дарвинская теория происхождения человека

Введение
1.Проблема движущих сил и закономерностей антропогенеза в трудах Ч. Дарвина
2.Основные тезисы теории Ч.Дарвина о происхождении человека
Заключение
Литература

дарвинская теория происхождения человека

Первая научнообоснованная теория антропогенеза была создана Ч. Дарвином (Дарвин, 1953). Будучи идеалистом во взглядах на общество, Ч. Дарвин не мог понять роли трудовой деятельно­сти в становлении человека, не мог увидеть качественной грани, отделяющей человеческое общество от животного мира, человека от животного. Он был твердо убежден, что эволюция человека шла под действием тех же законов, которые определяют процесс развития биологических видов. Важнейшим фактором, обусло­вившим превращение обезьяны в человека, Ч. Дарвин считал естественный отбор. Процессу естественного отбора, по его мне­нию, также «много помогали унаследованные влияния усиленно­го упражнения частей, и оба эти процесса непрестанно действовали друг на друга»1. Появление целого ряда менее важных человеческих особенностей Ч. Дарвин объяснял половым отбором. Естественный отбор выступал у Ч. Дарвина как фактор, опре­делявший не только изменение физической организации челове­ка, но и совершенствование его умственных способностей и всей его деятельности, в том числе и трудовой. Однако точ­ку зрения на антропогенез, как на процесс чисто биологический, определявшийся теми же закономерностями, которые действуют в животном мире, Ч. Дарвин до конца последовательно провести не мог. Сам того не сознавая, он отошел от нее. Это произошло, когда при рассмотрении вопроса о формировании нравственных качеств человека Ч. Дарвин фактически столкнулся с проблемой формирования человека как общественного существа и тем са­мым с проблемой формирования человеческого общества. Сам Ч. Дарвин понял, что в данном случае ему пришлось заняться вопросом, во многом выходящим за рамки биологии. «Нравствен­ным существом,— писал он,— мы называем такое, которое спо­собно обдумывать свои прошлые поступки и побуждения к ним, одобрять одни и осуждать другие. То обстоятельство, что человек есть единственное существо, которое с полной уверенностью мо­жет быть определено, таким образом, составляет самое большее из всех различий между ним и низшими животными»1.
Не мог не признать Ч. Дарвин, что формирование нравствен­ных качеств человека не поддается объяснению действием есте­ственного отбора. «Весьма сомнительно,— писал он,— чтобы по­томки людей благожелательных и самоотверженных, или особен­но преданных своим товарищам, были многочисленнее потомков себялюбивых и склонных к предательству членов того же племе­ни. Тот, кто готов скорее пожертвовать жизнью, чем выдать то­варищей..., часто не оставляет потомков, которые могли бы на­следовать его благородную природу. Наиболее храбрые люди, идущие всегда на войне в первых рядах и добровольно рискую­щие жизнью для других, в среднем гибнут в большем числе, чем другие. Поэтому едва ли окажется вероятным..., чтобы число лю­дей, одаренных такими благородными качествами, или уровень их развития мог возрасти путем естественного отбора, т. е. в ре­зультате переживания наиболее приспособленных»2.
Попытка все же раскрыть движущую силу процесса формиро­вания нравственных качеств человека приводит Ч. Дарвина к сле­дующему представляющему несомненный интерес выводу: «Не следует забывать,— пишет он,— Что хотя высокий уровень нрав­ственности дает каждому человеку в отдельности и его детям лишь весьма небольшое преимущество над другими членами того же племени или вовсе не приносит им никаких выгод, тем не менее, общее повышение этого уровня и увеличение числа дарови­тых людей несомненно дает огромный перевес одному племени над другим. Очевидно, что племя, заключающее в себе большое число членов, которые наделены высоко развитым чувством пат­риотизма, верности, послушания, храбрости и участия к другим,— членов, которые всегда готовы помогать друг другу и жертвовать собой для общей пользы,— должно одержать верх над большин­ством других племен, а это и будет естественный отбор»3. Нетрудно заметить, что отбор, который, по мнению Ч. Дарвина, определяет развитие нравственности, далеко не тождествен с обычным естественным отбором. Естественный отбор по своему существу есть отбор индивидов, отбор же, о котором идет речь в приведенном выше отрывке, представляет собой от­бор не индивидов, а человеческих коллективов. Так Ч. Дарвин, сам того не сознавая, вынужден был прийти к выводу, что эво­люция человека не может быть объяснена только действием чис­то биологических законов, что в процессе формирования человека действовали какие-то законы, не сводимые полностью к биологиче­ским.
