Особенности становления австралийской литературы в конце 19 нач. 20 вв.

Введение
1. Становление литературы на рубеже веков
2. Великие классики австралийской литературы
3. Поэзия Австралии ХIХ – ХХ вв.
4. Драматургия
5. Основные произведения
5.1. Г.А.Лоусон.
5.1.1. Шапка по кругу
5.1.2. Разыскивается полицией
5.1.3. Рассказать миссис Бэкер
5.2. Катарина Сусанна Причард
5.2.1.Девяностые годы
Заключение
Список литературы:

Особенности становления австралийской литературы в конце 19 нач. 20 вв.

В сравнении с земной образностью и народно-песенными размерами балладистов социально-философская поэзия О’Дауда кажется вдвойне книжной: она насыщена архаической лексикой, мифологическими, библейскими и историческими аллюзиями, персонификациями. Муза О’Дауда, не пережив краха австралийской утопии, в 20 – 30-е годы затихла.
Генри Лоусон также классик и звезда первой величины среди создателей австралийского рассказа. В посвященных ему трудах, поэзию Лоусона нередко противопоставляют как «пропагандистскую» его «аполитичной» прозе, где тема социального протеста не развернута. Однако при этом не учитывается специфика художественного образа в поэзии и прозе, а также общая литературная атмосфера эпохи. Ведь в поэзии, как австралийской, так и английской, к концу XIX в. сложилась прочная традиция«песен борьбы», тогда как в новелле продолжало чувствоваться влияние Брет Гарта и еще более сильное – Диккенса. Оно сказывалось в самом выборе тематики, в нравственных критериях, контрастном сопоставлении социальных полюсов, сплаве юмора и патетики, приверженности к ироническому перифразу и гротескно-сатирическому заострению.
У поэзии и прозы Лоусона общий герой и общая основа – социально-политический опыт бурлящих 90-х. Затерянные фермы, крошечные поселки, стригальни, прииски и дороги, исхоженные рабочими-сезонниками – это мир рассказов Лоусона, вошедших в сборники «Пока кипит котелок» (1896), «По дорогам» и «За изгородями» (1900), «Джо Вильсон и его товарищи» (1901), «Дети буша» (1902).14 Одним из первых он коснулся и коллизий, завязывающихся на фоне городской жизни. Лоусон, рьяно отзывающийся на этические аспекты социалистического учения, главным мерилом во взаимоотношениях между людьми провозглашал товарищество. Кодекс взаимопомощи, выработанный условиями жизни первопоселенцев, органично переосмысляется в понятиях классовой и общечеловеческой солидарности («Шапка по кругу», «Похороны за счет профсоюза»). На большие возможности простого человека и всего народа указывают стоицизм и мужество героев, сама тяжесть их жизни. Хотя писатель, как многие его современники, не свободен от изоляционистских и шовинистических заблуждений, вытекавших из доктрины «белой Австралии», в конечном счете, побеждает гуманист, отвергавший формулы национальной и расовой розни.
Голос рассказчика у Лоусона своеобразен, в нем слышится народно-речевая стихия, которая соединяется с приемами литературного повествования, а мягкий юмор плавно перетекает в скептичную иронию. Емкость рассказа Лоусона, богатство его содержания, лишь оттеняемое ярким местным колоритом, составляют главную привлекательность этих новелл. А лаконизм, скупые, графически четкие описания и психологический подтекст диалогов придают рассказам Лоусона черты прозы XX в.
Творчество Лоусона, создавшего целую галерею живых народных характеров и убежденного, что подлинные творцы истории – это простые люди, подготовило почву для появления австралийской литературы социального реализма 20 – 40-х годов.
Глубоко вошли в народное сознание и герои рассказов Стила Радда (псевдоним А.Х.Дейвиса, 1868—1935), объединенных во взаимосвязные циклы «На нашей ферме» (1899), «Наша новая ферма» (1903), «Ферма Сэнди» (1904), «Папа занялся политикой» (1908) и другие.15 Радд — юморист, заострявший комические черты бедолаги-фермера, но сквозь фарсовые ситуации у него просвечивает восхищение подвижническим трудом пионера.
