отчет о его, Довгалевского, впечатлении?»17
Ещё одно письмо, в котором известный поэт даёт оценку краха евразийства: «Из евразийства ушли все его “создатели”: кн. Н.Трубецкой и другие видные русские ученые. Остались “деловые”, просоветски настроенные — кн. Д. Святополк-Мирский, С.Эфрон, П.Арапов и другие, неудачно попробовавшие издавать в Париже еженедельник “Евразия”. Но чем, же кончили даже они? Талантливый литературный критик кн. Д. Святополк-Мирский (кстати, за рубежом вступивший в английскую коммунистическую партию) вернулся из Лондона в РСФСР для того, чтобы погибнуть на Архипелаге ГУЛАГ».18
Постепенно, к концу предвоенного десятилетия движение евразийцев практически прекратило свое существование.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Необходимо сказать несколько слов об особенностях национальной русской литературной критики.