Однако этот вывод не получил у Ч. Дарвина какого-либо раз­вития. Теория антропогенеза Ч. Дарвина как была, так и осталась биологической теорией, основывающейся на положении об от­сутствии качественных отличий между обществом человека и миром животных. Поэтому проблема факторов и закономерностей антропогенеза осталась у Дарвина нерешенной.
За время, прошедшее с момента выхода в свет труда Ч. Дар­вина, буржуазными учеными было создано немало теорий антро­погенеза. Общим признаком, роднящим все эти теории, является отказ от признания труда решающим фактором становления че­ловека. Не признавая определяющей роли труда в антропогенезе, буржуазные ученые не смогли ни правильно поставить, ни тем более правильно решить вопрос о движущих силах и закономер­ностях этого процесса. Но было бы грубой ошибкой не видеть разницы между теориями антропогенеза, предложенными различ­ными буржуазными учеными. Эти теории далеко не одинаковы. Прежде всего следует выделить откровенно идеалистические тео­рии, авторы которых изо всех сил стремятся примирить науку с религией. Близки к ним различные автогенетические теории антропогенеза. Останавливаться на всех этих теориях не имеет смысла, ибо они не представляют научной ценности. Но, кроме них, имеются в буржуазной науке и такие теории, авторы кото­рых пытаются найти естественные движущие силы антропогене­за. Большинство авторов этих теорий, как и Ч. Дарвин, считают важнейшим фактором эволюции человека естественный отбор, по в отличие от последнего почти все они без исключения отрицают возможность наследования приобретенных признаков. Их теории антропогенеза в большинстве случаев являются формально-гене­тическими.
2.Основные тезисы теории Ч.Дарвина о происхождении человека
В своем сочинении «Происхождение человека и половой отбор», как видно из самого названия, Дарвин задался двойной задачей: во-первых, показать, насколько его уче­ние применимо к объяснению происхождения физиче­ских и основных умственных и нравственных свойств человека, и, во-вторых, показать специальное явление отбора, применимое исключительно к животному царству и заключающееся или в борьбе самцов за обладание самка­ми, или в предпочтении, которое эти последние оказывают первым. Этот вид отбора не всегда имеет или даже вовсе не имеет результатом гибель кого-нибудь из конкурентов, но лишь уменьшает их шансы на сохранение по себе потомства. Путем этого отбора могли выработаться многие органы защиты или нападения, которыми обладают одни только самцы, как, например, грива льва, шпоры пе­туха; этим же путем могли выработаться и те много­численные органы животных, которые служат только для украшения и в особенности характеризуют самцов в пе­риод развития их половой деятельности, отсутствуя у самой и у молодых животных обоих полов. Значение этих последних органов, очевидно, заключается в том, чтобы привлекать внимание, прельщать самок; таковы, напри­мер, яркие цвета и музыкальные способности птиц. Эти органы не представляют прямой пользы и не могли быть также вызваны непосредственным влиянием условий жиз­ни, потому что в последнем случае появились бы у обоих полов. Дарвин приводит в подтверждение этого воззрения такое множество фактов, заимствованных из организа­ции и нравов насекомых, рыб, земноводных, птиц, млеко­питающих и, наконец, человека, что не оставляет в уме читателя и тени сомнения относительно того, что именно этим путем взаимного предпочтения, оказываемого по­лами, выработались те особенности животных, которые имеют исключительное эстетическое значение и, следо­вательно, как не приносящие непосредственной пользы, не могли явиться результатом борьбы за существование. «Тот, кто допустит начало полового отбора, — так заключает Дарвин эту часть своего труда, — должен прийти к замечательному выводу, что мозговая система не только регулирует большую часть существующих отправлений организма, но даже косвенным образом повлияла на по­степенное развитие многочисленных особенностей строе­ния организмов и на некоторые умственные качества. Храбрость, воинственность, настойчивость, сила и раз­меры тела, оружие всякого рода, музыкальные органы, как вокальные, так и инструментальные, яркие цвета, полоски и отметины и вообще всякие украшения были приобретены тем и другим полом через косвенное влияние любви и ревности, через ощущение прекрасного в зву­ках, цвете и форме, через применение свободного вы­бора, — а все эти умственные качества, очевидно, нахо­дятся в связи с развитием мозговой системы».1 Понятно, каким важным дополнением общей теории естественного отбора является это учение о половом отборе, объясняю­щее целую категорию фактов, необъяснимых с точки зрения прямой борьбы за существование.