Новеллистика обратилась также к историческому прошлому Австралии. Несколько книг Прайса Уорунга (псевдоним Уильяма Эстли, 1855—1911) — «Рассказы о каторге» (1892), «Рассказы о давней поре» (1894), «Рассказы об острове смерти Норфолке» (1898) и др. — продолжили разоблачение ужасов английской каторги, предпринятое в самом известном из романов колониальной эпохи — «Осужден пожизненно» Маркуса Кларка. В контексте движения за независимость мрачные картины, основанные на документальных данных, воспринимались как веское доказательство жестокости и неразумия английского правления.
Литература того времени находилась еще на подступах к роману, который был бы не менее австралийским, чем рассказ Лоусона. Инерция викторианского романа любовной интриги и колониальных приключений долго чувствовалась, хотя и этот жанр не остался чужд национально-патриотическим веяниям.
Прообразом национального реалистического романа стала книга Джозефа Ферфи (псевдоним – Том Коллинз, 1843—1912) «Такова жизнь. Несколько извлечений из дневника Тома Коллинза» (1903), имеющая значение эстетического манифеста австралийского реализма.16 Ферфи ставя перед собой задачу, правдиво показать австралийскую жизнь в ее национальной характерности, развенчивает колониальный роман с его любовно-приключенческими штампами. Предпочитая форму дневника, он отказывается от сюжетной интриги. Перед нами семь «выбранных наугад» дней из жизни мелкого чиновника Тома Коллинза, который разъезжает по сельскому краю, останавливаясь у лагерных костров и в хижинах объездчиков, на фермах и в скваттерских усадьбах.17 Фрагментарность имитирует естественное течение жизни. Однако за внешней отрывочностью таится продуманность общей картины, запечатлевшей национальные и социальные типы, занятия, нравы, общественные противоречия.
Важная роль отведена в повествовании Тому Коллинзу — в его комментариях, многочисленных аллюзиях и обширных отступлениях на разные темы заключен историко-философский смысл. Повествователь, однако, не идентичен автору, хоть ему и близок – «бушмен», философ-самоучка. Проницательный и вместе с тем «близорукий», Том Коллинз нарисован с долей лукавства.
«Дух – демократический, направление – вызывающе австралийское» — так сам Ферфи в авторецензии определил суть своей книги. В конфликтах, переживаемых бушменами и скваттерами, он принимает сторону неимущих и верит, что справедливость восторжествует вместе с социалистическими принципами. Социализм для Ферфи – воплощение христианского гуманизма: «Выход из трудностей прост – подтвердить законы, данные Богом, добросовестным управлением, которое будет соответствовать их духу. Что есть, смею добавить, единственная цель социализма». Писателю претили настроения покорной примиренности с существующим.18
В произведениях Лоусона, Ферфи, О’Дауда, балладистов и новеллистов буша Австралия впервые увидела себя и обрела собственный голос. Они положили начало демократической и реалистической традиции, которая оказала всепроникающее влияние на развитие литературы страны в первой половине XX в.
3. Поэзия Австралии ХIХ – ХХ вв.
В литературе на рубеже веков доминировали национальное самоутверждение, социальный протест и социальная утопия, но были в ней и другие тенденции. Джон Шоу Нилсон (1872—1942), хоть и написал немало баллад, остался по преимуществу поэтом лирико-созерцательного склада: повествовательный элемент у него ослаблен, описание импрессионистично. С ранних лет Нилсон зарабатывал свой хлеб на фермах, на строительстве дорог, в каменоломнях. Прогрессирующая слепота привела к тому, что Нилсон лишь диктовал друзьям строки своих стихов. Его основные книги вышли в первые десятилетия века: сборник «Сердце весны» (1919), «Балладные и лирические стихотворения» (1923), «Новые стихи» (1927).19
Нилсона называют примитивистом, имея в виду непосредственность его восприятия и природы, и человеческой жизни, показываемых как вечно повторяющийся цикл созревания и увядания, а также некоторую шероховатость и простоту формы (рифмованные двустишия и четырехстрочные строфы большей частью коротких стихотворений). Однако этой простоте сопутствуют тонкость изображения, суггестивность, ощущение невозможности выразить сокровенное.