Но не это учение, которому посвящена большая часть труда, было причиной, почему, борьба, уже завязавшаяся между противниками Дарвина и его защитниками, после выхода в свет этого сочинения еще более обостри­лась. В этом сочинении он коснулся жгучего вопроса, ле­жащего, по мнению многих, вне компетенции науки и в то же время такого, по которому всякий почему-то считает себя компетентным, — он поднял вопрос о проис­хождении человека, его физических, умственных и нрав­ственных качеств и отнесся к нему со свойственной ему последовательностью и неумолимой логикой. Нигде, быть может, очень распространенная логическая ошибка, — ошибка, заключающаяся в том, что различию количествен­ному желают во что бы то ни стало придать значение различия качественного, — не являлась таким препятст­вием, как при обсуждении этого вопроса. Как будто пре­восходство заключается не в степени различия, а именно в существовании скачка, в отсутствии перехода, как будто отсутствие скачка, существование перехода может хоть сколько-нибудь фактически сблизить противоположные по­люсы органического мира. Дарвин очень метко замечает, что немногих, по видимому, тревожит мысль, в какой мо­мент своей зачаточной, утробной жизни человек стано­вится человеком, а между тем те же люди не хотят при­мириться с мыслью о невозможности установить подобную же грань в истории развития всего человечества. Но пре­дубеждение против распространения теории Дарвина на человека шло из совершенно иных источников, руководи­лось совершенно иными соображениями, и этим недора­зумением Дарвин всего более обязан некоторым своим комментаторам (как, например, своей французской пере­водчице Клеманс Ройе)1, которые еще до появления его со­чинения о человеке поспешили сделать из его теории практические выводы, которых он сам не делал и не мог делать. Отчасти эти не до разуму усердные сторон­ники, но еще более недобросовестные или невежественные противники идей Дарвина спешили навязать ему мысль, будто бы борьба за существование, понимаемая в самой грубой, животной форме, должна быть признана руководя­щим законом и должна управлять судьбами человечества, совершенно устраняя сознательное воздействие, созна­тельный рефлекс самого человечества на его дальнейшие судьбы. Но понятно, что ничего подобного он не мог высказать. Он ли, каждое слово которого дышит самой высокой гуманностью, стал бы проповедовать идеалы людоеда? Он ли, даже по отношению к улучшению животных пород указывавший на быстроту и превосходство результатов сознательного отбора в сравнении с резуль­татами отбора бессознательного, стал бы доказывать превосходство стихийной борьбы над сознательным прог­рессом человечества? Конечно, он указывал на результаты, достигнутые в течение несметных веков бессознательным состязанием между живыми существами, но из этого не следует, что человек должен отказаться от всякой сознательной деятельности, направленной к достижению «наибольшего блага наибольшего числа»; точно так же, как из того, что он указал на существование в при­роде приспособлений для естественного обсеменения при помощи ветра и животных, еще не следует, что человек не должен более сеять и пахать. А главное, нигде, кроме немногих мест своего сочинения, которых мы коснемся ниже, он и не касается этих вопросов; они лежат за пре­делами его задачи; он не только не преподал никаких пра­вил для руководства человечества в его настоящем и бу­дущем, но даже почти не касался ни того, ни другого, ограничиваясь лишь объяснением его темного прошлого. Как мыслитель, имевший случай лично наблюдать полу­животный быт дикарей, он только остановился перед во­просом, каким образом из этого жалкого материала мог создаться физический и нравственный тип цивилизован­ного человека, каким образом могло случиться, что «ceci a tue cela»1, — и пришел к тому выводу, что и здесь первоначальным фактором был естественный отбор. Вот как он сам описывает процесс зарождения в нем этой мысли. «С сожалением думаю я, что главный вывод этого сочи­нения— именно, что человек происходит от менее со­вершенной органической формы, — придется многим не по вкусу. Но ведь невозможно отрицать, что мы про­изошли от дикарей. Никогда не забуду я, как я был озадачен, увидав в первый раз на диком изрытом прибрежии Огненной Земли ее первобытных обитателей. Пер­вая мысль, пришедшая мне в голову, была: таковы были наши предки. Эти люди были совершенно наги и испачканы красками; их длинные волосы свалялись, на губах выступила пена, вызванная их возбужденным со­стоянием; лица выражали дикий испуг и подозритель­ность. Они не имели понятия ни о каких ремеслах и, как дикие животные, питались только тем, что могли поймать; у них не было никакого правительства, и ко всем людям, не принадлежащим к их маленькому племени, они не знали жалости. Тот, кто видел дикаря в его есте­ственной обстановке, не почувствует стыда, придя к заключению, что в его жилах течет кровь более скром­ного существа. Что касается меня, то я так же готов вести свою родословную от той героической маленькой обезьянки, которая бросилась на самого страшного сво­его врага, чтобы спасти жизнь своему сторожу, или той старой обезьяны, которая спустилась с гор и с торжест­вом унесла своего маленького товарища, отбив его у целой своры озадаченных собак, как и от этого дикаря, прино­сящего кровавые жертвы, безжалостно умерщвляющего собственных детей, обращающегося со своими женами, как с рабами, не знающего стыда и зараженного самыми гру­быми суевериями».1
Начиная с обзора физической организации человека, Дарвин, прежде всего, подтверждает то положение, что в строении тела человека нельзя указать ни одной корен­ной черты, которая бы резко отличала его от высших жи­вотных; далее он указывает на сходство их зародышей, до того полное, что на ранних стадиях развития невоз­можно их различить; указывает на присутствие у человека заглохших, выродившихся органов, развитых у живот­ных, и приходит к общему заключению, что те же до­воды, которые применимы по отношению к взаимному сходству между различными животными, применимы и по отношению к сходству между человеком и животным и позволяют в том и другом случае заключать об един­стве происхождения. Переходя к умственным и нрав­ственным качествам человека, Дарвин старается показать, что между этими качествами у цивилизованного человека и у дикаря можно проследить ряд переходов, точно так же, как от этих последних можно найти переходы к инстинктам высших животных. Он указывает на присутствие у животных в элементарной форме основных умственных и нравственных качеств человека — впечатлений радо­сти и страха, подозрительности, мстительности, любви к детям, любопытства, внимания, памяти и т. д., он перебирает последовательно все свойства, в которых по­лагают видеть исключительную особенность человека, как то: умение изготовлять орудия, речь, чувство прекрас­ного, самосознание, отвлеченные представления, рели­гиозное чувство, и приходит к заключению, что или за­чатки этих свойств присутствуют уже в животных, или они не составляют атрибута человека .вообще, а только характеризуют высшие ступени его развития, отсутствуя у первобытного дикаря.
С особенным вниманием останавливается Дарвин на вопросе о происхождении нравственного чувства, или совести. «Я вполне присоединяюсь к мнению тех мысли­телей, которые утверждают, что из всех различий между человеком и животными нравственное чувство, или со­весть, — самое важное», так начинает он главу, посвя­щенную этому вопросу, и продолжает далее: «Это чувство, по выражению Макинтоша, «справедливо господствую­щее над всеми другими началами, которые управляют поступками человека», сводится к этому краткому, но полному высокого смысла повелительному слову — должен. Это благороднейший из атрибутов человека, заставляющий его без минутного колебания рисковать своей собственной жизнью для спасения жизни себе по­добных или, после зрелого обсуждения, под влиянием глубокого чувства правды или долга, жертвовать ею на служение великому делу. Эммануил Кант восклицает: „Долг! Дивная мысль: ты, которая действуешь не заманчи­вым обещанием, не лестью, не угрозой, а просто налагая на душу свой закон; ты, вынуждающая к себе уважение, если и не всегда— повиновение; ты, перед которой смол­кают все вожделения, как бы втайне они ни возмуща­лись,— откуда взялся твой прообраз?" Этот вопрос об­суждался многими талантливыми писателями, и если я решаюсь его коснуться, то потому только, что не могу его обойти, и потому, что, насколько мне известно, никто еще не касался его с исключительно естественно-исто­рической точки зрения».1