Чураясь «барабанов» политической поэзии и придавая прекрасному религиозную окраску, Нилсон отнюдь не оставался глух к социальному и нравственному неблагополучию. В его поэзии чувствуется сострадание нуждающимся, обездоленным и гордое сознание своей принадлежности к честному трудовому племени.
В начале века, когда в национальном и рабочем движении Австралии возобладал компромисс, обозначаются литературные явления, противостоящие реализму и радикализму поколения 90-х годов. Группа поэтов, лидером которых был художник и писатель Н.Линдсей, отвергала притязания этого поколения на самобытность как провинциализм. Поэзия Хью Маккрэ (1876—1958), увлеченного, как и Н.Линдсей, «философией жизни» и идеями Ницше, демонстративно пренебрегала австралийскими реалиями, погружаясь в мир античной мифологии, в шотландское средневековье и английскую старину. Если у Линдсея и Маккрэ ницшеанское влияние шло по «дионисийской» линии, У.Бейлибридж (1883—1942) в сборнике стихов «Новая жизнь» и очерках «Национальные заметки» (1913) развивает тезис о сверхчеловеке и избранных нациях.20
Поэзию Кристофера Бреннана (1870—1932) питали агностицизм Спенсера, неоплатонизм и сведенборгианство: мир рассматривается как сфера проявления незримой и вечной духовной первоосновы, а искусство – как способ приобщения к ней, освобождения, хотя бы мгновенного, от преходящего, восстановления утраченной цельности, выражение потребностей в «совершенной Красоте».
Последователь французских символистов (в первую очередь Малларме) и немецких романтиков, Бреннан избегает прямого «высказывания» - сцена условна, социально-историческая причинность замещается интуитивными озарениями. Бреннан изложил свои философские и эстетические взгляды в лекциях по символизму, во многих статьях и выступлениях.
Итоговая книга Бреннана — «Стихотворения 1913» (1914). Как и другие символисты, поэт добивался внутреннего единства, «согласованности» отдельных частей и всей книги, используя также формально-графические приемы (отказ от заглавий, разница в шрифтах). Цикл «Лес ночи» построен на мифе о Лилит, добиблейской жене Адама, символе неудовлетворенных желаний человека, влекущих его по ту сторону мирских благ. Цикл «Скиталец» проникнут глубоким трагизмом мироощущения, который вырастает из альтернативы: духовное прозябание в «нетаинственном» мещанском «доме-тюрьме» или одиночество скитальца, удрученного недостижимостью своего идеала. У Бреннана преобладают мотивы неприкаянности, бездомности, образы холодных ветров и дождей, пустынной дороги и ночного мрака:
На улицу, о угнетенные души, зачем погибать вам?
Разве хотите вы задыхаться в тюрьмах домов,
Мечтая о неком хозяине, держащем в узде и ветры
И волны мрака в зловещей пустынной ночи?.
...Идите: горек ваш путь, и дождь ослепляет вас,
Но в доме остаться — смерть, не скрашенная сновиденьем.
(Перевод А. Сергеева)21
Поэзия Бреннана, тяготевшего к свободному стиху, сложна для восприятия – особенно изощренной явилась его мысль в «Лесе ночи», который поистине становится «лесом символов». Бреннан, однако, занял видное место в истории австралийской литературы не только как теоретик и практик символизма. В его раздумьях о соотношении материального и идеального сквозит отвращение к убожеству буржуазного бытия, с умозрительными спекуляциями контрастируют лирические строки, освещенные огнем души, взыскующей любви и высших истин.
Первая мировая война вызвала в австралийской литературе волну казенно-патриотических и шовинистических откликов, которой поддались и столь разные поэты, как Лоусон и Бреннан. Широко распространялись в войсках поэмы и стихотворения Кларенса Денниса (1876—1938), написанные не без влияния Киплинга – на жаргоне городских низов, балладным слогом, в грубовато-юмористическом ключе, но с оттенком сентиментальности.
Антивоенная нота крепла по мере прозрения масс и нарастания протеста против затянувшейся бойни. Участие Австралии в первой мировой войне стало в становлении нации новой вехой, что воплотилось в легенде о крещении в кровавой купели, когда австралийцы предъявили неоспоримые доказательства своей национальной самостоятельности, сохраняя при этом имперскую лояльность. Уроки первой мировой войны, неотделимой от глубоких перемен в судьбах народов, были также и для Австралии социальными и означали выход на новые рубежи общественного сознания. Литература ярко отражала эти перемены и настроения.
4. Основные произведения
4.1. Г.А.Лоусон.
4.1.1. Шапка по кругу
Основными героями рассказов Генри Лоусона являются простые австралийцы, в основном люди физического труда. В рассказе «Шапка по кругу» автор повествует о стригале овец Бобе Брасерсе по прозвищу Жираф.22 Это высоченный парень, ростом приблизительно шесть футов три дюйма. Сложен он нескладно, и лицо у него бурого цвета. Его часто видят обходящим людей со своей старой шапкой в руках. Эту шапку, которую друзья прозвали «капустная пальма», он использует, чтобы собирать деньги на то или иное доброе дело. Так, Жираф старается помочь одному парню, приехавшему на заработки из другого города – он должен был подбирать шерсть после стрижки овец, - но заболел в первую же неделю. Его должны отправить в больницу в Сидней, где у него остались жена и дети. Товарищи Жирафа ворчат, ругаются, проклинают доброту Жирафа, но кладут деньги в его шапку.
Жираф не местный житель, он уроженец Виктории. Но в местечке Бурк, где он стрижет овец, уже давно стал популярной фигурой. Стригали часто поручают ему хранить ставки, когда бьются об заклад; он выступает в роли миротворца, третейского судьи или секунданта в угоду парням, завязавшим драку. Большинству ребятишек он за старшего брата или за дядю, а все чужаки видят в нем ближайшего друга. Он всегда кому-то в чем-то помогает. То уговаривает парней устроить «танцульку» для девушек, то собирает деньги для миссис Смит, муж которой утонул на Рождество в реке, то помогает какой-нибудь бедной женщине, муж которой сбежал, оставив её с кучей ребятишек, то пытается выручить некоего Билла, погонщика волов, попавшего в пьяном виде под свою же тележку и сломавшего себе ногу. Поэтому Жирафа все любят и не без удовольствия рассказывают анекдоты про его шляпу. Многим помог Жираф. Однако долг бывает порой красен платежом. У Жирафа нет ни жены, ни детей, ни даже девушки. Был, правда, один случай, когда, еще до его приезда в Бурк, Бобу приглянулась в его родном местечке Бендиго одна девушка. Она была маленького роста, что почему-то особенно привлекало Боба. Но когда он спросил её напрямик, хочет ли она с ним встречаться, девушка ненароком ответила, что было бы довольно смешно смотреть, как она трусит рядом с такой дымовой трубой, как Жираф. Парень принял это за отказ и уехал в Бурк на стрижку овец. Позже он получил от нее письмо, где она ругала его, упрекала, что он уехал не попрощавшись, называла его «ужасным долговязым болваном» и умоляла написать и приехать к ней. За день до его отъезда парни узнали об этой истории и стащили у Жирафа его шляпу. А на следующий день он обнаружил её около своей кровати полную денег. Сбор оказался рекордным.23
4.1.2. Разыскивается полицией
«Разыскивается полицией»24 - еще один рассказ о товарищеской солидарности бедняков. В хижине фермера живут две семьи переселенцев – всего семь человек. Однажды ночью, когда шел проливной дождь, фермер читал заметку в газете о том, что полиция разыскивает двух человек, обвиняемых в краже овец и рогатого скота. Обитатели хижины посочувствовали этим двум людям и пожелали им всяческого добра. Немного позже кто-то подошел к хижине и позвал хозяина. Оказалось, что это были как раз те беглецы, за которыми гналась полиция. Их пригласили войти. Это были промокший до нитки, выбившийся из сил рослый мужчина и молодой человек, почти мальчик, страдавший от мучительного кашля. Их обсушили, накормили, налили горячего джина, который берегли, как лекарство, и дали немного провизии на дорогу. Перед уходом мужчина отдал хозяйке маленькую Библию и пачку писем и попросил сохранить их. Он сказал, что если ему удастся выпутаться из тяжелой ситуации, в которую он попал, то он когда-нибудь пришлет за ними. Фермер проводил беглецов, показал им дорогу, а когда вернулся, то выгнал коров на дорогу, чтобы они затоптали следы. Утром явились полицейские и стали с подозрением расспрашивать хозяев о прошлой ночи. Но обитатели хижины ничего не сказали о беглецах, и полицейские ушли. Прошло пять лет. У фермера и у его жены была одна мечта: заработать несколько фунтов, чтобы расчистить и огородить участок, купить еще одну хорошую рабочую лошадь и еще несколько коров. Однажды вечером почтальон доставил в хижину пакет. Внутри пакета лежал толстый конверт, на котором были написаны слова: «За корм лошадям, за постой и за ужин». В конверте они обнаружили пятьдесят фунтов. Это была огромная для обитателей хижины сумма, которую прислал спасенный ими пять лет назад беглец.
В произведении очевидным является факт яркого описания быта стрегалей. Все произведение пронизано чувством товарищества, которое в Австралии на рубеже веков является основой национального менталитета.
4.1.3. Рассказать миссис Бэкер
О товарищеской солидарности повествуется и в рассказе «Рассказать миссис Бэкер».25 Гуртовщик рогатого скота Боб Бэкер отправляется на север в двухгодичную деловую поездку. Рассказчик по имени Джек и его товарищ Энди М'Каллок договорились ехать с Бобом в качестве помощников. Во время этой поездки Боб Бэкер слишком часто посещал придорожные кабаки и городские трактиры. В Мальгатауне он отчаянно закутил, спутавшись с одной буфетчицей, которая по сговору с трактирщиком сделала все, чтобы Бэкер остался без средств к существованию. Он потратил на нее не только все свои, но и чужие деньги. Когда об этом узнал скотопромышленник, на которого Боб работал, то он его уволил, а стадо отправил с другим гуртовщиком. Новый гуртовщик не нуждался в помощниках, так как при нем находились два его брата. Поэтому с Энди и Джеком был произведен расчет. Но они не оставили Боба одного в чужом краю, потому что неписаный закон, по которому они жили, не позволял бросать товарища в беде. Боб опускался все ниже и ниже: он таскался по кабакам, напивался, ввязывался в драку. Энди телеграфировал брату Боба Неду. Нед приехал через неделю, как раз за несколько часов до смерти Боба, который умер от приступа белой горячки. Нед позаботился о похоронах, а потом отомстил за брата, здорово избив трактирщика. Через несколько дней трое мужчин расстались. Нед вернулся к себе, а Энди и рассказчик отправились в обратный путь. Энди пребывал в большом волнении, так как ему предстояло идти к миссис Бэкер и рассказать ей о смерти мужа. Жалея женщину и сочувствуя покойному, приятели приняли решение не рассказывать ей всю правду. По дороге Энди придумал совсем другую версию кончины Боба. Он рассказал миссис Бэкер, что её муж почувствовал себя неважно, когда они пересекали границу. Близ Мальгатауна ему стало совсем плохо. Один местный скваттер отвез его в город и поместил в лучшую гостиницу, хозяин которой знал Бэкера и сделал для него все что мог. Нед приехал за три дня до смерти Боба. Боб умер от лихорадки, но в последние минуты был спокоен и постоянно вспоминал о своей семье. Он просил передать жене свою просьбу – чтобы она с детьми переехала в Сидней, к её родственникам, которые непременно ей помогут. Нед же обещал перевезти в Сидней тело Боба. После этого рассказа миссис Бэкер немного воспрянула духом и поблагодарила друзей за все, что они сделали для нее и её мужа.
4.2. Катарина Сусанна Причард
4.2.1.Девяностые годы
Роман «Девяностые годы»26 - первая часть известной трилогии, куда также входят романы «Золотые мили» (1948) и «Крылатые семена» (1950). Трилогия охватывает шестьдесят лет истории Австралии, начиная с девяностых годов прошлого века. В ней действуют одни и те же герои; их судьбу и отношения писательница прослеживает с неослабевающим вниманием.
Девяностые годы – время второго периода золотой лихорадки в Австралии, когда на северо-запад страны устремились толпы людей со всех концов света в надежде разбогатеть. В своем романе писательница прямо и недвусмысленно отвечает на вопрос – удалось ли им это.